VII

VII

В своем последнем письме ты, кажется, предлагаешь оставить только покаяние и хвалу, а просительные молитвы отменить, ибо они призывают Бога «устроить» определенные события в материальном мире. Я с этим не согласен. Наверное, вели нам христианство так поступать, оно и вправду было бы гораздо проще для ума. Я могу понять тех, кто говорит, что тогда оно стало бы возвышеннее. Но вспомни псалом («не надмевалось сердце мое») или лучше Новый Завет. Просительные молитвы нам заповеданы и через наставление, и через пример. Господь Наш в Гефсимании просил (и не получил того, о чем просил).

Ты скажешь, что просил Он с оговоркой: «Не Моя воля, но Твоя да будет». Разница огромная. Но, несмотря на разницу, просьба остается. Когда бедняга Билл просил одолжить ему сто фунтов, он сказал: «Если вы уверены, что вам это по карману» и «Я пойму, если вы откажете». Он не ныл и не угрожал, как иные, но все–таки просил.

(луга не выше своего господина, и ему не к лицу выглядеть благороднее. Каковы бы ни были теоретические сложности, мы должны просить у Бога. Некоторые люди постоянно напоминают, что это самый низкий и незначительный вид молитвы. Они нам не помогут: если и так, что с того? Бриллианты дороже сапфиров, но сапфиры тоже есть.

Не дадим себя так легко запугать. Некоторые из обычных возражений против просительных молитв подходят и против других вещей, которые делают от начала мира и христиане и нехристиане и, несомненно, делать будут. Думаю, на нас не возложено бремя на все это отвечать.

Есть, к примеру, детерминизм. Под тем или иным названием он, по–видимому, неотделим от научного взгляда на мир. Человеческого поведения детерминизм не отрицает. Он считает иллюзией стихийное убеждение в том, что изначальные истоки нашего поведения — в нас самих. Мне кажется, что поступок — «мой», но он — канал для всеобщего процесса. То, что он протекает в определенном времени и месте, вынужденно. Здесь различие между «сознательным» и «бессознательным» движениями тела не устраняется, а оказывается не тем, за что мы его принимаем. «Бессознательные» движения всегда вызваны механическими причинами, лежащими вне моего тела, или патологическими и органическими процессами в нем самом. «Сознательные» движения — следствие сознательных психологических факторов, но которые опять же зависят от факторов бессознательных. На последние влияют финансовое положение, детский и предродовой опыт, наследственность. .. так можно дойти до начала органической жизни, а то и дальше. Я не источник, а проводник. Я не могу быть творцом в мировом процессе. Я скольжу но нему даже не как бревно по реке, а как капля самой воды.

Но и те, кто в это верит, за столом просят вас передать им соль. И так с каждой формой поведения, включая речь. Если бы строгий детерминист верил в Бога, что, я думаю, возможно, просительная молитва у него не была бы иррациональнее нашей.

В «Созвучиях» Барнеби [25] изложил (впрочем, не приняв) другой довод. Если человеческая свобода хоть немного ценна, если у человека есть хоть немного власти планировать и приспосабливать средства к цели, он должен жить в предсказуемом мире. Но если Бог в ответ на молитву изменяет ход событий, мир непредсказуем. А раз подлинно свободен человек, получается, что не совсем свободен Бог.

Нужен такой предсказуемый мир нашей свободе или нет, не важно. Очевидно, что это совсем не наш мир. Наш мир — это мир ставок и страховых полисов, надежд и тревог, где «ничто не определено, кроме неожиданного», где предусмотрительность означает «умелое управление непредвиденным». Почти всегда люди молятся о непредсказуемом: исходе битвы или операции, потере или получении работы, взаимной любви. О затмениях мы не молимся.

Ты возражаешь, что и такое бывало. Научный прогресс все время делает предсказуемым то, что ранее предсказуемым не было.

Просительные молитвы возможны лишь по невежеству. Не разумнее ли предположить, что, подобно затмениям, можно предсказать и все те события, о которых мы сейчас молимся? Просто у нас мало знаний. Но я не стараюсь опровергнуть теорию детерминизма. Я не согласен с тем, что в мире с неизведанным будущим нельзя действовать запланированно и целенаправленно. Мы живем в таком мире уже тысячи лет.

Кстати, между нами: это возражение, кажется, связано с неверным представлением о науке. Может, я и не прав, здесь тебе лучше судить. Уровень настоящей науки в известной мере определяется ее способностью предвидеть. Но значит ли это, что совершенная наука или совершенный синтез всех наук позволит писать подробные рассказы о будущем? И захотят ли ученые этим заниматься? Не предсказывает ли наука будущее событие лишь постольку, поскольку это событие — частный случай всеобщего закона? Все, что делает его уникальным, то есть конкретным историческим событием, намеренно исключается — не только как то, чем наука пока не занимается, но и как то, что ей неинтересно. Восходы солнца в чем–то разные. Если мы уберем разницу, мы получим то, что предсказывает наука. Но жизнь не сводится к такой одинаковости. За любым физическим явлением (тем более — событием человеческой жизни) стоит вся предыдущая история мироздания. В каждом явлении есть своеобразие, которое наука вполне справедливо не учитывает. Провести хороший опыт — значит свести к минимуму все не относящееся к делу, то есть как раз исторические особенности.

Далее в своем эссе Барнеби, видимо, приходит к выводу, что единственный по–настоящему непредсказуемый фактор в истории — желания людей. Мне это не нравится отчасти потому, что это едва ли так. Кроме того, я, как и Брэдли [26], не считаю непредсказуемость ни сутью, ни даже признаком свободы. (Кстати, ты знаешь, что переиздали «Этические этюды»? Праведный гнев Арнольда [27] замечателен.) Но допустим, я не прав — все равно из–за огромной прорехи в предсказуемости событий вся идея предсказуемости как вещи, необходимой для человека, пойдет насмарку. Вспомни, как много человеческих поступков — таких, например, как брак — в течение тысячелетий привело к рождению Платона, Атиллы или Наполеона. А ведь от непредсказуемых вещей во многом и зависит человеческая история. Двадцать пять лет назад ты попросил руки Бетти. В результате у нас есть юный Джордж (надеюсь, ему сейчас лучше). Через тысячу лет его потомкам счету не будет. Лишь скромность способна утаить от тебя, что кто–то из них может оказаться знаменитым, как Аристотель — или Гитлер!