Св. Павел и Феликс

Св. Павел и Феликс

Фаррара.

Римский судья, к которому узник посылался с одобрительным письмом, обязан был, если возможно, окончить следствие не далее, как в три дня. Феликс послал гонца в Иерусалим, назначив срок прихода для обвинителей, и так как на прибытие надо был употребить около двух дней, то св. Павел приведен был в суд на пятый день своего приезда в Кесарию. Минутная благосклонность к св. Павлу, которой, вероятно, в это время сами фарисеи устыдились, перешла в единодушную ненависть: старейшины той и другой партии тесно сплотились между собою для его обвинения. Им сопутствовал сам Анания, желавший, вероятно, отомстить за свое оскорбление, нанесенное ему придачей названия «подбеленной стены». Надо думать, что для таких высокопоставленных личностей очень неприятно было предпринимать утомительное путешествие почти в 100 верст из религиозной в политическую столицу Иудеи, с целью убедить собаку — язычника к низложению вероотступника, уклонившегося от их суда. Но члены синедриона, глубоко огорченные неудачей, не хотели, чтобы направленный ими против оскорбителя камень не достиг предназначенной цели.

Они хотели, во что бы то ни стало, добиться выдачи им их жертвы и, считая себя малоискусными как в языке греческом и латинском, так равно и в порядках римского судоговорения, выдали доверенность на ведение дела провинциальному ритору, по имени Тертуллу. Во всяком случае все сделано было с соблюдением должной формальности. Прежде всего изложена была их жалоба, при принесении которой узник помещен был так, чтобы мог выслушать ее, и потом, если может, представить свои опровержения. Тертулл был, по-видимому, практикующий адвокат и Св. Лука верно сохранил очерк его изворотливой обвинительной речи. Соблюдая политическую вежливость, он начал с изложения многих похвал Феликсу с целью задабривания. Указав на прежнее усмирение Феликсом разбойников и на подавление последнего восстания, поднятого лже-мессией, Тертулл стал в ловких выражениях уверять прокуратора в общей и постоянной благодарности иудеев за предоставленный им мир и за множество реформ, придуманных его мудростью, — тогда как на деле Феликс был постоянно всеми ненавидим, и хотя действительно ему удалось разбить разбойничьи шайки, но в первые времена своей прокуратуры он явным образом покровительствовал им и даже участвовал в дележе их добычи. В дополнение к своей лести, Тертулл высказал, что, не желая много утруждать прокуратора, он будет говорить кратко и просить его выслушать «со свойственным ему снисхождением». Он представляет три обвинительных пункта: во-первых, старейшины признают апостола язвой общества, поднимающей мятежи между иудеями, живущими по вселенной, во-вторых, — представителем Назорейской ереси и, в-третьих, осквернителем храма. На этом основании, они взяли его и намеревались судить по их закону. «Но тысяченачальник Лизий, пришедши, с великим насилием взял его из рук наших и послал — тебе, повелев и нам, обвинителям его, идти к тебе». Через Лизия он, прокуратор, может удостовериться в истине этих обвинений. Когда оратор кончил речь, иудеи, как свидетели — очевидцы, один за другим подтвердили обвинение, сказав, что все, сказанное Тертуллом, совершенная правда.

Тогда прокуратор, будучи предупрежден письмом Лизия, что тут кроются иудейские дрязги относительно исполнения законных мелочей, дал узнику знак, что он может давать возражения. В самом начале речи св. Павел кратко заметил, что он свободнее будет защищаться перед Феликсом, зная, что он многие годы справедливо судит народ иудейский. И так как ты близко знаком с обычаями этого народа, то легко можешь удостовериться, «что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения, а не для возмущения. Ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное восстание, и не могут доказать того, в чем меня обвиняют». Он признается, что держится иного учения, которое иудеи называют ересью, но это учение в главных основаниях совершенно одинаково с тем, которое сами обвинители исповедают. Ибо он действительно служит Богу отцов его, верит всему, написанному в законе и пророках, имеет надежду, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают; поэтому и сам подвизается всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми. Пять лет не был он в Иерусалиме и пришел туда, чтобы доставить милостыню своему народу и приношения. Они нашли его в храме, когда он приносил, по закону, очистительную жертву совершенно спокойно, не с народом и не с шумом. За смуту, которая была произведена при этом случае, он не может быть ответчиком. Ее начали некоторые из «Асийских иудеев», которых и надо было выставить на суд и которых отсутствие здесь служит доказательством ничтожности возводимых на него обвинений. Но если невозможно вызвать на суд этих последних, то пусть сами обвинители «скажут, какую нашли они в нем неправду, когда он стоял пред Синедрионом» — разве только то одно слово, которое громко произнес он, что за учение о воскресении мертвых он ныне судим ими.

Надо было покончить дело. Представленные апостолом факты явно противоречили обвинению. Определение разности учений, содержимых им и иудеями, не было предусмотрено римскими законами. Апостол не обязан был ни доказывать, в чем состояло христианское (Назорейское) учение, ни оправдываться в том, что принадлежал к нему, ибо в это время христианство не было объявлено недозволенной религией. Феликсу известно было это гораздо больше, чем предполагали иудеи со своим адвокатом. Поэтому он не предал св. Павла на суд Синедриона, который мог быть опасен и несправедлив, но, не желая возбудить против себя ненависть высокопоставленных личностей, отложил дело за отсутствием Лизия, как свидетеля, обещая тотчас же решить по прибытии последнего в Кесарию. Апостола оставил он под стражей, но дал особую инструкцию сотнику стеречь, но не стеснять Павла и «не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему». Вероятно, св. Лука и Аристарх воспользовались этим дозволением, и нет никакого сомнения, что тяжелое продолжительное время заключения св. Павла сокращалось беседами со св. Филиппом и другими христианами из Кесарийской общины, глубоко чтившей великого апостола.

По возвращении в Кесарию вместе со своей женой Друзиллой, намереваясь, по-видимому, удовлетворить ее любопытство и предоставить послушать личность, странная история и чудесные силы которой получили громадную известность, Феликс еще раз призвал Павла и приказал ему изложить его верования. Св. Павел воспользовался этим случаем, как истинный апостол. Феликс был язычник и притом, его судья, и св. Павел не счел своей обязанностью разъяснять этому судье то, что было вне сферы его действования. Не напоминая ничего Феликсу о его браках и почитая в нем предержащую власть, апостол говорил о вере в Христа и при этом, исчисляя добродетели, коснулся учения о правде, о воздержании и о будущем суде, как таких предметах, в знании которых наиболее всего нуждались слушавшие его супруги. Распутная Друзилла должна была краснеть, слушая о воздержании; хищный и несправедливый правитель не мог не почувствовать укоров совести, внимая проповеди о правде: для обоих должно было показаться ужасающим извещение о страшном суде. Каковы бы ни были мысли Друзиллы, она скрыла их в своем сердце, а Феликс, не привыкши к подобным истинам, только встревожился. Он «пришел в страх», когда оглянулся назад на свое запятнанное и преступное прошедшее. Он услышал сзади себя какие-то шаги; ему показалось, что под ним земля из тонкого льда. Он не мог скрыть в себе чувств ужаса, ни упреков пробудившейся совести и тотчас же прекратил дальнейшие речи. «Теперь пойди, — сказал он апостолу, — а когда найду время, позову тебя». Но и эти упреки совести не заглушили в нем мысль об интересе. Св. Павел произвел на него влияние, которое не могут не производить люди, великие духом, каков был апостол, и Феликс, пораженный поведением, умом и нравственной силой этого последнего, посылал за ним нередко для выслушания проповеди о христианских верованиях. Но это кажущееся внимание к религиозным предметам было похоже на то суеверие, которое делало его способным поддаваться обманам Симона волхва и исключало стремление получить взятку, в особенности, когда ему стало известно, что св. Павел принес в Иерусалим значительные суммы. Поэтому он позаботился придумывать для дела постоянные задержки, не оставлявшие никакого сомнения о его истинных намерениях. Но св. Павел был невинен и не хотел ни получить свободу каким бы то ни было непозволительным способом, ни воспользоваться любовью кесарийцев, чтобы собрать с них деньги на выкуп, выплатить который сам не был в состоянии. Он не хотел примешивать к Божественным предначертаниям относительно своей судьбы сомнительные человеческие средства и решился оставить без внимания намеки Феликса. Поэтому прошло два года, а он все еще томился в заключении (Жизнь и труды ап. Павла, т. 2, стр. 190).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.