4. О состоянии по падении человека

4. О состоянии по падении человека

В падшем естестве человеческом добро смешано со злом. Прившедшее в человека зло так смешалось и слилось с природным добром человека, что природное добро никогда не может действовать отдельно, без того, чтоб не действовало вместе и зло. Человек вкушением греха, то есть опытным познанием зла, отравлен. Отрава проникла во все члены тела, во все силы и свойства души: поражены недугом греховным и тело, и сердце, и ум. Пагубно льстя себе и обманывая себя, падшие человеки называют и признают свой разум здравым. Здравым разум был до падения; по падении у всех человеков, без исключения, он сделался лжеименным, и для спасения должен быть отвергнут [1018]. Свет очию моею, и той несть со мною [1019], говорит Писание о разуме падшего естества. Пагубно льстя себе и обманывая себя, падшие человеки называют и признают свое сердце добрым; оно было добрым до падения; по падении добро его смешалось со злом, и для спасения должно быть отвергнуто, как оскверненное. Сердцеведец Бог всех человеков назвал злыми [1020]. От греховной заразы все в человеке пришло в расстройство, все действует неправильно, все действует под влиянием лжи и самообольщения. Так действует его воля, так действуют все его сердечные чувствования, так действуют все его помышления. Тщетно и всуе именует их падшее и слепотствующее человечество добрыми, изящными, возвышенными! Глубоко наше падение, весьма немногие человеки сознают себя существами падшими, нуждающимися в Спасителе; большинство смотрит на свое состояние падения, как на состояние полного торжества, употребляет всеусилия, чтоб упрочить, развить свое состояние падения.

Отделение собственными усилиями прившедшего зла от природного добра соделалось для человека невозможным. Зло проникло в самое начало человека: человек зачинается в беззакониях, рождается во грехах [1021]. С самого рождения своего человек не имеет ни одного дела, ни одного слова, ни одного помышления, ни одного чувствования, ниже [даже и. — Ред.] на кратчайшую минуту, в которых бы добро было без большей или меньшей примеси зла. Это засвидетельствовано Священным Писанием, которое говорит о падших человеках, что между ними несть праведен никтоже: вси уклонишася, вкупе не потребни быша: несть творяй благостыню, несть даже до единаго [1022]. Указывая на свое падшее естество, святой апостол Павел говорит: не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе [1023]. Здесь под именем плоти Апостол разумеет не собственно тело человеческое, но плотское состояние всего человека: его ума, сердца и тела. И в Ветхом Завете назван плотию весь человек: Не имать Дух Мой, сказал Бог, пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть [1024]. В этом плотском состоянии, как в своем теле, живут грех и вечная смерть. Апостол называет плотское состояние телом смерти [1025], телом греха [1026]. Состояние это по той причине называется плотию, телом, телом смерти и греха, что в нем мысль и сердце, долженствующие стремиться к духовному и святому, устремлены и пригвождены к одному вещественному и греховному, живут в веществе и грехе. Человеческое тело Апостола, как всем известно, было храмом Святого Духа, было проникнуто Божественной благодатию и источало из себя действия Божественной благодати [1027]. К нему не могут относиться выражения, так верно относящиеся к плотскому состоянию, в которое низверглось человеческое естество падением: сущии же во плоти Богу угодити не могут [1028], да упразднится тело греховное [1029], кто мя избавит от тела смерти сея? [1030]

Превосходно описывает Апостол смешение добра со злом в падшем человеке, предоставленном собственным усилиям к творению добра, причем, по необходимости зло проникает из естества, искажает его добро и низлагает замыслы ума, тщетно покушающегося ввести в душевный храм истинное служение Богу. Закон, говорит Апостол, духовен есть: аз же плотян есмь, продан под грех. Еже бо содеваю, не разумею: не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то соделоваю. Аще ли, еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит. Соуслаждаюся бо Закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих. Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея? темже убо сам аз умом моим работаю Закону Божию, плотию же закону греховному [1031]. Под словом плоть здесь опять надо разуметь плотское состояние, которым ниспровергаются все покушения ума человеческого исполнить волю Божию, доколе человек пребывает в состоянии падения, доколе он не обновлен Духом; Дух, вселившись в человека, освобождает его от греховного рабства [1032], разрушая тело греха [1033], то есть плотское состояние в человеке. Так надо понимать и слова Апостола: плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут [1034]. Здесь под именем плоти и крови разумеются помыслы и чувствования, рождающиеся в падшем естестве, содержащие человека в плотском состоянии по его уму, сердцу и телу. Это состояние называется и ветхим человеком [1035], которого Апостол повелевает христианину отложить и облечься в нового человека, созданного по Богу в правде и преподобии Истины [1036]. Это — то же самое, что он сказал в Послании к Римлянам: Облецытеся Господем нашим Иисус Христом [1037], и к Коринфянам: Облечемся во образ Небеснаго [1038] (человека). Известно, что Апостол был обновлен Духом и облечен во Христа; просвещенный Духом и движимый любовью к ближним, он произнес от лица падшего человека, усиливающегося расторгнуть цепи греховные, исповедание состояния, производимого падением, состояния, при котором человек, насилуемый живущим в нем злом, не может не совершать зла, хотя бы и желал совершать добро [1039]. Такое зрение падения человеческого — дар благодати Божией [1040].

В обществе падшего человечества некоторые люди называются добрыми. Так называются они неправильно, относительно. В этом обществе называется добрым тот человек, который делает наименее зла, а злым тот, который делает наименее добра. Впрочем, злой человек может до того преуспеть во зле, что вся деятельность его обращается в непрерываемый ряд злодеяний. В точном смысле доброго человека — нет. Нет человека, который бы в падшем состоянии своем делал чистое добро, не оскверненное злом: никто же благ, токмо един Бог [1041], говорит Слово Божие. Оно всех человеков, как выше сказано, признает и называет злыми [1042]. Ветхозаветные праведники именовались праведниками единственно по отношению к прочим человекам [1043], а не по отношению к Богу. По отношению к Богу все, без исключения, падшее человечество соделалось недостойным Бога, все дела растленного падением естества соделались не благоугодными Богу, как оскверненные неотъемлемою примесию зла. Одна вера в обетованного Искупителя, доказываемая делами веры, усваивала Богу ветхозаветных праведников, вменялась им в правду [1044], доставляла надежду спасения, надежду исшествия из темниц адовых, в которые низвергались все без исключения души человеческие по разлучении их с телами, доколе вочеловечившийся Бог не сокрушил заклепов и врат адских.

Мало того, что грех чрез падение соделался как бы естественным человеку, столь свойственным ему, что Писание назвало грех душою человека [1045], что отречение от греха сделалось отречением от себя [1046], падший человек принял в себя обольстившего его сатану и сделался жилищем сатаны. «Обретается некоторым образом, — говорит преподобный Макарий Великий, — внутри нас пребывающим и сам враг, борющий, пленяющий нас» [1047]. Это отнюдь не произвольное суждение и не мечта, а опытное познание, получаемое теми, которые, как говорит тот же угодник Божий, искренно предали себя Господу, твердо пребывают в молитве и непоколебимо противостоят борющему их врагу [1048].

Такое опытное познание человеческого падения недоступно для христианина, живущего посреди мира, связанного попечениями, отторгаемого от самозрения непрерывным развлечением. Не к нему наше слово. Пусть добрыми делами в недрах Православной Церкви, особенно милостыней и целомудрием, он зарабатывает свое спасение. Мы беседуем с иноками, всецело предавшими себя в служение Богу, желающими увидеть в себе Царство Божие открывшимся в силе и славе. Непреложный духовный закон подвижничества требует, чтоб человек сперва расторг узы вещества, которыми он связан извне, и потом уже приступил к расторжению тех уз, которыми он связан во глубине своего ума и сердца духами злобы. «Двояким образом и двоякого рода узами, — говорит св. Макарий Великий, — оказался человек связанным по преступлении им заповеди и по изгнании его из рая: (оказался связанным) в мире сем предметами мира и любовию к миру, то есть к плотским пожеланиям и страстям, к богатству и славе, также любовию к тварям, к жене и детям, к сродникам, к отечеству, к местам, к одеждам, короче сказать: любовию ко всем видимым вещам, от которых Слово Божие повелевает ему отречься по собственному произволению (потому что человек порабощает себя всему видимому произвольно), чтоб, разрешившись и освободившись от всего этого, он возмог исполнить волю Божию совершенно. Внутри же себя (человеческая) душа связана, заключена, окружена стенами и окована узами мрака до такой степени духами злобы, что не может, как бы ей хотелось, любить Бога, веровать в Него и почитать Его» [1049]. Далее в беседе своей великий угодник Божий и наставник иноков научает, что только те, которые свергли с себя узы мира и предали себя в истинное и исключительное служение Богу, могут открыть в себе плен свой, свое рабство, свою вечную смерть. Напротив того, тот, кто предварительно не позаботился о разрешении уз, возложенных на него веществом, то есть видимым миром и земною временною жизнию с ее положением и отношениями, — никогда не познает, не приметит своего плена и не увидит духов злобы, в нем действующих. Он остается навсегда чуждым сам себе: питая в себе сокровенные страсти, не только не познает их, но весьма часто признает побуждения их за побуждения правды и действие их за действие благодати Божией или за утешение совести. В самой монашеской жизни телесный подвиг, как бы он ни был велик, не может сам собою открыть внутренних уз и внутреннего бедствия: для этого необходим подвиг душевный. Телесный подвиг, не сопровождаемый душевным, более вреден, нежели полезен, он служит причиною необыкновенного усиления душевных страстей: тщеславия, лицемерия, лукавства, гордыни, ненависти, зависти, самомнения [1050]. «Если внутреннее делание по Богу, — сказал великий Варсануфий, — не поможет человеку, то напрасно он трудится во внешнем» [1051].

Следующие духовные подвиги открывают для подвижника его внутренний плен, служа причиною возбуждения брани в помыслах и чувствованиях: 1) истинное послушание; при нем новоначальный подвижник, отсекая ради Бога свою волю и свои разумения для исполнения воли и разумений подвижника преуспевшего, стяжавшего неуклонное послушание Богу, непременно возбудит к противодействию гордого падшего ангела и тем откроет его присутствие в себе. Если подвижник не обольстится злохитрыми представлениями лукавого, стремящегося под разными предлогами отвлечь от послушания, и пребудет постоянным в подвиге, то возбудит к зависти и лютой борьбе невидимого врага, который не преминет воздвигнуть в подвижнике разнообразные греховные мечтания, помышления, ощущения, увлечения, и тем обнаружит зло, в необыкновенной обширности таившееся во глубине сердечной и представлявшееся вовсе не существующим; 2) чтение, изучение и исполнение евангельских заповедей, которые, отсекая деятельный грех, по преимуществу истребляют грех в самом уме, в самом сердце. Исполнение этих заповедей, или, правильнее, усилие к исполнению заповедей, по необходимости обличает живущий внутри нас грех и возбуждает жестокую внутреннюю борьбу, в которой принимают сильнейшее участие духи злобы; 3) бесчестия и другие скорби также обнаруживают таящийся грех во глубине души. Скорбь по той причине и называется искушением, что она открывает сокровенное состояние сердца. Естественно, что в человеке, находящемся еще под властию греха, она обличает живущий во глубине души грех, который обнаруживается сердечным огорчением, печалию, помыслами ропота, негодования, самооправдания, мщения, ненависти. Усиленное действие этих страстей в душе, особенные нашествие и напор помыслов и мечтаний, служит несомненным признаком действия падшего гордого духа; 4) внимательная молитва, особенно молитва именем Господа нашего Иисуса Христа, при усилии соединять сердце с умом, обличает гнездящегося в сердечной глубине змея и, уязвляя его, побуждает к движению. Преподобные Каллист и Игнатий Ксанфопулы в сочинении своем о безмолвии и молитве приводят следующие слова святого Иоанна Златоуста: «Молю вас, братия, никогда не попирать и не презирать правила молитвы. Слышал я некогда отцов, говоривших, что не инок тот, кто поперет или презрит это правило, но он должен — употребляет ли пищу, или питие, пребывает ли в келлии, или находится в послушании и в путешествии, или что другое делает — непрестанно вопиять так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня», — чтоб непрестанно воспоминаемое имя Господа нашего Иисуса Христа раздражало на брань врага. Ибо нудящаяся душа может все найти таким воспоминанием, и злое, и благое. Сперва она увидит зло во внутренности сердца своего, а потом (сокровенное в нем) добро (то есть благодать Божию, насажденную в каждого православного христианина Святым Крещением» [1052]. Такое состояние внутренней борьбы должно переносить благодушно, как наставляет преподобный Макарий Великий, с несомненною верою и надеждою на Господа, с великим терпением, ожидая от Господа помощи и дарования внутренней свободы. Брань не может быть увенчана победою, и свобода не может быть приобретена собственными усилиями человека: то и другое — дар Божий, даруемый подвижнику в свое время, известное единому Богу [1053].

Весьма ошибочно поступают те, которые, находясь под властию страстей, требуют от себя бесстрастия. При таком неправильном требовании от себя, происходящем от неправильного понятия о себе, они приходят в необыкновенное смущение, когда проявится каким-либо образом живущий в них грех. Они приходят в уныние, в безнадежие. Им представляется, по неправильному взгляду их на себя, проявление греха чем-то необычным, чем-то совершающимся вне порядка. Между тем, проявление греха в помыслах, чувствованиях, словах и делах (здесь говорится не о смертных грехах и не о грехах произвольных, но об увлечениях) есть проявление логичное, естественное, необходимое. «Если страсть тревожит нас, — говорит преподобный авва Дорофей, — то мы не должны этим смущаться: смущаться тем, что тревожит нас страсть, есть дело неразумия и гордости, и происходит от того, что мы не знаем своего душевного состояния и избегаем труда, как сказали Отцы. Потому мы и не преуспеваем, что не знаем меры нашей и не имеем терпения в начинаемых нами делах, но без труда хотим приобрести добродетель. Чему удивляется страстный, когда страсть тревожит его? зачем смущается? Ты стяжал ее, имеешь в себе и смущаешься! принял в себя и залоги ее, говоришь: зачем она тревожит меня? Лучше терпи, подвизайся и моли Бога» [1054].

Созерцающие в себе грех, по причине этого созерцания, весь день земной жизни проводят в сетовании о греховности своей, умственно показывают себя, свое бедственное состояние Господу и вопиют в болезни сердечной: Очи мои выну ко Господу, яко Той исторгнет от сети нозе мои. Призри на мя и помилуй мя, яко единород и нищь есмь аз. Скорби сердца моего умножишася, от нужд моих изведи мя. Избави от оружия душу мою, и из руки песий единородную мою. Кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? Или что даст человек измену за душу свою? Спаси мя от уст львовых, и от рог единорожь смирение мое, зане супостат мой диавол, яко лев рыкая, ходит, иский мя поглотити. Виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя. Виждь враги моя, яко умножишася, и ненавидением неправедным возненавидеша мя. Сохрани душу мою, яко душу Иова, раба твоего, и избави мя, да не постыжуся, яко уповах на Тя [1055]. Живущий этим правилом без всякого сомнения удостоится сказать в свое время: терпя потерпех Господа, и внят ми и услыша молитву мою: и возведе мя от рова страстей и от брения тины, и постави на камени нозе мои и исправи стопы моя: и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему [1056]. Неложен Даровавший обетование уповающим на Него и не отторгающимся от упования на Него, несмотря на продолжительное и мучительное томление, производимое в сердце насилием грехов. Даровавший обетование непременно исполнит его. Бог же не имать ли сотворити отмщение, свидетельствует Сын Божий, избранных Своих, вопиющих к Нему день и нощь, и долготерпя о них? Глаголю вам, яко сотворит отмщение их вскоре [1057]. Здесь под словом долготерпение должно разуметь попущение Божие искушаться человеку, для его же пользы, в течение известного времени, грехом, живущим внутри человека, и духами злобы. «Князь века сего, — говорит святой Макарий Великий, — для младенцев по духу есть жезл наказующий (вразумляющий) и бич, дающий раны; но он, как выше сказано, этим приготовляет великую славу и большую честь, озлобляя и искушая их… Чрез него некоторое великое устраивается дело спасения, как негде [в некотором месте. — Ред.] сказано: зло, имея целию зло, споспешествует добру. Для благих душ, имеющих благое произволение, и самое по-видимому скорбное обращается наконец во благо, как свидетельствует сам Апостол: Любящим Бога вся поспешествуют во благое [1058]. Этот жезл наказания допущен действовать с тою целию, чтоб, при посредстве его, сосуды были испытаны, как в разжженной печи, и хорошие соделались более твердыми, а негодные обличились своей способностию к сокрушению, не выдержав силы огня. Он, то есть диавол, будучи творение и раб Божий, не столько искушает, сколько ему рассудится, не в такой степени озлобляет, сколько бы ему хотелось, но сколько дозволит и попустит ему Божие мановение. Бог, в точности зная состояние всех и то, сколько каждый имеет сил, столько каждому допускает и искуситься. Верен же Бог, говорит Апостол, Иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести [1059]. Ищущий и ударяющий в дверь, просящий до конца, получит просимое» [1060].

Причина попущения Божия искушаться подвижнику от духов злобы и греха заключается в необходимости для человека познания в точности и подробности его падения, без чего не может быть им, как должно, познан и принят Искупитель. Необходимо познать свое падшее естество, его наклонности, свойственную ему деятельность, чтоб впоследствии, приняв благодать Святого Духа, доставляемую Искупителем, не употребить ее во зло себе, не приписать ее действий себе, но быть достойным ее сосудом и орудием. Говорит святой Григорий Синаит: «Если человек не будет оставлен и побежден и обладан, поработившись всякой страсти и помыслу, и духом побеждаем, не обретая никакой помощи ни от дел, ни от Бога, ни от иного кого, от чего он приходит почти в отчаяние, будучи искушаем отвсюду, то он не может придти в сокрушение духа, счесть себя меньшим всех, последнейшим и рабом всех, неключимейшим самих бесов, как мучимого и побеждаемого ими. Это — (смотрительное) попускаемое Промыслом и наказательное смирение, вслед за которым даруется Богом второе, высокое, которое есть Божественная сила, действующая Богом и совершающая Им все; (человек) видит ее в себе как орудие, и этим орудием совершает Божии Чудеса» [1061]. Так объясняется то дивное зрелище, которое представляют собою Святые Божии: они, будучи сосудами Святого Духа, вместе видели, признавали, исповедали себя величайшими грешниками, достойными казней, временных и вечных. Они основательно познали и изучили свое падшее естество, в котором ничего нет неоскверненного, и потому все благое, которое посредством их совершалось вселившейся в них Божественною благодатию, они с полным убеждением приписывали Ей и постоянно трепетали, чтоб не возник из падшего естества какой помысл или какое чувство, оскорбительные для Святого Духа [1062]. Не полезен для человека быстрый переход от состояния борьбы к состоянию духовной свободы. Святой Макарий Великий замечает, что «нередко души, будучи уже причастницами Божественной благодати, будучи преисполнены небесной сладости и наслаждаясь спокойствием духа, но не свидетельствованные, не искушенные скорбями, наносимыми от злых духов, пребывают в младенчестве, и, так сказать, не способны к Царству Небесному Аще же без наказания есте, говорит Божественный Апостол, емуже причастницы быша еси, убо прелюбодейчищи есте, а не сынове [1063]. Посему и искушения, и скорби посылаются человеку для его пользы, чтоб испытанная ими душа соделалась более сильною и честною пред Господом своим. Если она претерпит до конца с надеждою на Господа, то невозможно ей не получить благ, обещанных Святым Духом, и совершенного освобождения от злобы страстей» [1064]. По этой причине, за исключением немногих случаев, вследствие особенного Божественного смотрения, подвижники Христовы значительную часть своего земного странствования проводят в горькой борьбе с грехом, под игом немилосердого фараона. При выходе из Египта — страны плинфоделания [изготовления кирпичей. — Ред.] и пресыщения мясами, чем изображается плотское состояние, служители истинного Бога обирают египтян, то есть выносят с собою богатство Деятельного разума, который приобретается в борьбе с грехом и духами злобы. Таково Божественное постановление духовного закона [1065]. Святой Исаак Сирский рассказывает следующую повесть: «Некто из святых говорил: был отшельник, старец достопочтенный. Однажды я пошел к нему, потому что угнетала меня печаль от постигших искушений. Старец в это время был болен, лежал. Я приветствовал его, сел близ него и сказал: «Отец! помолись о мне, потому что я очень скорблю от искушений бесовских». Он открыл глаза, посмотрел на меня внимательно и сказал: «Сын! ты молод: Бог не попускает тебе искушений». Я отвечал ему: «Точно, я молод, но искушаюсь искушениями крепких мужей». Он опять сказал: «Если так, то Бог хочет упремудрить тебя». Я сказал: «Как Бог упремудрит меня, когда я ежедневно вкушаю смерть?» Опять он: «Бог любит тебя: молчи. Бог даст тебе благодать Свою, — и присовокупил: Знай, сын, что я боролся с бесами в продолжение тридцати лет. Проведя в борьбе двадцать лет, я не ощутил никакого облегчения. На двадцать пятом году я начал чувствовать покой. С течением времени покой умножался. По прошествии двадцати семи лет, на двадцать восьмом году, покой начал особенно умножаться. В исходе тридцатого года, уже к концу его, так утвердился покой (значит, прежде покой колебался: то приходил, то отходил), что уже не знаю и меры, в которую он преуспел…» Вот какой покой родился от многотрудного и долговременного делания (подвига)» [1066].

Возложив упование на Всесильного и Всеблагого Бога нашего, потщимся, посредством истинного монашеского жительства, сквозь облак, дым и бурю непрестанно возникающих в нас помышлений, низойти к душе нашей, плененной и умерщвленной грехом, смердящей, обезображенной, лежащей во гробе падения. Там, в сердечной бездне, мы увидим и змея, убившего нашу душу [1067]. Глубокое и точное познание падения человеческого весьма важно для подвижника Христова: только из этого познания, как бы из самого ада, он может молитвенно, в истинном сокрушении духа, воззвать ко Господу, по наставлению святого Симеона Нового Богослова: «Боже и Господи всех! всякаго дыхания и души имеющий власть, Един исцелити меня могущий, услышь моление меня, окаяннаго, и гнездящагося во мне змея наитием Всесвятаго и Животворящаго Духа умертвив, потреби» [1068]. В состоянии падения грех и диавол так насилуют человека, что он не имеет никакой возможности противиться им, но невольно увлекается ими [1069] не в смертные грехи, как мы сказали выше, но наиболее в поползновения мысленные. В тщаливых [трудолюбивых, ревностных. — Ред.] подвижниках внутреннее волнение весьма редко попускается обнаружиться и словом, не только делом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.