Глава 4. Посвящение

Глава 4. Посвящение

В большинстве своем люди, которые пришли ко мне учиться, сделали это потому, что услышали лично обо мне, о моей репутации учителя медитации, тибетского ламы. А сколько их пришло бы ко мне, если бы мы впервые столкнулись с ними на дороге или повстречались в каком-нибудь ресторане? Такая встреча побудила бы изучать буддизм очень немногих. Людей, кажется, скорей вдохновляет тот факт, что я – учитель медитации из экзотического Тибета, одиннадцатое воплощение Трунгпа-тулку.

И вот они приходят ко мне в поисках посвящения, посвящения в буддийское учение и в сангху, т.е. общину людей, практикующих медитацию на пути. Но что же в действительности означает посвящение? Существует долгая великая традиция передачи мудрости в последовательной линии буддизма от одного поколения медитирующих к другому, и эта передача связана с посвящениями. В чем же здесь дело?

В данном случае стоит быть по-настоящему циничными. Людям хотелось бы получить посвящение – т.е. хотелось бы стать членом некоторого клуба, получить титул, приобрести мудрость. Лично я не желаю играть на людских слабостях, на желании людей получить нечто экстраординарное. Есть люди, которые купят картину Пикассо просто из-за имени художника, заплатят тысячи долларов, не размышляя, является ли то, что они покупают, истинным произведением искусства. Они как бы покупают удостоверение художника, его имя, принимая репутацию и славу за гарантию художественной ценности. В таком действии нет трудного понимания.

Или может случиться так, что какой-то человек вступает в некий клуб, получает посвящение в особую организацию, потому что чувствует себя изголодавшимся, никуда не годным. А группа является сытой, богатой, и ему хочется, чтобы кто-то напитал и его. Он получает пищу, он сыт; он получил то, чего ожидал. Но что же дальше? Кто кого обманывает? Не себя ли самого обманывает какой-нибудь гуру, расширяя свое эго, когда он говорит: «У меня огромная толпа последователей, и все они получили посвящение». Или же он обманывает своих учеников, приводя их к убеждению, что они стали более мудрыми и более духовными просто потому, что вступили в его организацию и получили удостоверения монахов, йогинов или какие-то иные титулы? Можно получить так много разных званий; но разве эти названия, эти удостоверения приносят нам хоть какую-нибудь реальную пользу? И есть ли в них какая-то настоящая польза? Будем смотреть фактам в лицо: получасовая церемония не приводит нас к следующей ступени просветления. Я лично обладаю огромной преданностью буддийской линии, верой в силу учений, но не в такой глупой форме.

Мы должны приходить к духовности с особого рода трудным пониманием. Если мы идем слушать, как говорит какой-то учитель, нам не следует разрешать себе оказаться увлеченными его репутацией и харизмой; нам необходимо должным образом пережить каждое слово его лекции, каждый аспект той техники медитации, которой он учит. Мы должны установить ясные и разумные взаимоотношения с учением и человеком, который нас учит. Такое понимание не имеет ничего общего с эмоциональностью или с романтическим отношением к гуру, ничего общего с легковерием, безоговорочным приятием впечатляющих рекомендаций, со вступлением в какой-то клуб, способный обогатить нас.

Дело не в том, чтобы найти мудрого гуру, у которого можно купить или украсть мудрость. Истинное посвящение означает честные и прямые взаимоотношения между нами и духовным другом. Поэтому нам надо сделать некоторое усилие, чтобы раскрыть самих себя и свой самообман. Мы должны покориться и раскрыть шероховатые и грубые качества своего эго.

Санскритский эквивалент слова «посвящение» – это «абхишека», что означает «окропить», «излить», «помазать». А если есть излияние, то должен быть и какой-то сосуд, куда можно излить нечто. Если мы действительно отдаемся делу раскрытия перед духовным другом и раскрываемся правильно, целиком, если мы становимся сосудом, куда может излиться общение, тогда раскроется также и гуру – и произойдет посвящение. Таково значение понятия «абхишека», или «встреча двух умов» – учителя и ученика.

Это раскрытие не заключает в себе поклонения, попыток понравиться духовному другу или произвести на него благоприятное впечатление. Обстановка скорее сходна с ситуацией, когда врач понял, что ваши дела плохи, и забирает вас из дома, если нужно – насильно, и производит на вашем теле операцию, не применяя при этом обезболивания. Возможно, вы сочтете такой способ жестоким и болезненным, однако впоследствии вы начнете понимать, как дорого стоит подлинное общение, подлинное соприкосновение.

Денежные пожертвования, отданные на какое-нибудь духовное дело, помощь физическим трудом, связь с отдельным гуру – ничто из этого не означает непременно, что мы на самом деле заняты раскрытием. Более вероятно, что эти виды занятости просто являются способом доказать, что мы стоим на стороне «правого дела». гуру кажется мудрой личностью; он знает, что делает, и нам хотелось бы оказаться на его стороне, на стороне добра, на безопасной стороне, чтобы обеспечить себе благополучие и успех. Но когда мы прочно привязаны к его стороне, к стороне разума, устойчивости и мудрости, тогда, к своему удивлению, мы обнаруживаем, что нам совершенно не удалось обезопасить себя, потому что мы все еще целиком заняты лишь фасадом, лицом, своими доспехами. Мы не заняты целиком и полностью самими собой.

Тогда нам приходится раскрываться сзади. С ужасом мы обнаруживаем, что у нас нет места, куда можно убежать: когда мы прячемся за фасадом, оказывается, что мы обнажены со всех сторон, все прикрытия, все доспехи сброшены. Какой стыд! Все раскрыто: и наше мелкое притворство, и наш эгоизм. В этой точке мы можем уяснить, что наши неустанные попытки сбросить маску всегда были и остаются напрасными.

Но все же мы пытаемся дать объяснения этой болезненной ситуации, найти какой-то способ предохранить себя, объяснить наше неприятное положение таким образом, чтобы удовлетворить эго. Мы смотрим на свое положение, рассматриваем его и так и эдак; наш ум оказывается чрезвычайно занят. Эго обладает своеобразным профессионализмом, оно невероятно действенно. Когда мы думаем, что работаем над идущим вперед процессом, пытаясь опустошить себя, мы находим, что на самом деле движемся назад, стремясь обезопасить самих себя. Путаница продолжается и усиливается до тех пор, пока мы, в конце концов, не обнаружим, что полностью растеряны, утратили почву под ногами, что у нас нет ни исходного пункта, ни середины, ни конца, ибо ум настолько подавлен нашим собственным защитным механизмом, что единственной альтернативой для него остается прекратить все усилия и ни во что не вмешиваться. Наши хитрые решения и красивые идеи не приносят никакой пользы, потому что мы подавлены невероятным множеством идей; мы не знаем, какие из них выбрать, какие из них снабдят нас наилучшим способом работы над собой. Ум загроможден необычайно тонкими, логичными, научными предположениями. Но их что-то оказывается очень много, и мы не можем сообразить, какое из них принять.

Поэтому мы могли бы в конце концов отбросить все эти сложности, и просто дать возможность проявиться некоторому пространству, просто прекратить усилия. Это и есть тот момент, когда имеет место абхишека в подлинном смысле, окропление и излияние, потому что мы оказываемся открыты, ибо по-настоящему отбросили все старания что-то сделать, отбросили всю свою занятость и загроможденность. Наконец мы вынуждены как следует остановиться, а это случается с нами так редко! Мы располагаем огромным множеством защитных механизмов, построенных из того знания, которое мы получили, из того, что мы прочли, из наших переживаний, из наших мечтаний. Но в конце концов мы начинаем исследовать вопрос о том, что в действительности значит духовность. Или это просто попытки быть религиозными, благочестивыми и добрыми? Или это старания узнать больше, чем знают другие люди, попытки узнать больше о смысле жизни? Что такое духовность на самом деле? Нам всегда доступны знакомые теории и доктрины нашей традиционной религии, но каким-то образом они дают не те ответы, которых мы ищем; они оказываются слишком уж неэффективными, неприменимыми. Поэтому мы отходим от доктрин и догм той религии, в которой были рождены.

Возможно, мы решим, что духовность представляет собой что-то очень возбуждающее и красочное. Это некоторое предприятие по исследованию самих себя согласно традиции какой-нибудь экзотической или необычной секты или религии. Мы принимаем духовность какого-то другого рода, определенным образом регулируем свое поведение, пытаемся изменить тон голоса, привычное питание и вообще образ жизни. Но спустя некоторое время мы начинаем чувствовать, что эти сознательные попытки быть духовной личностью оказываются чересчур неуклюжими, показными, слишком для нас знакомыми. Мы намерены сделать так, чтобы эти образцы поведения стали для нас привычными, стали второй натурой; но почему-то они не становятся вполне частью нас самих. Хотя нам очень хочется, чтобы стандарты «просветленного» поведения стали естественной частью нашего психического склада, в нашем уме все еще присутствует невроз. Мы начинаем недоумевать: «Как же это могло случиться, если мы действовали и действуем в соответствии со священными писаниями такой-то традиции? Конечно это обстоятельство должно быть следствием нашего несовершенства. Но что же делать дальше?» Смятение продолжается, несмотря на нашу ревностную приверженность писаниям. Невротические явления и неудовлетворенность по-прежнему существуют; настоящего совпадения нет; мы не обладаем связью с писаниями. В этом месте мы действительно нуждаемся во «встрече двух умов». Без абхишека наши попытки достичь духовности дадут в результате не более чем огромную духовную коллекцию, но не подлинную покорность. Мы собираем различные образцы поведения, разнообразные манеры речи, стили одежды и мышления, всевозможные способы жизни в целом. И все это – только коллекция, которую мы стараемся навязать себе.

Абхишека, истинное поведение, рождено из покорности. Мы раскрываемся перед ситуацией какова он есть,– и тогда осуществляется подлинное общение с учителем. В любом событии гуру всегда с нами в состоянии раскрытия; и если мы сами раскрываемся, если мы желаем отказаться от своих коллекций,– тогда имеет место посвящение. Для этого нет необходимости в какой-то тайной церемонии. Фактически в том, что касается посвящения, понятие «священного», по всей вероятности, есть искушение, то самое искушение, которое буддисты подразумевают под «дочерьми Мары». Мара представляет собой невротическую склонность ума, состояние неуравновешенного бытия; и он посылает своих дочерей соблазнять нас. Когда дочери Мары принимают участие в посвящении, где в действительности происходит встреча двух умов, они скажут: «Вы чувствуете мир? Это потому, что вы получаете духовные наставления, потому что внутри вас происходят духовные феномены; они священны!» У них сладкие голоса; они приносят нам приятные и прекрасные послания, они соблазняют нас, внушая мысли, что это общение, эта «встреча двух умов», есть нечто «великое». Тогда мы начинаем порождать новые сансарические стереотипы ума. Такое явление сходно с христианской идеей «добра и зла», которое символизирует искушение. Когда мы считаем абхишека священным,– немедленно начинают отпадать его точность и острота, потому что мы принялись оценивать происшедшее. Мы слышим голоса дочерей Мары, поздравляющих нас с тем, что нам удалось совершить такое святое дело. Они пляшут вокруг нас и играют на музыкальных инструментах, изображая наше чествование в приличествующей случаю церемонии.

В действительности встреча двух умов происходит весьма естественно. Наставник и ученик встречаются в состоянии раскрытия, и в этом состоянии оба понимают, что раскрытие есть самая незначительная вещь в мире. Это совершенно неважный факт, поистине ординарный, абсолютное ничто. Когда мы способны видеть таким образом себя и мир, именно тогда имеет место передача. В тибетской традиции этот способ видеть вещи называется «обычным умом», тхамал-гьишепа. Это самая незначительная вещь из всех, полная открытость, отсутствие каких бы то ни было оценок или собирания. Мы могли бы сказать, что такая незначительность очень значительна, такая ординарность в действительности экстраординарна; и они, эти слова, были бы дальнейшим искушением дочерей Мары. В конечном счете, нам необходимо оставить попытки быть чем-то особенным.

Вопрос: Мне кажется, что я не могу избавиться от старания обезопасить себя, что же мне делать?

Ответ: Вы так сильно желаете безопасности, что идея не создавать для себя безопасности стала игрой, огромной шуткой, способом обезопасить себя. Вы все время заняты самонаблюдением и наблюдением за самонаблюдением, и наблюдением за наблюдением за самонаблюдением. И так идет все дальше и дальше, дальше и дальше. Это вполне обычное явление.

То, что вам действительно нужно,– это полностью прекратить всякие заботы, совершенно отбросить всяческое беспокойство. Перекрывающие друг друга сложности, создающие чрезвычайно гонкий детектор лжи, а также детектор этого детектора,– такие гонкие структуры необходимо отмести прочь. Вы стараетесь обезопасить себя и, достигнув безопасности, пытаетесь также упрочить и это состояние. Подобные укрепления могут распространиться и дальше, образуя бесконечную империю. Вы, возможно, владеете крошечным замком, а размах ваших защитных сооружений может простираться так далеко, что охватит всю Землю. Если вы на самом деле желаете обезопасить себя, тогда буквально нет границ тем усилиям, которые вы способны совершить.

Поэтому необходимо совсем отбросить идею безопасности, увидеть всю иронию своих попыток создать безопасность, иронию своей многослойной структуры самосохранения. Вы должны отказаться от наблюдателя. Чтобы сделать это – надо убрать первого наблюдателя – само это намерение охранить себя.

Вопрос: Я не знаю о какой национальности начать разговор; но если бы мы, например, были индийцами, ведь вы не говорили бы с нами так, как сейчас, не правда ли? Я хочу сказать, что вам приходится так разговаривать с нами потому, что мы американцы, потому, что мы так сильно погружены в действие. А если бы мы ничем не занимались, просто сидели, вы говорили бы с нами иначе.

Ответ: Это очень интересный вопрос. Я думаю, что стиль предлагаемых учений зависит от того, насколько аудитория захвачена скоростью материализма. Америка достигла чрезвычайно тонкого уровня материализма в физической сфере. Однако потенциальные возможности вовлеченности в этот вид скорости не ограничиваются лишь американцами; они универсальны, охватывают целый мир. Если Индия достигнет тех ступеней экономического развития, каких достигла Америка, где люди достигли многого и разочаровались в физическом материализме,– тогда и индийцы пойдут слушать такую лекцию. Но я думаю, что в настоящее время для лекции такого рода аудитория найдется только на Западе, ибо в других местах люди еще не достаточно устали от физического материализма. Они как бы продолжают копить деньги на покупку велосипедов, мечтая в дальнейшем приобрести автомобиль.