2. О восьми духах зла
2. О восьми духах зла
а. О чревоугодии (Ч. 1, 201)
1. Начало плодоносия – цвет, а начало деятельной жизни – воздержание.
2. Обуздывающий чрево умаляет страсти, а побеждаемый многоядением размножает сластолюбные похоти.
3. Начало языков – Амалик, а начало страстей – чревоугодие.
4. Пища огню – дрова, а пища чреву – снеди.
5. Множество дров разжигает великий пламень, а множество снедей питает похоть.
6. Пламень исчезает с оскудением вещества, а скудость снедей иссушает похоть.
7. Похотение снеди породило преслушание, а усладное вкушение изгнало из рая.
8. Дорогие яства услаждают гортань, но питают и неусыпного червя похотливости.
9. Отощавшее чрево приуготовляет к бдению в молитве, а преисполненное наводит глубокий сон.
10. Трезвенно мудрование при сухоядении, а жизнь сытная в довольстве погружает ум в глубокое усыпление.
11. Молитва постника – парящий в высь орлий птенец, а молитва угостившегося ниспадает долу, тяготимая пресыщением.
12. Ум постника – светлая звезда на чистом небе, а ум угостившегося мрачен, как небо в безлунную ночь.
13. Туман скрывает солнечные лучи, а густое испарение потребленных яств омрачает ум.
14. Запятнанное зеркало не передает раздельно черт отразившегося в нем образа; и мысленная сила, отуманенная пресыщением, не приемлет в себя ведения Божия.
15. Не возделываемая долго земля порождает терния; и ум чревоугодника произращает срамные помыслы.
16. Невозможно найти аромат в гное, – и в чревоугоднике – благоуханий созерцания.
17. Око чревоугодника высматривает, где пиршества, и око воздержного, – где собрания мудрых.
18. Душа чревоугодника вычисляет дни памяти мучеников, а душа воздержного подражает жизни их.
19. Боязливый воин трепещет от звука трубы, возвещающей битву, а чревоугодник – от возвещения о начале поста.
20. Чревоугодливый монах – данник своего чрева, и под бичом его выплачивает ежедневный налог.
21. Торопливый путник скоро достигает города, и воздержный монах – мирного устроения сердца.
22. Медлительный путник (не добравшись до жилых мест) ночует в поле под открытым небом; и монах чревоугодливый не достигнет дома бесстрастия.
23. Курение фимиама облагоухавает воздух, – и молитва воздержного Божие обоняние.
24. Если предашься похоти насыщения чрева, то ничто не будет достаточно к удовлетворению сластолюбия твоего; потому что чрево-неистовство есть огонь, потребляющий горючее вещество и всегда требующий нового.
25. Достаточная мера (чего-нибудь влагаемого в сосуд) наполняет сосуд, а чрево, и расседшись, не скажет: довольно.
26. Воздеяние рук обратило в бегство Амалика, и делания, горе устремленные, побеждают плотские страсти.
27. Истребляй в себе все, оживляющее страсти, и крепко умерщвляй плотские члены свои.
28. Как убитый враг не возбуждает в тебе страха, так умерщвленное тело не возмутит души твоей.
29. Не чувствует боли от огня мертвое тело, – и воздержный – сласти от омертвевшей похоти.
30. Если поразишь египтянина, скрой его в песке, – т. е. если победишь страсть похотную, не насыщай тела (или держи его на сухоядении); ибо как чрез напоение земли произрастает, что скрыто было в ней, так чрез насыщение тела распускается утаившаяся в нем страсть похотная.
31. Потухший пламень ярко вспыхивает снова, если подложить новых сучьев сухих; и угасшая сласть похотная снова оживает от насыщения чрева снедями.
32. Не сжаливайся над телом, когда оно станет жаловаться на изнеможение, и не насыщай его вдоволь угодными ему снедями; ибо если оно опять придет в силу, то восстанет на тебя и воздвигнет против тебя брань непримиримую, пока не пленит душу твою и не предаст тебя в рабы страсти блуда.
33. Скудно питаемое тело – добре объезженный конь, который никогда не сбросит всадника. Конь, уздою удерживаемый, уступает и повинуется руке седока, – и тело, укрощаемое скудноядением и бдением, не рвется из рук восседающего на нем помысла и не ржет, как делает, будучи движимо страстным порывом.
Прибавление из других писаний прп. Нила – о чревоугодии
34. Пресыщение пищею питает помыслы, и упившийся напоевает сон мечтою (1, 248).
35. Приятность наслаждения умирает, коль скоро пища прошла чрез гортань, но в этом гробе оживает похотливость.
36. Труды обработывания своей части земли имеют концом упокоение; разные же виды удовольствий имеют концом – жжение (или плотское здесь, или наказательное там).
37. Кто подвигами приводит в увядание цвет плоти, тот ежедневно во плоти помышляет о своей кончине (того измождение плоти заставляет непрестанно помышлять о смерти) (1, 249).
38. Благоразумие сердца да соразмеряет с состоянием тела труд воздержания, чтоб, когда расслабнет тело, не страдать и ему самому.
39. Плоть пусть довольствуется усеченным удовлетворением естественных потребностей.
40. Телесное твое подвижничество да устрояется в видах нравственных, чтоб научиться болеть сердцем (о грехах) и соболезновать душою.
41. Матерь сластолюбия (похотного), – чревоугодие: ибо оно порождает сластолюбивую похотливость и многие другие страсти. От него, как от корня стебельки, дают побеги прочие страсти, и в скором времени став деревами наравне с ним, породившим их, разветвляются в пороки, до небес досязающие. Так сребролюбие, гнев, печаль суть порождения и произрастания чревоугодия. Чревоугоднику прежде всего нужны деньги на удовлетворение пламенеющего всегда своего вожделения, хотя оно никогда не удовлетворяется; затем на препятствующих приобретению денег необходимо возбуждаться гневу; когда же гнев бессилен бывает перейти в дело, за сим по необходимости следует печаль (2, 73).
42. Чревоугодию паче всего сродственно сладострастное движение. И сама природа, желая показать сродство сих страстей, орудиям соития назначила место под чревом, сею близостию означая тесную их связь. Почему, если ослабевает сия страсть (похоть), то ослабевает от оскудения того, что выше, – т. е. чрева; и если усиливается и приходит в движение, то оттуда подается ей сила. Но не сей только страсти питательницею и воздоительницею бывает чревоугодие; оно истребляет в человеке все доброе. Коль скоро оно берет верх, обыкновенно падают и вземлются от среды воздержание, целомудрие, мужество, терпение и все прочие добродетели (2, 76).
43. Прекрасно оставаться в пределах потребности и стараться всеми силами не преступать оных. Если кого похоть немного перетянет на сторону житейских сластей, то уже никакое слово не сильно бывает остановить его стремления вперед (в сем направлении). Ибо тому, что сверх потребности, нет предела; но неутолимая забота и нескончаемая суетливость без меры размножают труд (по удовлетворению их) и питают похоть, подобно тому как пламень питается подкладыванием дров (2, 88).
б. О блуде (Ч. 1, 204)
1. Воздержание порождает целомудрие; чревоугодие же есть матерь блудной похотливости.
2. Елей питает пламень светильника; обращение же с женщинами разжигает огнь сласти похотной.
3. Ударами волн бросается туда и сюда не нагруженный корабль, – а блудным помыслом – невоздержный ум.
4. Блуд берет в своинствование себе пресыщение, становится в ряд противников ума и до конца сражается против него вместе с врагами его.
5. Любящий безмолвие бывает трудноуязвим для стрел сего врага; а вмешивающийся в толпу непрестанные получает от него раны.
6. Взор женщины – ядовитая стрела, ранит душу и вливает в нее яд; и чем более застаревает сия язва, тем большее производит повреждение.
7. Кто охраняет себя от сих стрел, тот не ходит на многолюдные собрания, не блуждает рассеянно на празднествах. Ибо лучше спокойно оставаться дома и пребывать в молитвах, нежели, думая почтить праздники, сделаться скорою добычею врагов.
8. Избегай обращения с женщинами, если хочешь быть целомудренным, и никогда не давай им свободы смело обращаться с тобою; ибо в начале они или действительно имеют, или лицемерно оказывают несмелую стыдливость, а впоследствии отваживаются на все. – И бывает это для тебя удою, уловляющею в смерть, хитросплетенною сетью, влекущею в погибель. Да не введут они тебя и в обман скромными речами; потому что и в них тоже сокрыт злой яд звериный (зверя из бездны).
9. Подойди лучше к горящему костру, нежели к юной женщине, когда ты и сам юн: ибо почувствовав боль от огня, когда к нему приближишься, тотчас отскочишь прочь, а разнежась женскими речами, не вдруг отойдешь.
10. Ботеет трава растущая при воде, и страсть непотребства – в сообществе с женщинами.
11. Кто наполняет чрево и обещается быть целомудренным, тот подобен утверждающему, что соломою остановит действие огня. Как невозможно соломою удержать стремительность разливающегося огня, так невозможно пресыщением остановить жгучее стремление непотребства.
12. Столп опирается на свое основание, – и страсть блудная покоится на пресыщении.
13. Обуреваемый корабль поспешает в пристань, а целомудренная душа ищет пустыни. Корабль убегает от морских волн, угрожающих опасностию, а душа – от женских лиц, причиняющих гибель.
14. Вид нарядной женщины потопляет хуже волн. Из волн по любви к жизни можно еще выплыть; вид же женщины, прельстив, заставляет пренебречь и самою жизнию.
15. Пустынный куст безопасен от пламени огненного, – и целомудренный вдали от женщин безопасен от воспламенения страсти непотребства: ибо как воспоминание об огне не сожигает мысли, так и страсть не имеет силы, когда нет для нее пищи.
16. Если помилуешь противоборца, то будет у тебя враг; и если пощадишь эту страсть, то она восстанет на тебя.
17. Воззрение на женщину в невоздержном возбуждает непотребную страсть, а целомудренного располагает к прославлению Бога.
18. Если страсть похотная при обращении с женщинами будет покойна, не верь обещаемому ею бесстрастию. Ибо и пес, окруженный толпою, машет хвостом, но, когда выйдет из нее, тотчас оказывает свойственную ему лютость.
19. Когда воспоминание о женщине станет бесстрастно, тогда заключай, что вступил ты в пределы целомудрия. Когда же представляемый тобою образ ее за душу тебя берет, тогда знай, что ты еще чужд этой добродетели. Но и в первом случае не останавливайся на таковых помыслах и долго не беседуй мысленно с женским образом; потому что страсть сия любит возвращаться назад, – и опасность от нее близка.
20. Как соразмерное плавление очищает серебро, а продолженное сверх меры производит в нем утрату; так и целомудренный навык портит долговременное представление в мыслях женщины.
21. Не беседуй долго с представившимся тебе лицом, чтоб оно не зажгло в тебе пламени сластолюбия и не запалило гумна души твоей.
22. Как искра, надолго оставленная в соломе, производит пламень, так продолжительное памятование о женщине возжигает похоть.
Прибавление из других писаний прп. Нила
23. Если похотствующую на духа плоть усмиришь подвижническими трудами, то за пределами сего века будешь иметь славу, обещаемую изречениями о блаженствах, как победивший в брани того, кто в теле твоем противовоюет закону ума твоего, и пленяет тебя законом греховным, сущим во удех твоих (Рим. 7, 23) (1, 230).
24. Разумей, что отдельные виды блуда бывают совокуплены вместе, – блуд телесный и блуд духовный. Когда блудный помысл срастворяется с духом твоим, тогда душа твоя сочетавается с обольстительным в ней отпечатлением (1, 247, 248).
25. Демон принимает на себя лицо женское, чтобы обольстить душу к смешению с ним. Облик образа (жены) принимает на себя бесплотный демон, чтобы похотливым помыслом ввести душу в блуд.
Не увлекайся же не имеющим существенности призраком, чтоб не сделать чего-либо подобного и плотию. Обольщены бывают духом блуда все такие, не отражающие крестом внутреннего прелюбодеяния.
26. Наказывай помыслы скудостию питания, чтоб думали не о блуде, а о голоде.
27. С молитвенным бдением соедини слезы, чтобы получить помощь в настоящей брани.
28. Во время блудной брани отказывайся от приглашения на пиршества.
29. Демон непотребства на ревностного борца подвижнического нападает быстро, внезапно осыпая его стрелами страстной похоти, потому что не может долго сносить жжения огня светоносного, исходящего из подвижнических трудов его; а к тому, кто от обольстительности сласти похотной ослабел в строгости самообуздания, мало-помалу подступает на собеседование с сердцем его, чтоб оно, разгоревшись злыми похотениями, предалось беседе с ними, пленилось ими и совершенно отложило ненависть к сему греху (1, 252-3).
30. Всего опаснее, если сердце погрязло в навыке к сластям похоти, и потребно много трудов, чтобы сию пажить (страстную) подсечь под корень.
31. Не приучай помысла входить в собеседование со сластями похоти, потому что в сонме страстных мыслей и движений разгорается огнь (Пс. 105, 18). Они, разгоряча тебя, заставят думать, что трудно удержать огнь естества, что не в силах ты долее делать насилие естеству, – и что хотя сегодня согрешишь по нужде, но завтра покаешься по заповеди. Ибо закон (христианский) человеколюбив, – легко прощает грех кающимся. При этом представят тебе в пример, как некоторые после воздержания пали и снова покаялись, придавая вероятность обольстительному совету своему, чтоб, сокрушив твердость сопротивоборства этою надеждою легкого снова обращения чрез покаяние, храм целомудрия сделать домом блуда (1, 253-4).
32. Смотри, человек воздержания, под предлогом покаяния не обольщайся неизвестными надеждами. Ибо многие, пав, немедленно похищены смертию, а другие не в силах были встать (от падения) привычкою к сластям похотным связанные, как законом. Почему знаешь ты, человек, будешь ли жив, и покаешься ли, что назначаешь себе годы жизни? – Падая от этого, ты поблажаешь плоти своей, тогда как надлежало бы тебе паче предаться памятованию о смерти, чтоб в сердце своем поживее представить страшное определение суда, и тем угасить мудрование распаленной плоти.
33. Естественный образ жизни один и тот же определен Создателем и нам, и животным; се дах вам, говорит Бог человеку, всякую траву в поле, вам и зверем будет в снедь (Быт. 1, 29, 30). Посему, получив общее с бессловесными пропитание и своими примышлениями превратив оное в более роскошное, не по справедливости ли должны мы быть признаны неразумнейшими бессловесных, если звери остаются в пределах естества, не нарушая постановленного Богом, а мы – люди, одаренные рассудком, совершенно отступили от древнего законоположения? Ибо какие лакомства у бессловесных? Какие хлебники и повара тысячею искусств уготовляют услаждение их бедному чреву? Не любят ли они древней скудости, питаясь травой, довольствуясь тем, что случилось, и в питие употребляя воду, – и ту иногда редко? Потому и плотским удовольствиям предаются они реже, не воспламеняя пожеланий никакою утучняющею пищею и не всегда зная различие мужеского и женского пола. Ибо чувство это дает им одно время в году, в которое естественный закон средством к продолжению рода изобрел совокуплять их для посеяния подобных себе; в другое же время до того они чуждаются друг друга, что совершенно забывают о сем пожелании. А в людях от дорогих яств ненасытимая похоть любодейства всеяла неистовые пожелания, ни в какое время не дозволяя утихнуть страсти (2, 90).
в. О сребролюбии (Ч. 1, 208)
1. Сребролюбие – корень всех зол; как худые ветви, питает оно все прочие страсти и не дает засыхать тому, что от него процвело.
2. Желающий истребить страсти пусть прежде исторгнет сей корень их; пока же остается сребролюбие, не сделаешь себе пользы, отсекая ветви; потому что, если и будут отсечены, скоро опять вырастут.
3. Многостяжательный монах – чрезмерно нагруженный корабль, легко потопляемый в воздымающихся от бури волнах.
4. Монах нестяжательный – легкий путник, на всяком месте находящий себе пристанище.
5. Монах нестяжательный – высокопарящий орел, тогда только спускающийся вниз, когда вынуждает к тому потребность пищи.
6. Таковой выше всякого искушения, посмевается над всем настоящим и, воспаряя горе, удаляется от всего земного и сожительствует с Горними; потому что легки крылья у него, не обремененного заботами.
7. Пришла скорбь, и без печали оставляет он место; настала смерть, – благодушно отходит отселе, потому что никакими земными узами не связал душу.
8. А многостяжательный опутан попечениями, и как пес привязан цепью; если принужден переселиться, то скорбное воспоминание об имуществе несет с собою, как тяжелое и бесполезное бремя.
9. Если пришла смерть, с жалостию оставляет он настоящее; отдает душу, а глаз не спускает с того, что имеет у себя, – и его влекут насильно, как беглого раба; разлучается с телом, но не разлучается с имением, потому что сильнее влекущих удерживает его страсть.
10. Море не наполняется, принимая в себя множество рек, и похотение сребролюбца не насыщается собранным уже имуществом; удвоил он его, – и удвоенное снова удвоить желает; и никогда не перестает удвоять, пока смерть не прекратит сего бесполезного труда.
11. Монах благоразумный имеет в виду только потребность тела, – и опустелое чрево наполняет одним хлебом и водою.
12. Не станет он ласкательствовать богатым, чтоб доставить усладу чреву, не поработит свободного ума многим властелинам; потому что достаточно одних рук, чтоб послужить телу, удовлетворяя его естественной нужде.
13. Нестяжательный монах – неуловимый борец и легкий течец, скоро достигающий к почести вышняго звания (Флп. 3, 14).
14. Монах многостяжательный радуется многим доходам, а нестяжательный – венцам за преспеяние.
15. Монах любостяжательный усиленно работает, а нестяжательный проводит время в молитвах и чтении.
16. Монах сребролюбивый наполняет сокровищницы серебром, а нестяжательный собирает сокровище на небе.
17. Проклят, кто делает идола и полагает его в сокровении (Втор. 27, 15). Но таков же и питающий страсть сребролюбия. Тот без пользы кланяется ложному богу, а этот мечту о богатстве носит скрытно в сердце, как кумир.
Прибавление из других писаний прп. Нила
18. Нестяжательный живет незаботливою жизнию, а у любостяжательного забота о богатстве – всегдашняя болезнь (1, 237).
19. Тогда отведешь в плен толпу помыслов, когда не вдашь сердца в заботы о вещественном. Тогда и крест понесешь не развлекаясь, когда отречешься от пожелания иметь собственность.
20. Помысл о вещественном стяжании предсказывает тебе старость и болезни, чтобы упование свое на Бога разделил ты с упованием на имущество.
21. Избравший жизнь подвижническую в отречении от мира да осенит себя верою, да укрепит любовию и да утвердит надеждою. Вера не есть оставление ни с чем, но есть непоколебимое убеждение в обладании совершеннейшим, с терпеливым упованием и с живою любовию.
22. Когда отречешься от всех вещей, не внимай темным помыслам, которые станут укорять тебя в обеднении, представляя тебе теперешние – скудость во всем, нищету и бесславие, чтоб таким злокознством привести тебя в раскаяние о такой славной добродетели. Но если вникнешь в разумность такого подвижничества, то найдешь скорее, что за то самое, в чем укоряют тебя, соплетется тебе венец.
23. Оставим дела житейские и обратимся к благам духовным. Долго ли будем оставаться при детских игрищах, нимало не восприемля мужеского образа мыслей? В детстве служат забавой кости, шары и подобное, – и дети бывают к тому пристрастны, пока не придут в совершенный возраст. Когда же сделается кто мужем, бросает все сие и со всем усердием занимается делами важными. А мы все остаемся в младенчестве, дивясь тому, что свойственно детству, и не хотя позаботиться о лучшем, – о том, что прилично мужам. Как срамно глядеть, когда совершенный муж сидит на куче золы и чертит на пепле детские забавы; так срамно, или гораздо срамнее, видеть, что имеющие в виду наслаждение вечными благами роются в прахе земных вещей и несообразностию таких поступков срамят достоинство обета. Причиною же этого у нас, как кажется, то, что мы не представляем себе ничего важнее видимого, не сознаем малоценности настоящих благ и превосходства благ тамошних, и ослепляясь блеском того, что здесь почитается досточестным, прилепляемся к тому всем желанием (2, 81).
24. Начнем же отрешаться от настоящих благ, пренебрежем имущество и деньги и все, что погружает в себя и потопляет помысл. Обуреваемые выбросим груз, чтоб мог спастись кормчий – ум – и с плавателями – помыслами. Если плывущие морем во время бури небрегут о своих товарах и своими руками бросают и дорогие вещи в море, имущество ставя ниже жизни, то почему же мы для лучшей жизни не пренебрегаем того, что душу влечет в бездну? Почему у нас не столько силен страх Божий, сколько у тех страх моря? Те из любви ко временной жизни не высоко ценят утрату того, что везут; а мы, говоря о себе, что вожделеваем Вечной жизни, не пренебрегаем и малости, но решаемся лучше погибнуть с ничтожным грузом, нежели спастись, лишившись его. – Посему умоляю, совлечемся всего. Борцы не вступают в борьбу одетыми; закон борьбы изводит их на поприще обнаженными. В жар ли, в холод ли, – так они выходят, оставляя одежды вне поприща. Коли же кто из них откажется обнажить себя, то должен отказаться и от борьбы. А мы, дав обет подвизаться, не только не совлекаемся одежды (имуществ), но, тысячи бремен неся на плечах, вступаем в подвиг, доставляя тем противникам множество удобств схватить нас (2, 82, 83).
25. Как сражаться с духами злобы любоименному, когда чрез это отвсюду удобно наносятся ему удары? Как бороться с духом сребролюбия осыпанному деньгами? Как обогнать обнаженных от всякого попечения демонов облекшемуся в тысячи забот? Божественное Писание говорит: наг побегнет в той день (Ам. 2, 16). Наг, кто не облечен в бесчисленные рубища забот о делах житейских, – наг, коему многосложные помыслы о деньгах и имуществе не препятствуют в скорости бега: потому что нагого трудно и даже невозможно уловить злоумышляющим (2, 83–84).
26. Бороться должно нагому, и не только нагому, но и умащенному. Обнажение делает, что борца не за что ухватить противнику, а умащение елеем, если и будет он схвачен, дает ему возможность ускользнуть из рук схватившего. Почему противники стараются осыпать друг друга землею, чтобы, пылью придав шероховатость гладкости елея, сделать противника удобоудержимым, когда будет схвачен. Но что там – пыль, то в нашем подвиге дела земные, а что там – елей, то здесь неимение попечений (2, 85).
27. Не иметь попечений свойственно душе совершенной, а сокрушать себя заботами – душе нечестивой. О совершенной душе сказано, что она якоже крин в тернии (Песн. 2, 2), а сие означает душу, которая среди заботящихся о многом живет без попечений. Крин и в Евангелии означает душу не имеющую попечений; ибо сказано: не труждается, ни прядет, а паче Соломона облекается славою (Мф. 6, 28). О тех же, которые имеют много забот о телесном, говорится: все житие нечестиваго в попечении (Иов. 15, 20). И подлинно нечестиво распространять попечение о телесном на целую жизнь, – и не оказывать никакой заботы о будущем (2, 86).
28. Мерою приобретения должна служить потребность. Что превышает эту меру, т. е. излишество, затрудняющее, не облегчающее. Как соразмерная с телом одежда составляет и потребность и украшение, со всех же сторон обвислая, опутывающая ноги и влекущаяся по земле, при безобразии делается препятствием во всякой работе: так и имение, превышающее телесную потребность, и для добродетели служит препятствием, и подвергается великому порицанию тех, которые в состоянии исследовать природу вещей (2, 87).
29. Нестяжательностию называем мы не нищету невольную, которая, приключившись по необходимости, сокрушает дух, и как непроизвольная, почитается несносною, но добровольную решимость довольствоваться малым, приобретаемую самовластием помысла, однако ж требующую труда, и до того именно времени, пока упражнение, обратившись в навык, не соделает сносным того, что долгое время казалось трудным и нестерпимым. Не одна телесная красота прельщает, но и блеск богатства не менее сильно раздражает вожделение, – и в обоих случаях потребна душа мужественная, чтоб не уступить их обольстительности.
30. Поистине великими почесть и мужественными назвать надлежит тех, которые на поприще сем одерживают победу, между тем как помыслы борются и состязаются убедительными доводами, как бы телодвижениями, стараясь доказать, что должно согласиться с мнением многих и кажущееся хорошим признать уже действительно хорошим, не отказываться от того, что, по общему мнению, почтено достойным цены, не уклоняться от обладания данным на употребление от Самого Создателя и не обличать напрасно приобретение того, что приведено в бытие с известною целию, а не даром. Подвижники сии истинно достойны одобрения, как не уступившие места сопротивникам, не сбившиеся с поприща и не давшиеся в руки врагам. На правом суждении безопасно утвердив свои колена, не склонились они на принятие земных веществ, жизнь неразвлеченную предпочтя жизни мятущейся и умеренностию в потребах приобретши себе безмятежность (2, 99-101).
31. Древние святые до такой степени простирали ревность о нестяжательности, что вели жизнь бездомную, бесприютную, питались снедию, какую давала природа, находили себе ложе, где и какое случалось. Не было у них ни крова, ни ложа, ни трапезы, одеждою им служили овечьи кожи. Во всей точности ревновали они следовать совету Господню: воззрите на птицы небесныя… смотрите крин сельных… (Мф. 6, 26–28). Они искренне верили, что необходимое для потребности тела само собою последует, когда будешь благоугождать Подающему сие Богу и преимущественно пещись о приобретении Небесного Царствия (2, 102–103).
32. Нашей же жизни, окруженной полным во всем довольством, куда равняться с жизнию тех блаженных, – которых не тревожили помышления о теле и телесном, но чистое некое вожделение Божественного, непрестанно восхищая их в превыспреннее, убеждало забывать о том, что на земле почитается блистательным? Они ничего не имели на земле кроме тела, которое природа удерживала долу; но и его желали бы они иметь с собою там, где пребывали умом, созерцая Небесные блага. И никогда не отрывались бы они от тамошнего наслаждения, если бы природа не возвращала их к удовлетворению телесных потребностей, благоговением к Связавшему душу с телом понуждаемых заботиться и о теле, при всем том, что признавали крайне благопотребным отчуждение от оного (2, 104).
33. Потребность телесная быстро течет и проходит; в прошедшем не имела она промышления о настоящем, и в настоящем не имеет его о будущем; врачует одно настоящее. А труд добродетеля есть семя, дающее неоскудевающий плод; – и во время самого делания радует совесть ожиданием наслаждения, и по переселении отсюда оказывается благолепным и споспешествующим вечному веселию (2, 105).
34. Поелику путь, ведущий в Царство, имеет столько затруднений, будучи узок и со всех сторон окружен стремнинами, то какой же смысл, обременив себя грудами денег и других имуществ, покушаться идти сим путем так, как идти невозможно? Заботы о вещественном, рассеивая и сильно влеча долу, легким делают падение особенно там, где течение дел требует острого и трезвенного внимания. И при таком внимании шествие редко проходит без падений, по причине затруднений на узком пути по стремнинам; а для обременившего себя ненужною тяжестию стяжаний оно неизбежно. Да и самое стяжание есть уже падение (2, 111).
35. Поведение наше относительно стяжаний трояко: нестяжательность высшая и средняя, – и жизнь овеществившаяся, многостяжательная.
Происхождение их таково.
В раю вот что предписано было первозданному: снеси траву сельную (Быт. 1, 29). Достоинство Повелевшего ручается за полную приспособленность такого пропитания к жизни, человеку предназначенной. Можем, однако же, в пояснение сей приспособленности прибавить, что оно было гораздо пригоднее всякого другого к сохранению в созданных по образу Божию желанной утонченности, чтоб мысленная сила всегда пребывала необремененною и трезвенность ума неомрачаемою. Когда таким образом потребное для жизни тела давалось само собою, ум не праздным оставался, имея все время свободным от трудов телесных, но непрестанно восторгался к духовным созерцаниям, разливавшим в нем неистощимое веселие. Сие делание воспитывал в нем Сам Бог, по Своему благоизволению приходивший к нему каждодневно для собеседования. – Такова норма свойственной человеку жизни! – Существо ее не может быть изменено или отменено; но возможен иной образ видимого ее ведения, – который и необходимым сделало последовавшее падение.
Преступившему заповедь и изринутому из рая Бог узаконяет другой образ жизни, сообразно с его падшим состоянием, повелев не воспользовавшемуся покоем как должно, добывать пищу работою и трудом; потому что не умел постоянно пребывать в служении Богу и в собеседовании с Ним, когда имел свободное время и не имел нужды в телесных трудах (в раю). В пищу ему назначен хлеб, добываемый в поте лица, а в одежду кожаные ризы, – чем положен предел любостяжательности и суетности. Первоначальная нестяжательность райская заменена таким скромным стяжанием, которое притом, несмотря на потовый труд, не от одного него зависело, но наипаче от Божия благословения.
На деле раскрылись из сего три порядка жизни: одни довольствовались скромным стяжанием, при потовом труде в уповании на Бога: другие, углубившись в упование на Бога, совсем отреклись от всякого стяжания (ревнуя восстановить райскую нестяжательность) и были питаемы Богом; третьи, углубившись во всякого рода труд, на нем основали свою надежду иметь нужное, обеспечение же своей жизни основали на многоимении. Бог забыт: богом для них стало любоимание. Вот три сказанные вида отношения нашего к стяжаниям (2, 116–123 – сокращенно).
36. Вторым поставленный здесь вид представляет поведение, (преимущественно) приличествующее разумному существу, именно: проводить время в служении Богу и должное получить из сокровищницы Божия Промысла; надеяться на Божию попечительность и землю иметь данницею; искренно служить Создавшему и на нужды произвольною данию облагать тварь; здесь быть странником, а жилищем почитать то, которое уготовано на небе. Сию жизнь предписал Создатель в начале, – и сею жизнию, повинуясь Ему, жили все святые. (Примеры – Илия, Елисей, сыны пророческие, Предтеча, лик Апостолов) (2, 124–129).
37. Такова нестяжательность святых – высшая. Но много имеет полезного и средняя после оной нестяжательность, как сообразная со временем и нуждою. Если и невозможно ей состязаться о первенстве и похвалиться равночестием с преимущественным образом жизни, то ей бесспорно принадлежит вторая степень чести. Первые святые (с совершенною нестяжательностию) жили для одной души и для Создавшего ее Бога, ни во что ставя тело; но они и без попечения о нем имели все потребное, не в житницы предварительно собираемое, но от Божия благоволения, как из сокровищницы, благовременно получаемое. Последовавшие же за ними святые (с среднею нестяжательностию), заботясь о необходимом утешении тела и промышляя о том, чтобы оставленная в небрежении животная наша часть не разрушилась против воли Сочетавшего ее с нами, в такой мере употребляли руки свои в дело, в какой по неизбежной необходимости требовалось услуживать телу; большую же часть времени проводили в попечении о душе, в молитвах, богомыслии и должных занятиях, имея в виду преспеяние в добрых делах (2, 137).
38. Последние же, совершенно став плотию, всецело посвятили себя на служение земному кумиру, желая иметь уже не только достаточное для телесной жизни, но и то, что показывало бы их не меньшими пред отличающимися изобилием, чтобы хоть чрез это быть у всех на виду. Этим явно выставляют они на позор свое безумие, предосудительное вменяя себе в похвалу и думая тем обратить на себя внимание и заслужить удивление, за что достойны они презрения и осмеяния. Ибо как сообразное с каждым званием дает основательные поводы к одобрению, так неприличное званию, хотя в другом отношении оно и недурно, весьма предосудительно там, где оно не свойственно (2, 138).
39. К которым же ближе средние из сопредельных с ними по ту и другую сторону? – Конечно к тем, к которым более приближаются делом, и о сродстве с которыми провозглашают тем, что стараются быть с ними близкими по жизни. Ибо потому что составляют средний чин между теми и другими, не одинаково уже склонны к обоим, и хотя они позади предшествующих, но непосредственно за ними следуя и юношескою стопою идя по следам их, столько отстоят от последующих за ними, сколько бегущие постепенно удаляются от идущих шагом или остающихся на одном месте. С первыми же у последних – ничего общего. Кое общение у имеющих много вещественного с нестяжательными? Кое согласие у мудрствующих плотское с мудрствующими духовное? Какая общая часть у опутанных житейскими делами со служащими беспечально Богу? Одни апостольски оставляют все, что приобрели; другие приобретают то, чего не имели. Одни пребывают в безмолвии, внутренно прилагая попечение о преспеянии духовном, другие ведут все роды борьбы, сражаясь за деньги и имущество. Одни препираются с духами злобы за небесные блага, другие за земные блага нападают на подобных себе. Одним говорит Павел: является, якоже светила в мире (Флп. 2, 15), сияя конечно славою жизни и став для видящих виновниками доброго соревнования, а другим сказано: имя Мое хулится вами (Рим. 2, 24), т. е. вами, поступающими противно званию и носящими на себе наружность, противоречащую делам (2, 139–140).
40. Какое же слово не возгнушается тем, кто говорит, что отрекся от житейского, а на деле предан его развлечениям? Хвалится, что презрел мир, и до неистовства предан мирским делам? Обещался не обращать и внимания на земное, а делами доказывает лживость обещания? Утверждает, что простился с суетою, и не расстается с ней? – Исшел ты из Египта, – что же после сего общего у тебя с плинфоделием? Шествуешь пустынею, поспешая к земле обетования, для чего же медлишь, занимаясь суетными работами, став медлительным путником в дальнем странствии? Всякой тщательности требует предлежащий тебе путь, что блуждаешь по распутиям, подвергаясь опасности остаться не достигшим упокоения? Возложил ты руку на рукоять рала, для чего же обращаешься вспять, делая себя не управленным в Царство Небесное? Позади себя оставил ты запаление пятиградия, для чего же озираешься, желая увидеть совершающееся там? Взял ты крест? – последуй же за Христом, оставив все, потому что Христос, с Которым ты сочетался, желает быть любим паче всего (2, 141–142).
41. Не многого утешения требует тело, – попекись о сем утешении; потому что до времени связан ты с телом, чтоб и его иметь содейственником в делании добродетели и чтобы не встретило препятствия преспеяние души. А кто печется о волах, ежедневно пересчитывает стада овец, непрестанно ухаживает за виноградниками, рощами, нивами и садами, так что и продолжения дня недостаточно ему для сих работ; тот – где и когда будет иметь время вспомнить о Боге? Когда ему заняться псалмопением? Когда помолиться? Какое время посвятить упражнению себя в богомысленном созерцании? А если и найдет возможность изредка делать это между многих дел, то как принесет он Владыке чистое моление, когда мысль его не отрешена от того, о чем имеет он много заботы и попечения? Как наблюдет за движениями страстей, чтобы узнать вчерашнюю и сегодняшнюю разность в перемене на лучшее или худшее? Как отыщет сплетения помыслов, которые многообразно одни другими заменяются и самое наблюдение делают трудным? Или не примечаешь, как сокрушают тебя днем дела, а ночью забота о них, время отдыха делая временем мучений? Ибо тогда память, – приводя на мысль, кто нарушил межу, кто причинил вред плодам, кто прекратил водотечи для орошения, кто потравил пастбище, кто делает или сделал другую какую-либо обиду, и о каждом, как он упорствует и спорит, – приводит тем в неистовство раздражительную силу души, возбуждая ко мщению, не давая времени на сон и покой и тем паче на молитву, которая требует великого безмолвия и долгого свободного времени, доставляющего отчасти и освобождение от всех попечений (2, 142–144).
г. О гневе (Ч. 1, 210 и д.)
1. Гнев – неистовая страсть, легко выводит из себя даже имеющих ведение, зверскою делает душу и заставляет уклоняться от (дружелюбного) собеседования.
2. Сильный ветер не колеблет столпа, и душу негневливую не увлечет раздражение.
3. Вода приводится в волнение напором ветров, и раздражительный возмущается безрассудными помыслами.
4. Гневливый монах – вепрь пустынный; увидел кого-либо и точит зубы.
5. Увеличение тумана сгущает воздух, и движение раздражения огрубляет ум гневливого.
6. Набежавшее облако омрачает солнце, а помысл памятозлобия – ум.
7. Лев в зверинце непрестанно потрясает дверные крюки, а раздражительный в келлии перебирает гневливые помыслы.
8. Приятное зрелище – спокойное море, но не приятнее мирного устроения духа.
9. В тихом море играют дельфины, и в мирном устроении духа возникают боголепные помышления.
10. Долготерпеливый монах – тихий источник, всем доставляющий приятное питие; а ум гневливого всегда возмущен и не дает воды жаждущему; если же и дает, то мутную и негодную.
11. У гневливого и глаза мутны и кровавы, и обличают возмущение сердца; а лицо долготерпеливого спокойно, глаза благосклонны и смотрят прямо.
12. Кротость мужа поминается у Бога (Пс. 131, 1), и душа негневливая делается храмом Святого Духа.
13. Христос приклоняет главу в долготерпеливом духе, и умиренный ум бывает обителию Святой Троицы.
14. Лисицы живут в душе злопамятной, и звери укрываются в возмущенном сердце.
15. Честный муж избегает срамного пристанища, и Бог – злопамятного сердца.
16. Воду возмущает упавший камень, и сердце мужа – худое слово.
17. Удали гневливые помыслы из души своей и не давай раздражению водворяться в сердце твоем, – и не будешь ты возмущаем во время молитвы.
18. Как дым от тлеющей соломы беспокоит глаза, так и памятозлобие – ум во время молитвы.
19. Помыслы гневливого – ехиднины порождения, снедают породившее их сердце.
20. Молитва раздраженного – мерзостное курение, псалмопение гневливого – неприятный звук.
21. Дар злопамятного – червивая жертва, – и да не приближается он к очистительным олтарям.
22. Возмущенные сны видит раздраженный, и нападения зверей мечтаются гневливым.
23. Муж долготерпеливый видит в видении соборы святых Ангелов, и непамятозлобивый упражняется в духовных словесах, ночью приемля разрешение таин.
Прибавление из других писаний прп. Нила
24. Когда демоны увидят, что не воспламенились мы в самом пылу оскорбления, тогда, напав в безмолвии, стараются возбудить владычественное в нас (ум), чтоб заочно восстали мы против тех, с которыми соблюли мир, когда они были с нами лицом к лицу (1, 229).
25. Когда мирно кончится у тебя с братом спор или размолвка по случаю какого-либо неудовольствия, себя самого почитай погрешившим, чтобы на безмолвии в сердце своем не найти тебе борьбы помыслов, из которых одни, выставляя ничтожность оскорбления, будут укорять, что не стоило и останавливаться на нем, а другие, выставляя важность его, будут внушать сожаление, что за него не отплачено таким же оскорблением.
26. Когда сильное раздражение преогорчит каких-либо братий в общежитии, тогда помыслы начинают ублажать пред ними живущих в уединении, чтобы, как лишили братий благодушного терпения, так удалить их и от поприща любви.
27. Кто отражает от себя гнев благодушным терпением, и огорчение – любовию; тот отражает двух зверей злых, гневоборных, двумя доблестями.
28. Коленопреклонно умоляющий огорчившего прекратить гнев, за раз обоих отводит от раздражения.
29. Кто примиряет гневающихся, тот побеждает самый дух гнева.
30. Кто ради мира терпит сердитого, тот воистину есть сын мира (1, 230).
31. Приуготовь себя быть кротким и браннолюбивым: кротким с людьми, а браннолюбивым с врагом нашим; ибо в том и состоит естественное употребление гнева, чтобы враждебно противоборствовать змию (древнему) (1, 235).
32. В том и состоит кротость кроткого, чтобы по любви быть великодушным к брату и вести брань с (гневным против него) помыслом.
33. Кроткий да будет и браннолюбив, не распространяя кротости на злохитрые помыслы и не распространяя брани на ближних по естеству.
34. Не обращай естественного употребления гнева в противоестественное, т. е. не гневайся на брата, уподобляясь змию, и не сослагайся со злобными помыслами, братаясь с сим змием (1, 236).
35. Кроткий, если потерпит что и оскорбительное, не оставляет любви, но ради нее вся покрывает, милосердствует и вся терпит (1 Кор. 13, 4, 7).
36. Если дело любви – долготерпеть, то гневом воевать против брата – не дело любви.
37. Гнев возбуждает огорчение и неприязнь, а любовь все их три прогоняет.
38. Если твердое имеешь основание в любви, то ей паче внимай, нежели тому, что оскорбляет тебя.
39. Стяжавший добродетель любви пленяет страсти, свойственные недобрым.
40. Имеющий от Святой Троицы сии три добродетели, – веру, надежду и любовь, будет трехстенным градом, укрепленным, как бойницами, башнями добродетелей.
41. Кто уязвляется злоречием других, не относя его к диаволу как источнику, тот еще более поощряет врага уготовлять на себя стрелы, – тем, что душа его падает, уязвляема будучи таким злоречием (1, 251).
42. Терпя самое великое злословие или тяжкую обиду, не будь злопамятен, но благословляй (1, 252).
43. Кто памятозлобствует на демонов, тот не злопамятен на людей; но тот с демонами состоит в мире, кто памятозлобствует на брата.
44. Гнев и ненависть – пожар сердца, а души незлопамятных орошаются росою духовною.
45. Огненные угли отбрасывают от себя искры, так и злопамятные души извергают из себя злобные помыслы.
46. Как укушение скорпиона производит самую жестокую боль, так и злопамятная душа держит в себе самый горький яд.
47. Поносимый Давид ничего не говорил против, но остановил даже и мстительность Авессы (2 Цар. 16, 10). И ты, подвергаясь поношению, не только не воздавай поношением, но укроти и того, кто бы стал отомщать за тебя (1, 228).
48. Переноси терпеливо поношение, и губами заключай дверь гневу: в этом для тебя преспеяние.
49. Вовсе ничего не отвечай угрожающим, чтоб молчанием заградить уста, дышащие пламенем.
50. Наложив узду на челюсти свои, ты причинишь чувствительнейшую боль угрожателям и поносителям своим.
51. Ты, молча, не будешь поглощен поношением; а поноситель твой сильно уязвлен будет твоим молчанием, видя, как великодушно переносишь ты его дерзость.
д. О печали (Ч. 1, 212)
1. Опечаленный монах не знает духовного наслаждения; печаль же есть унылость души и бывает следствием гневных помыслов; ибо гнев желает отмщения; неуспех в отмщении порождает печаль.
2. Печаль есть львиная пасть, и легко поглощает опечаленного.
3. Печаль есть червь в сердце, – и изъедает родившую его мать.
4. Мучится матерь, рождая чадо, а когда родит, освобождается от мучения; но печаль и во время рождения великую производит боль, и по рождении не меньшею мучит болью.
5. Опечаленный монах не знает духовной радости, как вкуса в меду – страждущий сильною горячкою.
6. Опечаленный монах не подвигнет ум к созерцанию и никогда не восшлет чистой молитвы; ибо печаль всему доброму полагает препону.
7. Узы на ногах – помехи скорому шествию, а печаль – препона созерцанию.
8. Плененный варварами заковывается в железа, а пленник страстей связывается печалию.
9. Не имеет силы печаль, когда нет других страстей, как и узы не вяжут, когда нет связующих.
10. Связанный печалию побежден страстями, и в обличение своего поражения носит узы; потому что печаль бывает следствием неудовлетворения самолюбивого пожелания, а пожелание такое сопряжено со всякою страстию.
11. Кто победил пожелания, тот победил страсти; а кто победил страсти, тем не овладеет печаль.
12. Не печалится воздержный, что не достал снеди, целомудренный, что не улучил срамного непотребства, негневливый, что не удалось отмстить, смиренномудрый, что лишен человеческой почести, нелюбостяжательный, что потерпел неудачу. Они совершенно погасили в себе все такие пожелания, – почему и не испытывают печали; ибо бесстрастного не уязвляет печаль, как одетого в броню не пронзает стрела.
13. Воину доставляет безопасность щит, городу – стена; но большую щита и стены доставляет монаху безопасность бесстрастие. Ибо щит нередко пробивает стремительно летящая стрела, и стена разоряется множеством воителей, а бесстрастия не одолеет печаль.
14. Одолевший страсти одолел печаль; а побеждаемый страстною сластию не избежит ее уз.
15. Кто часто печалится и приписывает себе бесстрастие, тот подобен больному, притворяющемуся здоровым, ибо как больной виден по цвету лица, так страстного изобличает печаль.
16. Любящий мир много имеет печалей, а презирающий все, что в мире, всегда весел.
17. Любостяжательный, понесши утрату, горько печалится, а презревший имущество беспечален.
18. Славолюбивый печалится, когда терпит бесчестие, а смиренномудрый принимает его, как сотоварища.
19. Плавильная печь очищает неочищенное серебро; а печаль по Богу – сердце, сущее в грехах.
20. Частое плавление убавляет свинец, – и мирская печаль ослабляет ум.
21. Темнота уменьшает энергию глаз, и печаль притупляет созерцательность ума.
22. В глубину воды не проходит солнечный свет, и сердца в печали не озаряет светлое созерцание ума.
23. Всякому человеку приятен солнечный восход, но и им не услаждается печальная душа.
24. Болезнь желтуха пресекает действие вкуса, и печаль отъемлет чувство у души.
25. Кто презирает мирские удовольствия, того не потревожат печальные помыслы.
Прибавление из других писаний прп. Нила
26. Когда соединишь союзом мира сущую в тебе троицу (т. е. дух, душу и тело), тогда, как объединившийся в себе по заповеди Божественной Троицы, услышишь: блажени миротворцы: яко тии сынове Божии нарекутся (Мф. 5, 9) (1, 230).
27. Велик сей союз мира, потому что с ним соединяется и радость, просвещающая мысленное око к созерцанию высших благ.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.