Глава IV. Трагедия и кризис
Глава IV. Трагедия и кризис
Маймонид поселился в Фостате в 1168 году. Этот город, основанный на пять столетий раньше Каира, в прошлом был столицей Египта; Каир сменил его в этом качестве после того, как в 969 году Фатимиды захватили страну и положили начало своей династии. Во времена Маймонида Фостат все еще был преуспевающим торговым и финансовым центром; кроме того, он славился ремеслами, особенно стекольным и керамическим. Еврейская община Фостата процветала, евреи жили в мире и дружбе со своими мусульманскими соседями и, как правило, принадлежали к той группе, которую сегодня мы назвали бы средним классом. По традиции, именно в Фостате располагалась резиденция нагида, и отсюда еврейская община Египта получала предписания, касающиеся различных религиозных и административных вопросов.
Богатые горожане Фостата, как правило, жили в пригородах, удаленных от торговых и ремесленных кварталов. Сам же город в течение многих веков рос хаотично, без всякой планировки. Торговые кварталы переходили в жилые, их обитатели принадлежали к самым разным социально-экономическим слоям. Нередко жилые дома соседствовали с лавками, мастерскими и рынками. Поэтому довольно часто рынки и кварталы бедноты, полные жалких полуразвалившихся хибар, примыкали к великолепным дворцам, где наслаждались роскошью состоятельные семьи. Хотя евреи могли свободно селиться среди мусульман, они, как правило, строили свои дома неподалеку от синагог, и потому в нескольких кварталах города преобладало еврейское население.
Жизнь евреев во многом была схожа с жизнью их мусульманских соседей — и те и другие носили похожую одежду, покупали те же товары в тех же лавках. За исключением продуктов, запрещенных религией каждой из общин, евреи потребляли ту же пищу, что и их нееврейские соседи. Единственное, что отличало еврейских мужчин, носивших такие же тюрбаны и свободные рубахи, как и арабы, — это длинное одеяние с кистями (талит), надетое поверх рубахи. На первый взгляд общество Фостата было однородно. Но от пытливого взгляда не укрылось бы, что, как и в Кордове, в Фостате евреи считались людьми второго сорта, даже в обстановке терпимости, царившей в этом городе в годы его расцвета.
Еще в Александрии Маймонид установил связь с еврейской общиной Фостата. Он переписывался с местными евреями, и те заранее подобрали ему и его домочадцам подходящий дом. Торговля драгоценными камнями шла в гору, и семья Маймонида поселилась в просторном и удобном доме возле местной синагоги, в числе прихожан которой было несколько известных знатоков Торы. В целом атмосфера Фостата способствовала завершению труда над «Комментарием к Мишне».
Однако незадолго до того, как Маймонид окончил эту книгу, жизнь в мирном Фостате резко переменилась. Потерпев поражение в битве 1160 года, Фатимиды обязались выплачивать дань христианскому королю Иерусалима, но Аль-Адид так и не исполнил этого обещания. В октябре 1168 года христианское войско под предводительством Амори I вторглось в Египет и, не столкнувшись со сколько-нибудь серьезным сопротивлением, двинулось с севера к Каиру, грабя города на своем пути и убивая мирных жителей. Столица была так хорошо укреплена, что могла долго выдерживать осаду, однако Фостат был практически беззащитен, и Амори решил захватить его. Визирь Аль-Адида приказал жителям города взять с собой все, что возможно, и немедленно перебраться в Каир, после чего отправил в Фостат двадцать тысяч бутылей нефти, а также рабов, которым приказал сжечь весь город.
Пламя яростно набросилось на ветхие хижины, разбросанные по всему городу, и жадно поглотило город. С 22 ноября 1168 года до середины января следующего года огонь не угасал, то и дело вспыхивая в руинах с новой силой. Однако расстроить планы Амори было не так просто. Христианский король осадил Каир, и Аль-Адиду оставалось только отправить гонцов к Нур Ад-Дину, сирийскому султану, с мольбами о помощи. Как сообщают хроники того времени, посланник вез с собой в Дамаск волосы жен Аль-Адида, чтобы напомнить Нур Ад-Дину, какая участь ожидает мусульманских женщин в том случае, если они попадут в руки мародеров и грабителей из войска христианского короля. Нур Ад-Дин послал армию под командованием своего визиря Ширку, и, испугавшись его войск, Амори спешно отступил.
Как и следовало ожидать, египетский визирь Шавар был крайне недоволен тем, что молодой военачальник Салах Ад-Дин, племянник Нур Ад-Дина, получил большие полномочия. Вскоре Шавар начал плести интриги, чтобы восстановить свою власть в стране. Когда до Салах Ад- Дина дошли слухи об этом, он потребовал принять самые жесткие меры и казнить Шавара. Чтобы унять гнев Салах Ад-Дина, безвольный халиф приказал обезглавить своего визиря и поставить на его место Ширку, и в знак примирения со спасителями своей столицы подарил новому визирю голову врага. Ширку правил недолго — он неожиданно умер в марте 1169 года. Взяв бразды правления в свои руки, Салах Ад-Дин стал визирем, постепенно укрепляя свою власть и восстанавливая ритуалы суннитского большинства, долго находившегося в этой стране под господством шиитов Фатимидов. Благодаря этой политике он заручился поддержкой угнетенной суннитской общины, чему немало способствовало то, что и сам Салах Ад-Дин исповедовал суннизм. К 1171 году он без больших усилий низложил неудачливого Аль-Адида — переворот прошел без потрясений, потому что Аль-Адид в том же году скончался от болезни. С восшествием на престол Салах Ад-Дина перед Египтом открылись новые славные пути.
Одной из первых задач, за которые взялся Салах Ад-Дин, было восстановление Фостата. Как нередко происходит, когда город отстраивают заново, в Фостате начался экономический бум. Полагаясь на помощь вельмож любимого народом Салах Ад-Дина, жители вернулись в город и построили в нем новые жилые и торговые кварталы. Вскоре жизнь в Фостате забила ключом. Это время как нельзя более подходило для новых начинаний, в которых Маймонид мог принять деятельное участие.
Вскоре после переезда в Фостат Маймонид оказался активно вовлеченным в религиозную жизнь еврейских общин Фостата и Каира (расстояние между этими городами не превышало двух миль, а в наши дни Фостат и вовсе входит в черту египетской столицы). Обе общины вместе насчитывали около семи тысяч семей. Маймонид был особенно озабочен тем, что обычаи семей, ведущих происхождение от вавилонских евреев, существенно отличались от обычаев евреев из Святой Земли. Самые значительные расхождения касались порядка молитвенной службы и длительности цикла чтения Торы: в одном случае Тору читали год, а в другом — три года. Маймонид попытался разрешить этот вопрос, но столкнулся с решительным противодействием. Разногласия между двумя этими общинами были настолько серьезны, что их представители молились в разных синагогах. Впрочем, едва ли стоит удивляться, что усилия Маймонида не увенчались успехом — ведь мы помним, какая долгая история стояла за этими спорами.
Кроме того, Маймонид был крайне озабочен тяжелым положением многочисленных евреев, плененных и проданных в рабство во время недавних войн — поначалу крестоносцами, а затем войсками христианского Иерусалимского Королевства и даже некоторыми полководцами мусульманских стран. Были и евреи (их было не так много), которых захватили в открытом море пираты или военные корабли различных государств. Их держали в плену на положении рабов или удерживали для выкупа. В освобождении пленных евреев Маймонид добился большего успеха, нежели в тщетных попытках объединить свой разобщенный народ. Заседая в различных комитетах и рассылая письма в еврейские общины арабских и христианских стран, Маймонид собрал достаточно средств, чтобы выкупить многих пленников.
Благодаря этой деятельности Маймонид стал знаменит и снискал всеобщее уважение в еврейской среде. Вполне вероятно, что ему удалось добиться таких успехов в сборе средств именно потому, что он был уже достаточно известен своей ученостью и мудростью. Так или иначе, усилия, которые он прилагал ради освобождения своих единоверцев, повысили его авторитет не только среди евреев, но также среди арабов и христиан. Об этом очень живо повествует один дошедший до нас документ того времени — брачное свидетельство, датированное 1171 годом. В нем под подписью Маймонида сказано: «По позволению господина нашего Моше, великого раввина Израиля». Титул «великого раввина», похоже, был просто почетным званием, потому что до нас не дошло никаких свидетельств о том, что Рамбам официально занимал должность раввина. Кроме того, в мусульманских документах того времени он упоминается как раисаль-яѓуд — глава евреев. В тот же период значительно возросло число респонсов, в которых Маймонид отвечает на вопросы как близлежащих, так и далеких еврейских общин.
Приблизительно в это время Рамбам получил письмо от главы одной из древнейших еврейских общин мира — йеменской (более древней является лишь иерусалимская община). Йеменские евреи просили у Маймонида совета: как им быть, когда над их общиной нависла угроза уничтожения. Само то, что евреи Йемена обратились именно к Рамбаму, свидетельствует о его признании во всех уголках арабского мира. Знаменитый ответ Рамбама йеменским евреям еще шире разнес славу о нем.
В те времена многие евреи обращались в другие религии, и не только по принуждению. В Йемене, как и в других еврейских общинах мира, уровень религиозного образования был невысок, и отступничество уже давно угрожало единству общины. Среди малообразованных евреев Йемена было широко распространено убеждение, что новая религия, которую Мухаммед принес в мир, призвана заменить их собственную и что этому не следует сопротивляться. Когда в Йемене начались религиозные преследования евреев, количество обращенных в ислам резко возросло. Положение еще усугубилось по вине нескольких евреев-отступников, которые стали проповедовать ислам. Цитируя Библию, приводя в подтверждение своих слов предсказания, основанные на астрологии и нумерологических манипуляциях над многозначащими словами Писания, они пытались убедить свою быстро растущую аудиторию в том, что победа ислама была предсказана и является неизбежной.
И, словно всего этого было недостаточно, в еврейской среде Йемена объявился молодой человек, провозгласивший себя пророком и предвещавший пришествие Мессии. Он похвалялся тем, что умеет воскрешать мертвых, и обещал воскрешать людей впредь. Еврейские семьи, по его словам, должны раздать все свои деньги и имущество бедным. Готовя евреев к Избавлению, которое, по его словам, вот-вот должно прийти, он выступал перед толпами своих сторонников, число которых росло день ото дня. Как это уже не однажды случалось в долгой истории еврейского народа, община страдала от суровых взысканий местных правителей за то, что в ее среде объявился человек, называвший себя Мессией или его предтечей. В тех и без того тяжелых обстоятельствах главы общины наблюдали за самозваным «пророком» с растущей тревогой, и все же не решались вмешаться, потому что многие члены общины, и даже некоторые ее главы, верили его предсказаниям.
Положение стремительно ухудшалось, и главы йеменских евреев понимали, что нужно срочно предпринять решительные шаги. Тогда же Йемен посетил купец Шломо ѓа-Коѓен, пламенный приверженец Маймонида. Он побудил нагида йеменской общины Яакова аль-Фаюми написать в Фостат письмо с просьбой о совете, тем более что и сам Аль-Фаюми колебался, как же следует поступить — он не только верил в астрологию, но был убежден, что этот молодой человек, заблуждается ли он или нет, искренен в своих предвещаниях.
Ответ на это письмо известен как ИгеретТейман («Послание в Йемен»), а также Петахтиква («Врата надежды»). Ответ Маймонида читали по всему Йемену. Позднее это письмо получило широкое распространение во всех еврейских общинах мусульманского мира, а будучи переведено на иврит, и во многих христианских странах. Хотя послание было обращено к йеменским евреям, оно стало вестником надежды для евреев во всех странах, где они страдали от гнета и преследований. Во многих отношениях это послание можно рассматривать как клятву верности иудаизму. В «Послании в Йемен» Рамбам излагает свою точку зрения на смысл страданий еврейского народа.
Он убеждает евреев Йемена, что и впредь еврейский народ выстоит перед любой попыткой уничтожить его, как было и в прошлом. Ни жестокость могущественных властителей, ни льстивые речи новых религий о том, что они пришли на смену иудаизму, не превозмогут прочности Завета Господня. Рамбам упоминает многих тиранов, которым не удалось отвратить еврейский народ от его веры.
«Все три разновидности преследователей [нашей веры] — насильники, опровергатели и подражатели — все погибнут. Они возвысились над нами и поработили нас лишь до времени.
Сыны Израиля, рассеянные по всей земле, должны поддерживать друг друга: сильные — слабых, ученые — простолюдинов, дабы объединить народ вокруг Торы и не дать ему оступиться. А также [напоминайте народу, что нужно] помнить Синайское откровение, которое заповедал нам Святой, благословен Он, помнить его всегда. Святой, благословен Он, предостерег нас от забвения его и повелел поведать о нем сыновьям нашим, дабы те непрестанно изучали его. И подобает вам, братья, воспитывать сыновей своих, [ставя во главу угла] Синайское откровение. Повествуйте в общине своей о его величии и великолепии. Ибо Синайское откровение — это столп, на который опирается наша вера, это доказательство ее истинности. <...> И знайте, братья, об этом завете [с Богом] и об этой вере. О великом деянии [ее откровения] лучший из всех свидетелей (Моше рабейну. —Прим. пер)свидетельствовал, что подобного не было прежде и не будет потом: чтобы целый народ слышал слова Святого, благословен Он, и видел славу Его лицом к лицу. Это [великое откровение] было дано нам для того, чтобы вера наша была крепка, <...> и твердо ступали ноги наши, и не споткнулась стопа наша во времена жестоких преследований и гонений»[50].
Маймонид высмеивает утверждения мусульман и христиан, будто их религии пришли на смену иудаизму. Усмешку у него вызывает и убеждение Аль-Фаюми, что астрологи могут предвещать события. Он говорит, что сама астрономическая наука опровергла это убеждение:
«Однако же обнаруженное тобой влечение к исчислению [времени пришествия Мессии] по звездам и их скоплениям в прошлом и будущем — все это изгони из сердца и сознания, и очисти разум свой, как отмывают от нечистот загрязненные одежды... И не придавайте значения тому, что говорят — "большое скопление" или "малое скопление" [светил]»[51].
Здесь Маймонид вновь утверждает истинность представления о человеческой свободе выбора, которая не зависит от расположения небесных светил. Он высмеивает также тех, кто изыскивает скрытые провозвестия в тексте Писания, и без колебаний заявляет, что этот «посланник Мессии» если не мошенник, то безумец и во всяком случае должен быть разоблачен. Нужно запереть его под замок, советует Маймонид, а мусульманам рассказать о том, что он душевнобольной. «И этим можно спасти общину от гонений и восстановить в ней мир и спокойствие». Маймонид напоминает Аль-Фаюми, сколько гонений в прошлом навлекло на евреев появление в их среде лжемессий, ибо властители видели в этом угрозу для себя и противостояли ей с жесткостью.
Маймонид высмеивает также предсказания «пророка» о близком и неминуемом пришествии Мессии, подчеркивая, что «ни одному человеку не дано познать истинный срок конца дней — во веки веков». Но возможно, эти слова казались не совсем убедительными и самому Маймониду. Противореча на первый взгляд самому себе, он рассказывает о предании, которое передавалось из поколения в поколение в его семье. Согласно этому преданию, дар пророчества вернется к народу Израиля в 4976 (1216) году, и это будет знак, что близится пришествие Мессии. Это противоречие сложно объяснить, но, по-видимому, Маймонид относил 4976 год к далекому будущему, и его слова были призваны просто свести на нет бредни йеменского «пророка». Кроме того, этими словами Маймонид хотел внушить йеменским евреям веру в то, что день Избавления когда-нибудь наступит и что это событие не за горами — оно произойдет если не на веку тех, кто оправил ему письмо, то, несомненно, на веку их детей. Вполне возможно, что в семье Маймонида на самом деле существовало такое предание и что он сам верил в него. Но чем бы ни руководствовался Маймонид, написав эти слова, он понимал, что они так нужны йеменским евреям в столь трудное время. К тому же он знал на основе собственного жизненного опыта, что отчаянное положение требует отчаянных мер, и если для разрешения проблемы требуется прибегнуть к хитрости, то нужно пойти на это.
В заключение Маймонид обратился к Аль-Фаюми с просьбой снять с послания копии и разослать их по всем еврейским общинам Йемена, «чтобы укрепить их веру и сделать твердой их поступь, дабы они не споткнулись». Маймонид пишет: «Читай его как публично, так и в одиночку, дабы стал ты заступником многих, [удержав их от греха]». Однако он предупреждает, что содержание письма следует держать в тайне от мусульман, чтобы оно не повлекло за собой возмездия.
Итак, Маймонид дал наставления; его совету вняли, и люди воспрянули духом. Воодушевленные верой в то, что древний завет между Израилем и Господом нужно свято хранить, йеменские евреи смогли превозмочь страх и преодолеть многие трудности. Укрепленные в своей вере, они были готовы терпеливо ждать, когда придет Избавление, обещанное Маймонидом, а их гонители исчезнут без следа.
И это в самом деле случилось. В 1174 году, всего лишь через год после описанных событий, Туран-шах, брат Салах Ад-Дина, ввел войска в Йемен и взял в свои руки бразды правления этой страной. Он освободил евреев от гонений и предоставил им такую же религиозную свободу, какой наслаждались евреи Египта. Рамбама стали почитать во всем Йемене. В знак благодарности в молитве кадиш после слов: «Да установит Он царскую власть Свою... при жизни вашей в дни ваши и при жизни всего дома Израиля» было добавлено имя Рамбама: «…и при жизни нашего учителя Моше, сына Маймона». Авторитет Рамбама возрос еще больше, когда слух о благодеянии, которое он оказал йеменским евреям, дошел до еврейских общин всего мира. Теперь на него смотрели не только как на утешителя несчастных, но и как на мудреца, который в своем послании смог рассказать об основных принципах иудаизма таким образом, что каждый человек, слышавший эти слова, от простолюдина до ученого, испытывал духовный подъем. Рамбам стал авторитетом, к которому обращались теперь за наставлениями евреи разных стран.
Что же касается лжепророка, то через несколько месяцев после публичного чтения послания Петах тиква он был арестован и в цепях препровожден к шиитскому правителю Йемена, который потребовал предоставить ему доказательства того, что он в самом деле послан Богом. Душевнобольной юноша попросил отрубить себе голову, уверяя, что она тотчас же вернется на свое место. Правитель исполнил его просьбу, и на этом закончилась история «посланника Мессии».
Какими окольными дорогами ни шла бы жизнь Моше бен Маймона и какими бедами ни полнилась бы она, ее путь был определен им самим — он стремился вести жизнь ученого, писать книги, возглавлять и наставлять евреев мира. Земные заботы о пропитании никогда не занимали его слишком сильно, даже в последнее время, когда семейное дело Маймонидов — торговля драгоценными камнями — начало процветать. Давид заботился о том, чтобы мирские заботы не тревожили старшего брата и не сбивали его ученый ум с избранного пути. И хотя треволнения и печали этого мира то и дело вторгались в жизнь семьи, Моше встречал их так же, как трудности, с которыми он сталкивался в учении, — вооруженный логикой и верой.
Ни Моше, ни Давид никогда не подвергали сомнению заключенный между ними договор, потому что он естественным образом вытекал из их отношений. Давид, будучи на девять лет моложе Моше, был не только дорог сердцу Моше как младший брат — он был и его учеником. Те глубокие познания в еврейском Законе и обычаях, которыми обладал Давид, он усвоил от своего любящего учителя, Моше. Братья были источником радости и поддержки друг для друга во время самых тяжких испытаний, которые выпали на долю их семьи после того, как она покинула Кордову.
Торговля Маймонидов ширилась, и Давиду приходилось все чаще отправляться в деловые путешествия. Поначалу он странствовал с торговыми караванами по дорогам Северной Африки и Египта, затем ему пришлось совершать морские плавания, длительность которых зависела от разных обстоятельств. Едва ли это было по сердцу его близким. Они тревожились о нем из-за опасностей, которым он постоянно подвергал свою жизнь. На суше ему грозили племена, живущие в пустыне, — они грабили караваны и убивали путников. Путешествия же по морю представляли еще большую угрозу, поскольку кроме пиратов следовало страшиться кораблекрушения. Когда Давид уезжал, Моше молился о том, чтобы его поездка окончилась благополучно, и усердствовал в просьбах Небесам до тех пор, пока не лицезрел возлюбленного брата вновь. Каждый раз, когда Давид отправлялся в очередное плавание, Моше писал письма, содержавшие, как правило, молитвы о счастливом возвращении, и отправлял их туда, где брату предстояло сесть на корабль.
До нас дошла копия, по крайней мере, одного из таких посланий, адресованных Давиду. В 1174 году Давид готовился к особенно выгодному предприятию — поездке в Индию. Он собирался продать там драгоценные камни, и эта сделка обещала принести немалый доход как семье Маймонидов, так и другим людям, которые доверили свои драгоценности отважному купцу. Вот фрагмент этого письма:
«Только Господь знает, как я страдаю, и какая тяжесть лежит у меня на сердце,
В разлуке с моим возлюбленным братом и другом.
Да хранит его Господь от всякого вреда, и да воссоединимся мы с ним в Египте, если будет на то воля Господа!»
Но этим надеждам не суждено было сбыться. Корабль пошел на дно в Индийском океане, и все, кто был на нем, погибли. Вместе с Давидом семья Маймонида потеряла почти все драгоценные камни — у них осталось лишь несколько камней, которые Давид не взял с собой в странствие. И после того достатка, которым впервые со времен жизни в Кордове наслаждалась семья Маймонида, она снова оказалась в крайней бедности.
Моше еще не оправился от смерти отца, и потеря Давида стала для него непоправимым несчастьем. Ни вера, ни философия не могли принести ему утешения; он с каждым днем все больше погружался в столь глубокую тоску, что у него не оставалось сил ни на что. Спустя несколько лет он описал свое горе в письме к Йефету бен Элиаѓу, даяну из Акко, с которым подружился во время недолгого пребывания семьи рабби Маймона в Святой Земле. Вот что писал Рамбам:
«В Египте... на мою долю выпал страшный удар, причинивший мне намного больше горя, чем все пережитое за эти годы, а именно, смерть самого прекрасного и праведного человека в мире. Он утонул, пересекая Индийский океан, и с ним было потеряно целое состояние, принадлежащее мне, ему и другим. На мое попечение он оставил вдову и маленькую дочку.
Целый год после того дня, когда я получил это печальное известие, я покоился на ложе своем, страдая от жара и отчаяния. С тех пор прошло восемь лет, но я все еще скорблю, и ничто не может меня утешить. Да и что могло бы меня утешить? Он вырос на моих руках, был моим братом, моим учеником. Он занимался торговлей и зарабатывал деньги, благодаря чему я мог оставаться дома и посвящать все свое время ученым занятиям. Он знал Талмуд и Библию и был превосходным грамматистом. Моей единственной радостью было видеть его. Теперь моя радость обратилась в горе. Он ушел в вечную обитель и оставил меня сломленным в чужой земле. Стоит мне только увидеть то, что написано его рукой, или одну из принадлежавших ему книг, и мое сердце слабеет, а горе вновь пробуждается. Говоря кратко, «горюя сойду к сыну моему в преисподнюю»[52]. И если бы изучение Торы не услаждало меня, и изучение философии не отвращало меня от горя, я не смог бы выстоять в моем бедствии».
Когда было написано это письмо, со смерти Давида прошло уже довольно много времени, и Моше вновь смог погрузиться в изучение Торы и философских трудов. Но для того чтобы полностью оправиться от удара, Рамбаму понадобилось немало лет. И по крайней мере, в течение года, последовавшего за смертью брата, он не мог найти утешения в ученых занятиях и написании книг. Рамбам был безутешен, он не хотел ни видеть, ни слышать ничего, что творилось вокруг. Как нередко бывает с людьми, пережившими тяжкое потрясение, он заболел и слег. В этом состоянии он пребывал около года, страдая не только от горя, но также от лихорадки и сердечной болезни — правда, мы не можем знать наверняка, чем были вызваны эти недуги. Маймонид упоминает и сыпь, но нельзя быть уверенными, что она имела психосоматический характер.
Много позже, когда Маймонид уже имел многолетний опыт врачевания, он написал медицинский трактат, в котором описал депрессию. Читатель может легко догадаться, что автор рассказывает о состоянии, которое когда-то довелось пережить ему самому.
«Когда человек могучего сложения, со звучным голосом и румяным лицом, слышит неожиданную весть, которая очень огорчает его, то можно видеть, что лицо его бледнеет, румянец исчезает, спина горбится, голос колеблется, а когда он пытается говорить громче, он не может, ибо его сила ослабла. Более того, его охватывает дрожь, пульс замедляется, глаза закатываются. Веки его наливаются такой тяжестью, что он не в силах поднять их, кожа становится холодной, а аппетит пропадает».
Когда самое тяжелое время стало потихоньку отходить в прошлое, Рамбам смог осмотреться, увидеть реальное положение дел и подумать о том, как можно найти выход из положения, в котором оказалась его семья. Несколько драгоценных камней, оставленных Давидом, были уже проданы, денег оставалось совсем немного. Маймониду было тридцать шесть лет, у него не было никаких средств к существованию, на нем лежала ответственность за вдову Давида, ее сестру и маленькую дочь, а кроме того, его собственную сестру, вольноотпущенника и нескольких слуг. У нас нет достоверных сведений об этом, но, по-видимому, либо до этих событий, либо вскоре после них Маймонид женился. Как он мог зарабатывать на жизнь себе и всем своим домочадцам?
Мысль о том, чтобы брать деньги за преподавание Торы, была для него невыносима. Об этом убеждении он не раз писал в своих трудах. Он не мог отказаться от него даже в таких тяжелых обстоятельствах. Но он имел и разностороннее светское образование, был сведущ в философии и иных науках. В сущности, философия была столь же дорога ему, сколь и еврейский Закон. И теперь Рамбам мог прибегнуть к ней, чтобы решить денежные затруднения — например, занимаясь преподавательской деятельностью. Однако доход, на который он мог рассчитывать как учитель, ни в коей мере не был способен удовлетворить нужды большой семьи Рамбама. Поэтому он решил стать врачом.
С раннего детства Моше влекло к книгам по медицине, стоявшим на полках в библиотеке рабби Маймона. Мальчика интересовало, как протекает та или иная болезнь, как организм противостоит недугу. Рамбам был хорошо знаком с трудами греческих основоположников медицинской науки — Гиппократа и Галена; ему были известны и труды их последователей — Аретея, Сорана, Павла Эвгинского и Орибаза. Он разбирался в лечебных травах, занесенных в обширный травник, который составил врач и ботаник Диоскорид в первом веке н.э. И конечно же он был так хорошо знаком с биологическими теориями Аристотеля, как если бы сам ставил описанные тем опыты и проводил наблюдения.
Крайне важно добавить, что Рамбам, будучи подлинным ученым, изучал также трактаты, написанные ведущими врачами того времени. Среди них был раввин и врач, живший в X веке, рабби Ицхак Исраэли (865-955), а также трое врачей-мусульман: Альбукасис (Абу аль-Касима аз-Заѓрави, 1050-1122), Авензоар (Абу Марван ибн Зуѓр, ум. 1162) и, возможно, старый друг Рамбама Аверроэс (Абу аль-Валид Мухаммад ибн Ахмад ибн Рушд, 1126-1198). Все они родились или в самой Кордове, или неподалеку от нее. Но самые знаменитые мусульманские врачи были уроженцами Персии. Рамбам, разумеется, прилежно изучил написанные ими многочисленные труды по клинической медицине. Этих врачей звали Разес (Абу Бакр Мухаммад ибн Закария ар-Рази, 865-925), Гали-Аббас (Али ибн Аббас, ум. 982), и Авиценна (Абу Али Хусайн ибн Абдаллах ибн Сина, 980-1037)[53]. Первые двое из них жили за два столетия до Маймонида, третий умер за сто лет до его рождения, но их теории и практические рекомендации по-прежнему находили широкое применение не только в мусульманском мире, но и в христианских странах. В это время в Европе не было крупных ученых-медиков, и монархи практически всех христианских стран нанимали в качестве личных врачей арабов или евреев, даже если в их странах не было мусульман, а евреи подвергались жестоким гонениям.
Наверное, именно тогда Маймонид понял, что его знания медицины, пусть даже приобретенные не в практических занятиях, но из книг и многолетних дискуссий с друзьями-врачами, во многих отношениях превосходили то, чем могли похвастать люди, величавшие себя врачами. Кроме того, он, несомненно, знал, каких щедрых вознаграждений удостаиваются врачи, лечащие вельмож и богатых купцов. Нередко они накапливали огромные состояния, которые в наше время исчислялись бы десятками миллионов долларов. Маймонид уже приобрел известность и в еврейской, и в мусульманской общине Египта. Кроме того, к этому времени он принял должность ав бейт-дин, главного судьи раввинского суда Египта. Теперь ему предстояло извлечь практическую выгоду из своего высокого положения. Несомненно, обладая обширными знаниями, пользуясь своей репутацией ученого и обладая связями со своими коллегами, ведущими мусульманскими врачами, он мог стать врачом придворных халифа и удостоиться всех привилегий, которые вытекали из подобного назначения.
На протяжении нескольких предыдущих столетий арабская и персидская культуры заметно выдвинулись вперед. В каждой области человеческого знания исламские мыслители и ученые стали подлинными наследниками греческой науки, используя и приумножая ее достижения. Более того, они усваивали все доступные тогда научные знания, принадлежавшие египетской, греческой, еврейской и индийской культурам. Блестящие ученые-мусульмане внесли значительный вклад в литературу, философию и математику, нередко пользуясь покровительством двора и богатейших меценатов того времени. На этой интеллектуальной почве вырастали библиотеки, обсерватории, школы и больницы. Науки и искусства процветали в течение довольно долгого периода, начавшегося после арабских завоеваний.
Но наибольший расцвет в эту эпоху переживала наука. Мусульманские правители проявляли живейший интерес к исследованиям в таких областях, как астрономия и физика, а также медицина. Ведущие медики той эпохи могли рассчитывать на почет и признание. Любопытно, однако, что в исламский период в медицинской науке редко удавалось достичь подлинного прогресса. Пыл тогдашних ученых проявлялся главным образом в изучении психологии и методов врачевания, описанных греческими учеными. Научные медицинские труды, написанные в исламском мире, большей частью представляли собой пересказ сочинений классиков, и если какие-то знания и прибавлялись к ним, то в очень скромном объеме. Но и такой подход к развитию медицинской науки был крайне важен, потому что благодаря ему в трудах арабских медиков сохранялись знания, накопленные греческой наукой. В противном случае эти знания, скорее всего, были бы потеряны для нас. Благодаря мусульманской культуре значение этих трудов признавалось на протяжении тех столетий, которые вошли в историю христианской Европы под названием Темных веков.
Итак, Маймонид обратился к медицинской практике в 1175 году, в период, когда арабские врачи пользовались огромным влиянием. Он принес в арабскую медицину свои знания, накопленные за долгие годы учения, свою феноменальную память, познания в философии и прочих науках и рациональный подход к действительности, которому они научили его, а также мудрость и сочувствие к Божьим творениям, что были усвоены им из еврейского наследия. Но он не знал, что в будущем его имя встанет в один ряд с Авиценной, Разесом и Аверроэсом.