Иисус и его семейство

Иисус и его семейство

Тридцать лет жизни Иисуса до того, как он выступил со своим учением,период, который, вероятно, навсегда останется загадкой. Ведь подавляющее большинство библеистов считает сказания Матфея и Луки о младенчестве и отрочестве Иисуса просто яркими, но лишенными какой-либо достоверности легендами. Этот досадный пробел в наших знаниях о жизни Иисуса нельзя ставить в упрек евангелистам. Они лишь фиксировали то, что было известно об Иисусе в мире эллинского христианства. Но известно там о нем было совсем немного. Ведь только у назореев, возможно, имелись достоверные сведения об Иисусе. Вспомним, что во главе их общины в течение восемнадцати лет стоял "брат господень", Иаков, а позднее - ближайшие родственники Христа. Однако сведения о том, каков был Иисус в повседневной жизни, в общении с окружающими, в проповеднической деятельности, его ученики и родственники, по-видимому, унесли с собой в могилу. Они не могли поделиться ими со своими эллинскими единоверцами, ибо Пелла, где они нашли приют, находилась по тогдашним понятиям на краю света. Впрочем, вряд ли они стремились к этому, замкнувшись в своем тесном кругу, чуждые того нового, что внес в христианство Павел. И все же, несмотря на все это, кое-какие сведения о подлинном Иисусе проникли в эллинский мир и нашли отражение в евангелиях. Конкретную и очень важную информацию дают нам Евангелия от Марка (6:3) и от Матфея (13:54-57). Мы узнаем, что Иисус был плотником, как и его отец, что у него было четыре младших брата: Иаков, Иосий, Симон и Иуда, а также сестры - не меньше двух, поскольку о них говорится во множественном числе. Женщины у евреев считались низшими существами, и поэтому, должно быть, евангелисты не сочли нужным назвать их имена. Мы знаем лишь, что они жили в Назарете. Сведения о том, что у Иисуса были младшие братья и сестры, в высшей степени невыгодны для церкви, ибо христиане обязаны верить в догму постоянной непорочности Богоматери. Поэтому с незапамятных времен, с момента зарождения культа Девы Марии, церковники искали выход из этого щекотливого положения. Самую древнюю версию, долженствующую спасти догму о непорочности Богоматери, выдвинул анонимный автор апокрифического "Протоевангелия от Иакова", относящегося ко второму веку. По этой версии, Иаков, Иосий, Симон и Иуда были сыновьями Иосифа от первого брака и приходились Иисусу всего лишь сводными братьями. Этот тезис нетрудно опровергнуть, поскольку он совершенно ничем не подкреплен. Ни в одном каноническом евангелии не сказано, что Иосиф был вдовцом. А "Протоевангелие от Иакова" славится содержащимися в нем безответственными вымыслами. Версия о сводных братьях может быть в лучшем случае охарактеризована как наивная агиографическая новелла. Из "Протоевангелия от Иакова" мы узнаем также, что родителей Марии звали Иоаким и Анна, что они долгое время не имели детей, а потом ангел предсказал им скорое появление на свет дочери. С трех до двенадцати лет Мария - не понятно, по какой причине,- пребывала в Иерусалимском храме, где её, словно горлицу, кормил ангел. А когда пришло время выдавать её замуж, священники начали искать ей покровителя среди еврейских вдовцов, "дабы не запятнала она храма божьего". Выбор пал на Иосифа, уже пожилого мужчину. Спустя некоторое время произошло благовещение. Когда обнаружилось, что Мария беременна, её вместе с Иосифом привели на суд к первосвященнику и оправдали лишь после какого-то непонятного "испытания водой". Далее следует рассказ о рождении святого младенца в Вифлееме.

Но есть и другая версия, которую по сей день отстаивают официально католические библеисты. Согласно ей, "братья Иисуса" были в действительности его двоюродными братьями с материнской стороны. Эту версию выдвинул христианский автор Иероним. В своем полемическом трактате "Против Гельвидия" (387 г.) он заявляет в апологетическом пылу, что "братья" не были ни детьми Марии, ни детьми Иосифа от первого брака. Они были детьми другой Марии, родственницы Богородицы и жены Клеопа. Она упоминается в Евангелии от Иоанна: "При кресте Иисуса стояли матерь его и сестра матери его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина" (19:25). В Новом завете три персонажа носят имя Иаков, в том числе один из двенадцати апостолов - Иаков Алфеев, то есть сын Алфея, известного также под греческим именем Клеоп. Именно этого человека церковники отождествляют с Иаковом - "братом господним".

Надо сразу сказать, что Новый завет не дает никаких оснований для такого отождествления. Напротив, в "Деяниях апостолов" есть строки, из которых видно как на ладони, что это были разные люди. Вот что там сказано:

"И, придя, взошли в горницу, где и пребывали Петр и Иаков, Иоанн и Андрей, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков Алфеев и Симон Зилот, и Иуда, брат Иакова. Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и Мариею, материю Иисуса и с братьями его" (1:13, 14).

У евангелистов также никогда не было сомнений в том, что Иаков, Иосий, Симон и Иуда - родные братья Иисуса. Они называют их всегда рядом с Иосифом и Марией, родителями Иисуса, и никогда рядом с Марией Клеоповой. Вот примеры. "Не плотник ли он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли между нами его сестры?" (Марк, 6:3).

"И пришли к нему матерь и братья его, и не могли подойти к нему по причине народа. И дали знать ему: мать и братья твои стоят вне, желая видеть тебя" (Лука, 8:19, 20). В одном из самых ранних документов христианства, в послании св. Павла к галатам, мы встречаем то же определение. Вот что там сказано: "Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата господня" (1:18, 19). Называя Иакова, главу Иерусалимской общины, "братом господним", Павел не мог считать его сводным братом или кузеном Иисуса. Он ведь адресовал свое послание в Галатию, единоверцам, жившим далеко от Иерусалима и не разбиравшимся в родственных отношениях в семье Иисуса. Если он написал "брат господень", ничего к этому не добавляя, то ясно, что он представлял галатам Иакова как родного брата Иисуса. Иначе он бы дополнил свою информацию, добавив, например, что матерью Иакова была Мария Клеопова или что Иаков - сын Иосифа от первого брака. Впрочем, в Евангелии от Матфея есть фраза, которая делает, в сущности, беспредметной всю эту аргументацию, ибо она опровергает догму о постоянной непорочности Марии. Вот она: "Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему ангел господень, и принял жену свою, и не знал её. Как наконец она родила сына своего первенца, и он нарек ему имя: Иисус" (1:24, 25). Из этого отрывка неопровержимо явствует, что, по мнению евангелистов, непорочное зачатие произошло лишь однажды, при зачатии Иисуса, а потом Иосиф с Марией жили нормальной супружеской жизнью, и поэтому Иисус был первенцем, а не единственным сыном.

В авторитетных кругах библеистов давно уже возобладало мнение, что сказание о благовещении и непорочном зачатии - это типичная легенда, лишенная какой-либо исторической основы. Недаром об этом столь важном для христианской доктрины чудесном событии ни слова не говорят Марк, Иоанн и Павел. Что же касается Матфея и Луки, то идею девственности Марии и непорочного зачатия они позаимствовали, по всей видимости, из Ветхого завета. Матфей указывает нам вдохновивший его источник, а именно пророчество Исаии: "Её, дева во чреве примет и родит сына, и нарекут имя ему: Еммануил" (7:14). По его убеждению, чудесное зачатие и рождение должно было непременно иметь место в жизни Иисуса, дабы сбылось "реченное господом через пророка..." (Матфей. 1:22).

Оказывается, однако, что Матфей пал жертвой переводческой ошибки. Греческое слово "парфенос" действительно значит "девица", но оно не передает всех оттенков древнееврейского слова "алма", употребленного в подлиннике книги пророка Исаии. "Алма" значит и "девица", и "молодая женщина". Иудейские библеисты решительно утверждают, что Исаия имел в виду "молодую женщину" и что понятие непорочного зачатия иудеям совершенно чуждо. В свою очередь христиане, защищая свою доктрину, обвиняли иудеев в искажении мысли пророка.

Подгонять тексты Нового завета под априорную доктрину о постоянной девственности Марии позволяло церковникам то обстоятельство, что и греческое и арамейское слово "брат" ("аделфои" и "ах") имеет много значений. Им можно обозначать не только родного, но и сводного, и двоюродного брата, и даже члена какого-нибудь содружества. Это давало возможность произвольного толкования этого слова, чем и воспользовались церковники, чтобы подкрепить свою доктрину. Всякие же повествовательные дополнения типа версий о Марии Клеоповой или о вдовстве Иосифа - всего лишь выдумки богословов. Характерно, кстати, что в Новом завете Мария появляется крайне редко, оставаясь, в сущности, на заднем плане. В самом древнем Евангелии от Марка она упомянута всего один раз, причем даже не названа по имени. В Евангелиях от Матфея и от Луки о ней говорится по четыре раза; от Иоанна - три раза и снова безымянно; в "Деяниях апостолов" она упомянута трижды, а Павел в своих посланиях не упоминает о ней ни разу, будто и не слыхал о её существовании. Неужели он позволил бы себе такое умолчание, если бы знал и верил, что она была избранницей святого духа и что рождение её сына сопровождалось всеми теми сверхъестественными явлениями, о которых несколькими десятилетиями позже возвестили миру Матфей и Лука. Правда, как рассказано в "Деяниях апостолов", Мария молилась вместе с апостолами, а Иоанн - единственный, впрочем, из евангелистов - сообщает, что она стояла под крестом Иисуса, но в остальном бросается в глаза её отсутствие в самые драматические и переломные моменты жизни её сына: в сценах страстей господних, распятия, захоронения и воскресения. Она не увидела Иисуса также и после воскресения, когда он будто бы являлся другим людям, и даже не участвовала в сцене вознесения, когда ей представлялась возможность попрощаться с ним в последний раз. И у читателей, естественно, возникает вопрос: где же она была, когда происходило все это?

Поневоле напрашивается вывод, что авторы Нового завета, в соответствии с понятиями своего времени, представляли себе Марию как скромную семитскую женщину, подчиненную мужу, поглощенную без остатка домом и детьми. Вспомним, каково было социальное положение женщин той поры. Павел, например, верный традициям своих семитских предков, указывал, что женщина в знак покорности должна входить в молитвенный дом с покрытой головой, а в послании к Тимофею говорится, что долг женщины не поучать, а молчать.

Евангелисты и представить себе не могли, что Мария, будучи женщиной, могла сыграть сколько-нибудь значительную роль в драматической жизни Иисуса. Она рисовалась им такой же, как и все другие её современницы в Галилее. Для Матфея и Луки просто не существовало теологической проблемы пожизненной девственности Марии, им и в голову не приходило, что употребляемое ими выражение "брат господень" может впоследствии толковаться неправильно и его следует уточнить. Таким образом становится понятным, почему в первые столетия существования христианства не было и речи о культе Марии. Это установил, в частности, в результате многолетней исследовательской работы крупный специалист по данному вопросу - немецкий библеист Вальтер Делиус, автор известной книги "История обожествления Марии". Когда же под влиянием существовавшего на Востоке с незапамятных времен культа богини-матери в христианстве начала проявляться тенденция к возвеличению Марии, она встретила сопротивление со стороны некоторых христианских писателей. Тертуллиан, например, считал, что Мария, родив Иисуса, жила затем с Иосифом нормальной супружеской жизнью. Ориген утверждал, что у Иисуса были родные братья и сестры. Даже Иоанн Златоуст и Блаженный Августин не были убеждены в непорочности Марии, то есть сомневались в доктрине о её пожизненной девственности. В 431 и 449 годах состоялось два вселенских собора в Эфесе - древнем центре культа богини-матери Артемиды. Под давлением потомков почитателей Артемиды соборы постановили, что Мария являлась "божьей родительницей" ("Теотокос"). Обстановка, в которой удалось провести эту резолюцию, была не только бурной и напряженной, но порою гротескной. Сторонники культа Марии обеспечили себе победу следующим способом: у входа в помещение, где происходил собор, они выставили охрану, не пропускавшую внутрь представителей оппозиции. Епископы, на которых не распространялись эти ограничения, приходили в пылу споров в такое возбуждение, что осыпали друг друга проклятиями, таскали за бороды и даже пускали в ход кулаки. До нас дошли рассказы очевидцев этих событий. Вот что пишет, например, архиепископ Никифор: "...Флавиан (противник культа Марии.- 3. К.) был избит Диоскуром кулаками и пинками ногой в живот и умер три дня спустя" (History of the Church. Vol. 146, греческая серия "Mique"). Монах Зонарес изображает эту сцену ещё более красочно, утверждая, что Диоскур, в полном епископском одеянии, лягался, "как дикий осел", и угрожал епископам мечом ("Epitome" 13, 23). Были дни, когда заседание собора кончалось общей потасовкой между монахами, священниками и верующими, в то время как епископы прятались под скамьями. Культ Марии, восторжествовав в Эфесе, быстро перекинулся в Италию. Папа Сикст третий (432-440) построил в Риме базилику Санта-Мария Маджоре на месте храма, посвященного богине-матери Юноне-Люцине, посещавшегося многими римлянками. Он хотел отвлечь их таким образом от языческого культа и склонить к поклонению Деве Марии. Однако разногласия по поводу непорочного зачатия Марии отнюдь не заглохли. Когда в начале двенадцатого века в монастырях Нормандии и Бретании ввели праздник Святой Девы Марии, выступил с возражениями один из самых влиятельных церковных деятелей того времени, основатель ряда монастырей во Франции Бернар Клервоский, утверждая, что этот праздник противоречит доктрине Блаженного Августина о первородном грехе. Доктринальные споры вокруг этой теологической проблемы велись также между орденами доминиканцев и францисканцев. Собор в Базеле, призванный решить этот вопрос, тянулся два года в напряженной атмосфере ожесточенных дискуссий. Когда, в конце концов, в 1439 году взяли верх сторонники взгляда, что вера в непорочное зачатие не идет вразрез с христианским учением и с религиозным чувством верующих, против этого официально выступил парижский университет, считавшийся в то время крупнейшим авторитетом в области христианской теологии. Многовековые усилия, направленные на то, чтобы "обожествить" Марию, закончились полной победой лишь в 1854 году, когда папа Пий девятый специальным декретом объявил непорочное зачатие догматом христианства.

Однако нельзя считать, что это была победа исключительно только церковников и теоретиков богословия. Они были лишь выразителями настроений и чувств широких масс верующих. После исчезновения языческого культа богини-матери простые люди все сильнее ощущали потребность какого-нибудь материнского посредничества между ними и богом, потребность в ком-то нежном и снисходительном, к кому они могли бы обращаться со своими человеческими делами, бедами и невзгодами, искать утешения и поддержки.

Поклонение Деве Марии нашло отражение не только в высоком искусстве живописи, скульптуре, музыке, поэзии,- но и в других, более примитивных формах. Очень человечный и поистине трогательный след этого культа обнаружен не так давно в аббатстве Ремсэй в Англии при реставрации монастырской церкви. За фресками над входом в часовню Девы Марии оказалась небольшая ниша, а в ней символизирующая Марию искусственная роза 850-летнего возраста. Она уже, разумеется, высохла и посерела, но сохранила формы: ещё можно было различить отдельные, искусно сделанные лепестки. Археологи полагают, что во время строительства храма какой-то каменщик решил таким образом выразить тайком свою любовь к Марии. Это дошедшее до нас из далекого прошлого, с начала двенадцатого века, свидетельство говорит о популярности культа Марии среди простого народа. Для полноты картины стоит ещё, пожалуй, рассказать, что в главном европейском центре культа Девы Марии - в Лорето находится и является предметом почитания маленькая скромная хибарка, в которой некогда якобы проживала Матерь божья и которую, согласно легенде, в 1295 году ангелы по воздуху перенесли туда из Назарета. Итак, о реальной жизни

Марии, матери Христа, известно очень мало. Евангелисты упоминают о ней лишь вскользь, в мелких эпизодах. За исключением легендарных сцен рождения Иисуса и пира в Кане Галилейской, где она произносит несколько фраз, исполненных женской покорности, во всех остальных главах евангелий она либо отсутствует, либо ведет себя как немая.

Мы не знаем в точности, например, когда она закончила свой земной путь. На этот счет существуют две версии, взаимоисключающие друг друга и поэтому не имеющие исторической ценности. Согласно первой, Мария умерла в 52 году в Иерусалиме и похоронена в саду Гефсиманском. Вторая отличается большей фантазией. Согласно ей, апостол Иоанн, которому Иисус, умирая на кресте, поручил заботу о своей матери, взял её с собой в Эфес, где она жила ещё очень долго и умерла восьмидесяти лет от роду. Странно только, что Павел, который провел в Эфесе три года и должен был бы встретить её там, в своих посланиях не упоминает об этом ни единым словом. Мыслимо ли, чтобы он так демонстративно игнорировал мать Спасителя?

В начале прошлого века знаменитая монахиня, духовидица и стигматичка[17] Екатерина Эммерих, воспроизвела в своих видениях всю жизнь Марии и показала место в Эфесе, где та будто бы провела последние годы своей жизни. Группа католических священников отправилась тогда в Эфес, чтобы, следуя её указаниям, отыскать домик. После долгих раскопок они натолкнулись на развалины маленького строения, соответствовавшего, на их взгляд, описанию духовидицы. Они восстановили его, построили рядом гостиницу и оповестили весь мир о своем открытии. Вокруг нового святилища начали вскоре создаваться легенды о случаях чудесного исцеления, и туда устремились толпы паломников. В праздник Пресвятой Девы Марии, 15 августа, там устраивали специальные торжественные богослужения с крестным ходом.

Богословы не могли, однако, примириться с мыслью, что Мария умерла естественной смертью, как обыкновенный человек. Ведь она была матерью божьей и не могла подчиняться законам природы, её тело не могло истлеть. Поэтому, опираясь на апокрифический и, значит, отвергнутый первоначально церковью цикл "Transitus Mariae", они позаимствовали оттуда, в частности, трогательное сказание о том, что Мария, правда, умерла естественной смертью и была похоронена в Гефсимании, но, очевидно, тело её вознеслось на небо, потому что, когда вскрыли её могилу, вместо останков нашли там букет свежих, словно только что положенных туда роз.

Посвященный этому событию праздник успения ввела поначалу только восточная церковь, да и то лишь в четвёртом веке. Что же касается римско-католической церкви, то прошло ещё двести лет, прежде чем она решилась включить этот праздник в свою литургию. В 1950 году папа Пий двенадцатый объявил успение богоматери и её телесное вознесение догматом. Однако новый догмат не имел под собой никакой базы, кроме апокрифов. Надо было найти ему опору в канонических текстах Нового завета. И такой текст был найден. Это начало двенадцатой главы "Откровения Иоанна Богослова". В "Откровении" сказано следующее; "И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения". Насколько это место подходит для обоснования догмата о телесном вознесении богоматери, судить читателям.

Одним из самых интригующих образов Нового завета является Иосиф, отец Иисуса. Матфей и Лука упоминают о нем в своих родословных и в рождественских сказаниях, а затем упорно обходят жизнь его молчанием. Что же касается Евангелий от Марка и Иоанна, "Деяний апостолов" и посланий Павла, то их авторы словно бы вообще не знают о его существовании. Это тем более странно, что ведь Иосиф сыграл в жизни Иисуса немалую роль. Во-первых, если верить Матфею, ангел божий именно ему, а не Марии сообщил благую весть. Кроме того, Иосиф как-никак вырастил Иисуса, и совершенно неважно, был ли он ему родным отцом или всего лишь опекуном. Ну, а самое главное то, что он считался прямым потомком Давида и именно на его родословной строилась версия о царском происхождении Иисуса. Матфей и Лука для того и составили родословные Христа, чтобы доказать это скептикам и маловерам. Но они взялись за это каждый на свой страх и риск, без согласования, и в результате в Новом завете содержатся две различные родословные Христа, исключающие друг друга в ряде звеньев, что, разумеется, ставит под сомнение их историческую достоверность. По Матфею, Иосиф - сын Иакова, а по Луке,- сын Илии. Впрочем, уже то, что Лука ведет родословную Иисуса от самого Адама, перечисляя его предков поименно одного за другим, свидетельствует о её фантастическом характере. Тут вспоминается первое послание к Тимофею, в котором Лжепавел призывает эфесских единоверцев, чтобы они "не занимались баснями и родословиями бесконечными" (1:4). Очевидно, составление родословных было тогда модой и оба евангелиста отдали ей дань.

Подобные противоречия не должны нас удивлять. Мы их встречали уже неоднократно и будем встречать ещё, так что, пожалуй, их можно назвать неотъемлемым свойством Нового завета. Хуже то, что Матфей и Лука проявляют непростительное отсутствие логики в одном из существеннейших вопросов христологии. Они, как говорилось выше, основывают царскую родословную Иисуса на отцовстве Иосифа, совершенно забывая, что, по их же собственной концепции непорочного зачатия

Марии, Иисус не был плотью от плоти Иосифа и, следовательно, не был потомком Давида. Эту вопиющую непоследовательность в столь важном вопросе можно объяснить лишь тем, что евангелисты запутались в собственном повествовании, желая во что бы то ни стало показать, что Иисус оправдывает ветхозаветное пророчество о происхождении мессии из дома Давидова.

Некоторых теологов уже в первые столетия христианской эры очень смущала эта логическая беспомощность евангелистов. Они пытались как-то исправить положение и, применив все свои казуистические способности, придумали следующее: Мария была близкой родственницей Иосифа, и, стало быть, в её жилах тоже текла царская кровь. Труднее было, однако, обосновать этот тезис. Во всем Новом завете нет ни единого намека на что-либо подобное. Поэтому теологам пришлось заглянуть в далекое прошлое, в древнееврейский закон левирата. По этому закону бездетная вдова обязана была выйти замуж за брата покойного мужа или за другого родственника. Правда, Мария не была вдовой, но теологи нашли выход и из этого затруднения. Она была, по их словам, "дочерью-наследницей", на которую распространялся тот же закон. И если её выдали замуж за Иосифа, то, значит, она состояла в близком родстве с ним. Все это, конечно, чистейший софизм, поскольку в его основе лежат вымышленные предпосылки. В дошедших до нас письменных источниках нет ничего, что бы позволило предположить, будто у древних евреев существовали "дочери-наследницы", подчиняющиеся особым законам, и будто Мария принадлежала к их числу. Зато нам известно со всей достоверностью, что никому из древних евреев и в голову не могло прийти вести свою родословную от предков по материнской линии. У семитских народов в родословных учитывались исключительно предки мужского пола. Женщины не играли в них почти никакой роли. Мы уже писали, что Иосиф весьма редко упоминается в текстах Нового завета. Евангелисты, даже вводя в повествование семейство Иисуса, обходят молчанием его главу. На первом плане всегда Мария и её сыновья, а в отдельных случаях также и дочери.

Исследователи Нового времени выдвинули различные предположения по поводу этих умолчаний. Давид Штраус, например, видит здесь три возможности: или Иосиф рано умер, или не одобрял деятельность сына, или, наконец, его не включали в предания из догматических соображений: ведь в соответствии с более поздней христологической доктриной он не был отцом Иисуса. Самым убедительным нам представляется предположение, что Иосиф умер и Мария осталась вдовой. Когда же он мог умереть? В двенадцать лет Иисус, как рассказывает Лука, тайком покинул своих родных и вернулся в Иерусалим, где в храме поражал ученых мужей своей мудростью. Марии пришлось прервать свой путь в Назарет и отправиться на поиски сына. Найдя его наконец, она сказала: "Чадо! что ты сделал с нами? Вот, отец твой и я с великою скорбью искали тебя" (2:48). Итак, если верить Луке, в ту пору Иосиф был ещё жив. И умер он, вероятно, незадолго до событий, описанных в евангелиях.

Трех младших братьев Иисуса - Иосию, Симона и Иуду - мы знаем только по именам. Это были, очевидно, ничем не примечательные люди, стоявшие в стороне от всего, что происходило с их братом.

Зато довольно много нам известно об Иакове. Мы знаем, что он в течение восемнадцати лет стоял во главе иерусалимской общины. Мы знаем также, что он пользовался большим авторитетом у всех жителей Иерусалима и, когда его побили каменьями, возмущение еврейской общественности было так велико, что римский наместник лишил виновника этой казни, Ананию 2, сана первосвященника. Даже историк Иосиф Флавий, при всей своей преданности моисеевой религии, выступил в защиту Иакова, заклеймив Ананию.

Благодаря христианскому историку Евсевию, который приводит в своих сочинениях обширные отрывки из не дошедшего до нас "Дневника" Иегесифа (180 г.), мы узнаем ещё ряд любопытных деталей. Иегесиф сообщает, что Иаков был святым уже во чреве матери, а став назореем, не пил ни вина, ни других крепких напитков и не брал в рот мяса. Он никогда не стриг волосы, не купался при людях, не натирался благовониями. Его колени были мозолисты, как колени верблюда, ибо он по целым дням, коленопреклоненный, молился в храме о том, чтобы бог простил людям их грехи. Неудивительно, что среди христиан долго была жива память об этой незаурядной личности. Тот же Иегесиф рассказывает, что ещё при нем, то есть около 180 года, сто с лишним лет после казни Иакова (62 г.) люди совершали паломничества к его могиле, расположенной там, где он погиб, неподалеку от храма. Евсевий рассказывает, что в Иерусалиме показывали епископское кресло, на котором будто бы восседал Иаков.

Законы назореев были строги. От давших обет требовались аскетизм и величайшее самоотречение. И Иаков в этом смысле больше походил на Иоанна Крестителя, чем на Иисуса, и уж совсем был не похож на Павла, далекого от аскетизма и жившего так же, как все граждане Римской империи. Иегесиф, как говорилось выше, писал, что "Иаков был святым уже во чреве матери". Эти слова нельзя толковать иначе, кроме как в том смысле, что ещё до его рождения мать посвятила его богу, обещав, что сын позднее даст обет. Мы знаем из Ветхого завета, что такой обычай у евреев действительно существовал. Например, Самсон тоже был посвящен матерью богу ещё до своего рождения.

На основании этих сведений можно предположить, что все семейство Иисуса было как-то связано с назореями и в доме господствовала атмосфера ортодоксальной религиозности и глубокой преданности традициям предков. Иаков был, несомненно, достойным сыном этой семьи. Все свои отличительные черты: строгий нрав, склонность к аскетизму и слепую преданность законам моисеевой религии - он унаследовал от родителей. Даже мессианство, то есть веру в пришествие мессии, он, пожалуй, вынес из родительского дома, и в его взглядах впоследствии изменилось лишь то, что он признал своего старшего покойного брата тем самым долгожданным мессией.

Знаменитый немецкий библеист Юлий Вельхаузен на основе всего этого сделал предположение, что и Иисус был, скорее всего, не более чем еврейским учителем. Он ведь подчеркивал, что приходит не подстрекать, а выполнять заветы Торы и пророков. Своим ученикам он прямо заявил: "Я послан только к погибшим овцам дома Израилева" (Матфей, 15, 24). Более того, он, как и все иудеи, относился к людям другой веры с презрительным предубеждением, язычников называл "псами". Своим ученикам Иисус запрещал какие-либо сношения с язычниками и еретическими самарянами. "Но ведь Иисус потом пересмотрел свою позицию и проповедовал универсализм, посылая апостолов ко всем народам мира",- могут возразить нам читатели. Но ответ на это лишь один:

Иисус при жизни никогда свою позицию не менял. Правда, в евангелиях он трижды бросает такие универсалистские призывы, но следует отметить, что делает он это уже как воскресший Христос. Причем в Евангелии от Марка, хронологически самом древнем, это высказывание дано в последней главе, которую, как признано уже всеми без исключения библеистами, самовольно дописал кто-то из более поздних переписчиков. Итак, это текст, тенденциозно подделанный во имя определенной богословской цели. Все данные, на основании которых мы приходим к заключению, что Иисус был только еврейским пророком, составляют, несомненно, основной и наиболее древний слой евангелий, и они, по всей вероятности, исторически достоверны. Ведь именно так воспринимали Иисуса Иаков и его иерусалимские подопечные, которые и не намеревались порывать с иудаизмом.

Вскоре, однако, наступил второй, эллинистский этап христианства, когда в общины стали все чаще вступать люди нееврейского происхождения. И все более насущным делался вопрос идейного санкционирования этого притока. Естественно, нашлись учителя и богословы, доказывавшие, что это соответствует воле Иисуса, который после смерти явился апостолам и велел им обращать в свою веру не только евреев, но и другие народы. Однако не подлежит сомнению, что этот вопрос возник позднее, через несколько лет после смерти Иисуса. Об этом неопровержимо свидетельствует тот факт, что спор об отношении к язычникам разгорелся уже между продолжателями дела Иисуса - Иаковом, Петром, Павлом и Варнавой. Бурный, непримиримый характер спора убедительно доказывает, что это был вопрос совершенно новый, порожденный изменившейся жизненной обстановкой. Совершенно ясно также и то, что такой спор никогда бы не возник, если бы по этому поводу имелось прямое указание воскресшего Иисуса. Таким образом, напрашивается вывод: в ту пору, когда Иаков, Павел, Петр и Варнава поссорились из-за отношения к язычникам, версии о посмертном распоряжении Иисуса ещё не существовало. Эта легенда родилась среди христиан намного позднее, но все же достаточно рано для того, чтобы Матфей и Лука могли её использовать в своих евангелиях.

Итак, Иисус был действительно реформатором религии, но исключительно в рамках иудаизма. Он боролся, в частности, против бездушного, ригористического формализма фарисеев, которые в своем стремлении защитить Тору ввели множество абсурдных наказов и запретов. Во время шабаша[18], например, запрещалось путешествовать, поднять с земли упавшее полотенце, сорвать колос для утоления голода и даже вытащить из канавы свалившегося туда вьючного осла. Иисус протестовал против этих бессмысленных правил, пытаясь вернуть шабашу его первоначальный смысл. Шабаш для людей, а не люди для шабаша, сказал он во время одного диспута. Фарисеям, а также семье самого Иисуса такое заявление казалось шокирующим, еретическим и даже мятежным.

Разногласия Иисуса с легалистами имели ещё другую, скрытую причину, а именно, как подчеркивает немецкий библеист Барш, глубокое сочувствие к нищим, страдающим и обездоленным, возмущение тезисом фарисеев, что нищета и страдания не заслуживают сочувствия, ибо они являются наказанием за грехи.

Иисус, как мы знаем, садился за один стол с мытарями и грешниками. Но нельзя забывать, что это были всегда только иудеи. В евангелиях нет ни слова о том, что он разделил хоть раз трапезу с язычниками, как это делали позднее в Антиохии Петр, Павел и Варнава.

Хоть Иисус никогда не сказал ни слова в защиту еврейской женщины, дискриминируемой, лишенной человеческих прав и рассматриваемой мужчинами как вещь, как собственность (в этом отношении он не обнаруживал никакой тяги к реформам), однако в своей повседневной жизни он демонстративно нарушал эти древние традиции, обращался с женщинами уважительно, подчеркивая, что бережет их человеческое достоинство. Так, например, он поддерживал дружеские отношения с сестрами Лазаря, Марией и Марфой, охотно их навещал и подолгу беседовал с ними. Недаром Иоанн пишет, что Иисус "любил Марфу и сестру её и Лазаря" (11:5). Он встал на защиту женщины, виновной в прелюбодеянии, и даже, если поверить сказанию Иоанна, удостоил беседы самарянскую женщину, встреченную у Иаковлева колодца. Его поведение в этот раз было настолько необычным, что поразило даже его ближайших учеников. "В это время пришли ученики его и удивились, что он разговаривал с женщиною; однако ж ни один не сказал: чего ты требуешь? или: о чем говоришь с нею?" (Иоанн, 4:27).

Мытари, грешники, блудница и женщина из ненавистного иудеям племени такова была компания Иисуса. Враждебно настроенные соплеменники говорили о нем: "Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам" (Лука, 7:34). А жители Назарета, знавшие его с детства и не имевшие понятия о том, какие глубокие изменения произошли в этом неприметном на вид плотничьем сыне, с возмущением спрашивали, по какому праву он учит закону божьему, не имея для этого никакой подготовки. "И придя в отечество свое,- рассказывает Матфей,- учил их в синагоге их, так что изумлялись и говорили: откуда у него такая премудрость и силы? не плотников ли он сын? не его ли мать называется Мария, и братья его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? и сестры его не все ли между нами? откуда же у него все это? И соблазнялись о нем. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем" (13:54-57). Лука заканчивает этот инцидент гораздо более драматично, по его словам, жители Назарета были так возмущены, что выгнали Иисуса из города и пытались его убить (4:29).

Слухи об этих инцидентах, несомненно, доходили до семьи Иисуса, производя там тягостное впечатление. Мария страдала от того, что её первородный сын скитается по свету, вызывая повсюду возмущение. То, что ей рассказывали старшие сыновья, в особенности Иаков, самый ревностный среди них приверженец иудаизма, очень волновало её. Ведь Иисус проповедовал взгляды, явно ниспровергающие те строгие религиозные принципы, которые она внушала ему с детства.

Нарисованная тут картина - отнюдь не плод досужей фантазии: из Нового завета неопровержимо явствует, что семейство Иисуса не верило в его божественную миссию, не понимало ни его самого, ни его учения и относилось к нему прямо-таки враждебно. Как же иначе толковать слова Иоанна: "Ибо и братья его не веровали в него" (7:5)? А знакомый уже нам и заслуживающий доверия христианский историк второго века Иегесиф утверждает, что ученые мужи уговаривали Иакова выступить публично против Иисуса. Очевидно, в ту пору была ещё жива память о том, что Иаков не верил в Иисуса и отвергал его учение. Он поверил, как сообщает Павел в первом послании к коринфянам (15:7), когда Иисус явился ему после своего воскресения.

Итак, несмотря на то, что Иисус прославился уже рядом чудесных исцелений и обрел не только толпы последователей, но двенадцать постоянно сопровождавших его, беззаветно преданных ему учеников, его мать и братья как бы не замечали этих успехов, придя к убеждению, что он лишился рассудка и его необходимо срочно взять под опеку. "И, услышав, ближние его пошли взять его,- сообщает Марк, фиксировавший самые ранние и поэтому самые близкие к истине предания,ибо говорили, что он вышел из себя" (3:21).

Судя также по некоторым другим фразам в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки, мы можем сделать вывод, что отношения между Иисусом и его близкими не были чересчур нежны (Матфей, 12:46 и далее; Марк, 3:31 и далее; Лука, 8:19). Марк рассказывает:

"И пришли матерь и братья его и, стоя вне дома, послали к нему звать его. Около него сидел народ. И сказали ему: вот, матерь твоя и братья твои и сестры твои, вне дома, спрашивают тебя. И отвечал им: кто матерь моя и братья мои? И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот матерь моя и братья мои; ибо кто будет исполнять волю божию, тот мне брат, и сестра, и матерь" (3:31-35).

Как выразителен этот краткий эпизод! Характерно прежде всего то, что Иисус не вышел на улицу к матери и братьям, а ответил им через посредника. Словно знал их намерения и опасался, что они насильно уведут его домой. А каков сам ответ?! Это резкая отповедь, лишенная какой-либо нежности, а ведь она адресована родной матери! Чтобы занять такую позицию по отношению к ближним, Иисусу, по-видимому, пришлось немало пережить и выстрадать. Полная мрачных, апокалипсических тонов история искушения Иисуса - символ переживаний человека, который в муках и тяжелой внутренней борьбе решает великую проблему своего жизненного призвания. Бездумные в своей ортодоксальной ограниченности, братья восстановили против него родную мать, всячески препятствовали ему в его деятельности и, наконец, дошли до того, что объявили его безумцем. Иисус, правда, выиграл этот бой с посредственностью, один из самых тяжелых в его жизни, но в сердце у него остались глубокая рана и чувство обиды. Сколько горечи звучит в его словах, приводимых Лукой: "Если кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником" (14:26). Толкователи Нового завета могут возразить, что эта фраза имеет аллегорический смысл. Пусть так, но самый факт использования той, а не иной аллегории отражает, надо думать, субъективный опыт Иисуса. Семейный разлад сказался и в последние дни жизни Иисуса. Матфей, Марк и Лука единодушно сообщают, что никто из ближайших родственников Иисуса не появился у креста, когда он умирал, никто не позаботился о захоронении тела; его похоронил посторонний человек, Иосиф из Аримафеи. А ведь у них не было причин бояться, римское право разрешало семьям забирать тела казненных. Правда, Иоанн утверждает, что Мария вместе с другими женщинами стояла около распятого Иисуса, но мы уже знаем, что этот евангелист произвольно подбирал легенды, нужные ему для его теологических целей, не считаясь с исторической правдой. Поэтому большего доверия в этом случае заслуживают синоптики. Им незачем было сочинять историю, изображающую семейство Иисуса в столь невыгодном свете. Они просто фиксировали факт, о котором все знали и который поэтому нельзя было обойти молчанием. Мы уже приводили тезис библеистов о том, что все евангельские истории, которые идут вразрез с ведущей христологической идеей, или полностью достоверны, или содержат хоть крупицу истины. К этой категории следует отнести и сведения о семейных конфликтах Иисуса. Они дискредитируют одно из самых важных для христианства евангельских сказаний. Если Мария знала, что Иисус рожден мессией, ибо его рождение сопровождалось такими сверхъестественными явлениями, как благовещение архангела Гавриила, непорочное зачатие, ангельское пение и поклонение трех волхвов, то как она могла не понимать поведения Иисуса и считать его безумцем? Это гротескное противоречие подметил уже Цельс, писавший в своем полемическом трактате "Правдивое слово" (178 г.): "Что касается матери Иисуса, Марии, то она никогда не сознавала, что породила неземное существо, сына божьего. Напротив, христиане забыли вычеркнуть из евангелий фразу о том, что Мария считала Иисуса безумцем и вместе с другими членами семьи пыталась его пленить и изолировать от окружающих".

Данный текст является ознакомительным фрагментом.