Глава XXVIII: Снятие со креста и погребение
Глава XXVIII: Снятие со креста и погребение
Иосиф Аримафейский просит у Пилата позволения погребсти тело Иисусово. — Характер просителя. — Участие в погребении Никодима. — Место гроба. — Погребение. — Душевное состояние учеников и почитателей Иисусовых.
Едва только первосвященники вышли из претории с жалким позволением сократить жизнь распятых новым мучительным средством, перед Пилатом явился другой проситель, желавший иметь позволение снять со креста и предать погребению тело Иисусово. То был Иосиф Аримафейский. Не покажется излишним, если мы предварительно скажем несколько слов об этом св. муже, которому Провидение предоставило уникальную честь — оказать Самому Сыну Божьему последнее благодеяние в Его земной жизни.
Аримафей, отечество Иосифа, — древний Гараматаим (1 Цар. 1, 1), место рождения Самуила-пророка, или, что вернее, Рама (по сиро-халдейски Армафа), город в колене Вениаминовом, упоминаемый св. Матфеем (Мф. 2, 18). Великое богатство (Мф. 27, 57) делало Иосифа лицом значительным в то время, когда в Иерусалиме все можно было купить за деньги, начиная от должности последнего мытаря до сана первосвященника. Кроме этого, Иосиф принадлежал к числу знатнейших членов синедриона (Мк. 15, 43; Лк. 23, 50) и вместе с другими благомыслящими советниками, вероятно, составлял в синедрионе оппозицию приверженцам Каиафы. Это оппозиционное общество, чьи благородные усилия к поддержанию падающего отечества во время последних междоусобий, предшествовавших разрушению Иерусалима, с такой благодарностью вспоминаются иудейским историком Иосифом Флавием, искренне заботилось о благе народа иудейского. Ни почести, ни богатства, заставлявшие многих саддукеев вовсе оставить надежду на Промысл о народе еврейском, нисколько не препятствовали Иосифу ожидать пришествия Мессии и воздыхать со многими истинными израильтянами о Его святом царстве (Лк. 23, 51; Мк. 10, 43). Если он, подобно прочим, думал об этом царстве с некоторыми предрассудками, представляя его земным и чувственным, то не был однако же, подобно прочим, упорен в своих мнениях; с ревностью искал наставления и всегда готов был слушать тех, которые могли открыть ему истину. Эта-то ревность сблизила его с Иисусом Христом. Несмотря на то, что синедрион ненавидел и преследовал Пророка Галилейского, что Небесное Царство, Им проповедуемое, было совершенно противоположно земному царству, ожидаемому народом иудейским, что все беседы Его были о духовной нищете, столь противной людям, обладающим благами века сего, — Иосиф сделался искренним последователем и учеником Иисусовым (Мф. 27, 57). Недостаток этого ученика состоял в том, что он, опасаясь преследования первосвященников, хранил в тайне свою расположенность к Учителю и свои отношения с Ним (Ин. 19, 38), — недостаток в общем-то извинительный, потому что Господь, щадя слабость человеческую и предвидя плохие последствия для Иосифа, нетребовал от него и ему подобных, чтобы они признавали Его всенародно Мессией, тем более вступались за Него в синедрионе. В последних действиях синедриона против Иисуса Христа, а равно и в суде над Ним Иосиф не участвовал (Лк. 23, 51) — или потому, что, не видя никаких средств спасти невиновного, не хотел быть свидетелем Его осуждения; или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно отстранить его от этого дела. Впрочем, бездействие в то время, когда столь ужасным образом решилась судьба Иисуса, без сомнения, было весьма тяжело для сердца благородного, которое стыдится малодушия, — оставить без защиты невинного даже и тогда, когда знает, что спасти его нельзя.
К числу необыкновенных событий, последовавших за смертью Иисуса Христа, нужно отнести и то, что тайные ученики Его вдруг одушевились чрезвычайным мужеством. Презирая стыд объявить себя перед целым иудейским народом последователем Иисуса, уже казненного, Иосиф твердо решил оказать Ему последний долг дружбы и уважения — спасти от посрамления, по крайней мере, смертные останки своего Наставника.
Решимость эта была сопряжена с немалой опасностью — не со стороны Пилата, от которого можно было ожидать благосклонного отношения к просьбе в пользу Иисуса, ибо он считал Его праведником, а со стороны первосвященников, которые в малейшем знаке уважения к Иисусу Христу видели противодействие своим замыслам, а на покушение погребсти Его с честью могли взирать не иначе, как на выступление против синедриона тем более опасное, что его совершал теперь знаменитый член синедриона, чей пример был весьма важен для народа, и без того приверженного к памяти Иисуса.
Однако же Иосиф, раз и навсегда презрев страх, явился в претории римской с дерзновением, свойственным великодушию. Прошение его было для Пилата первым известием, что Иисус Христос уже умер. Игемон весьма удивился такой скорой смерти, потому что из многих опытов знал, что распятые остаются в живых гораздо дольше. Не имея никакой причины сомневаться в истинности свидетельства Иосифова о смерти Иисуса, он желал однако же знать ее подробности. Для этого немедленно был призван сотник, стоявший на страже у креста Иисусова. «Давно ли Он умер?» — спросил Пилат. И, получив надлежащий ответ, повелел отдать Иосифу тело Иисусово для погребения.
Едва ли в этом случае в душе Пилата снова не возникла мысль о сверхъестественном союзе Иисуса Христа с Божеством. Скорая смерть Его на кресте могла служить для язычника признаком благоволения к Нему богов. Об этом же свидетельствовали и чудесные знамения, если только Пилат был внимателен к ним. Во всяком случае, известие о скорой смерти Господа облегчало совесть судьи, которая должна была страдать, представляя страдания на кресте Праведника, им невинно осужденного. Подобное облегчение принесло и прошение Иосифа. Соглашаясь на погребение Иисуса, отдавая тело Его друзьям, Пилат таким снисхождением к мертвому как бы исправлял несправедливость по отношению к живому. Само невнимание к вражде первосвященников, которые позволение, данное Иосифу, почитали, без сомнения, новым для себя посрамлением, было как бы жертвой, которую Пилат принес памяти Праведника.
Едва только воины успели нанести телу Иисуса Христа последний удар своей бесчеловечности, Иосиф явился на Голгофу. Вместе с ним пришел Никодим (Ин. 19. 39), тот самый, который приходил некогда к Иисусу Христу ночью и слушал Его высокую беседу о духовном возрождении, необходимом для людей, желающих войти в царство Мессии (Ин. 3, 1-21), тот самый, который однажды перед всем синедрионом, осуждавшим Иисуса, сказал: «Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» (Ин. 7, 51). Подобно Иосифу, Никодим был богат и заседал в верховном совете иудейском (Ин. 3, 1); подобно ему, принадлежал тайно к числу последователей Иисуса Христа и не открывал всех своих мыслей о Нем, боясь первосвященников (Ин. 19, 39); и подобно ему, хотел теперь благородным самоотвержением загладить прежнее малодушие, иногда почти неизбежное, но всегда тягостное для сердец великодушных. Если Никодим не разделил с Иосифом дерзновения явиться в преторию Пилата с просьбой о погребении, то не по недостатку усердия, а по нужде: он в это время подготавливал вещи, необходимых для погребения.
Итак, тело Иисуса Христа немедленно было снято со креста. Из евангельской истории не видно, чтобы в этот момент произошло что-либо примечательное: тут слышны были одни воздыхания, видны — одни слезы. Господь снова вступил в мирный круг дружбы и любви, из которого исторгла Его рука предателя.
В то же время, конечно, были сняты и тела распятых с Иисусом. Если у них были родственники и друзья, то и они имели право плакать над ними, хотя не имели права похоронить их без особенного позволения прокуратора.
В руках врагов Иисусовых оставался теперь один крест Его. Еще не пришло время, чтобы этому священному древу было воздано уважение, приличное жертвеннику, на котором заклана всемирная жертва. Древнее предание говорит, что иудеи зарыли потом крест Иисусов в землю в таком месте, которого никто не знал, кроме них, и откуда он извлечен впоследствии усердием равноапостольной Елены, матери Константина Великого.
Поскольку до субботнего вечера оставалось совсем немного времени, то друзья Иисусовы, сняв пречистое тело Его со креста, немедленно занялись погребением, в котором быстрота должна была спорить с усердием и уважением к Погребаемому.
Прежде всего нужно было найти приличное место для погребения. У Иосифа близ Голгофы был сад, в котором, как и по всей округе, находились каменные скалы. В одной из них, по обыкновению иудеев, высечена была пещера для погребения. Никто еще не был погребен в этой пещере, и Иосиф предназначал ее, вероятно, для себя и своего семейства (Ин. 19,41). Обладание местом этим, не совсем приятное из-за близости его к Голгофе, было на этот раз очень кстати для Иосифа и прочих друзей Иисусовых, т. к. давало возможность не только погребсти Божественного Мертвеца, не теряя времени, но и беспрепятственно приходить на гроб Его, чтобы изливать горесть свою слезами.
Поэтому пречистое тело Господа немедленно перенесено было в сад Иосифов. Провидение в этом случае явило следы своего особенного смотрения. Если бы в пещере, где решили положить тело Иисусово, были уже прежде погребены тела других людей, то злоба врагов Иисусовых могла бы впоследствии говорить, что вос-крес не Он, а другой, или что Он воскрес не Своей силой, а от прикосновения к костям какого-либо праведника, как это случилось однажды во времена царей Израильских. При всей нелепости этой лжи, они могли бы смущать и соблазнять легковерных.
Тотчас занялись и погребальными приготовлениями. Иудеи вообще почитали погребение делом важным, даже ставили его в число добродетелей для погребающих (Товит. 1, 20). Любили также, подобно прочим народам, и погребальное великолепие, например, драгоценные ароматы. Поэтому, погребение Иисуса Христа, которое совершали два знаменитых и богатых человека, желая своим усердием стереть бесчестие, Ему нанесенное, было настолько великолепно, насколько позволяло время.
Погребальные полотенца, доставленные Иосифом, были самые тонкие и дорогие, какие получали обычно из Египта, славившегося этими изделиями. А Никодим принес столько ароматов, что их достаточно было бы на погребение самого первосвященника. Это было смешение из смирны (душистой смолы из одного дерева, растущего в Аравии) и алоя (благовонного растения, один из видов которого, не самый ценный, рос и в Палестине, но лучшие получались из Индии); то и другое употреблялось при погребении, иногда в порошках, иногда в виде масти. Если вес ароматов, упомянутый евангелистом (около ста литров), и не соответствует в точности нашему весу, то, по крайней мере, заставляет предполагать, что их принесено значительное количество.
Остаток ароматов мог быть употреблен на усыпание гробницы. Некоторая часть, вероятно, была сожжена в конце погребения, что также было частью погребальных иудейских обрядов.
По окончании приготовлений тело Господа, по обыкновению (Ин. 19, 40), было омыто чистой водой; потом осыпано благовониями и вместе с ними обвито четвероугольным широким платом (плащаницей). Голова и лицо были обвиты узким головным полотенцем (сударь). То и другое перевязано шнурками. Так Иисус Христос положен был в гроб в том же виде, в каком Лазарь был восставлен Им из гроба (Ин. 11, 44). Но ароматы не спасли Лазаря от тления, а в Иисусе Христе, источнике нетления, они служили только признаком несовершенства веры Его почитателей, которые, при всем уважении к Нему, как замечает св. Златоуст, нимало не думали, что они погребают теперь Господа жизни и смерти.
Ограниченность времени не позволяла соблюсти всех прочих погребальных обрядов. Недостаток их надеялись восполнить по прошествии субботы, когда закон Ветхого Завета не мог уже препятствовать усердию к Законодателю Завета Нового.
Вход в пещеру, где положили тело Иисусово, был плотно завален огромным камнем (Мф. 27, 60–61): предосторожность, необходимая в Иудее, где водились хищные звери и птицы, но излишняя для Того, Кто и во гробе не преставал быть Господом земли и неба.
Как при снятии со креста, так и при погребении присутствовали некоторые из жен, преданных Господу, которых мы видели стоящими при кресте Его, — Мария Магдалина и Мария Иосифова (Мф. 27, 61). Усердие Иосифа и Никодима не давало теперь места их усердию: они смотрели только, как и где погребали Господа (Мк. 15, 47). Однако же от нежной любви их к Иисусу не скрылось, что драгоценным останкам Его еще можно оказать некоторые знаки уважения; и они решились запастись снова благовонными мастями, чтобы после субботы придти и помазать тело своего Учителя. Такое намерение принято ими, конечно, с согласия Иосифа, который имел столько достатка и любви к Иисусу, что мог всю пещеру наполнить ароматами, но не хотел препятствовать нежному усердию людей, гораздо менее его богатых, но столь же великодушных и благоговейных к памяти Иисуса.
По окончании погребения все, участвовавшие в нем, немедленно удалились, каждый к себе, для празднования навечерия пасхальной субботы, которая была величайшим праздником.
Как мрачен, нерадостен был теперь день этот для учеников и друзей Иисуса, особенно для Его Матери, для Петра, который должен был скорбеть и о потере Учителя и о своем падении! Мысль эта наполняла всю душу, подавляла все прочие мысли, не позволяла придти в себя, чтобы хоть как-то осознать это неожиданное, страшное событие. Будущее покрыто было непроницаемым мраком; прошедшее более смущало, нежели утешало. Память о чудесах Иисусовых, о Его прежнем величии делала еще страшнее крест и гроб Его. До сих пор ученики Его шли неровным, тесным, часто тернистым путем; но шли по следам Учителя, облеченного могуществом Сына Божьего, обращая на себя всеобщее внимание, разделяя с Ним Его славу, утешая себя величественными надеждами на будущее: и вот путь этот внезапно приводит их к Голгофе, пресекается крестом Учителя и совершенно оканчивается Его гробом! Положение печальное, безутешное!
Скорбь учеников Иисуса была бы не так чрезмерна, если бы они менее уверены были в Его достоинстве. Тогда она скоро могла бы превратиться в охлаждение к Тому, Который так внезапно изменил их надеждам, подвергнув Себя смерти, а их посрамлению. Тогда скорбело бы обманутое самолюбие.
Но любовь и уважение к Иисусу нисколько не умалились в сердцах признательных. Души учеников Его были соединены с Ним вечным небесным союзом. Гроб Его соделался для них святилищем, в котором заключены были все их святые помыслы, все чистые желания, вся вера их.
И с этой-то святой любовью непрестанно встречалась ужасная мысль: «Он умер! Он не то, чем был, чем мы почитали Его! Он не Мессия! Он, Который был и есть для нас все!»
Предсказания Иисуса Христа о Своей смерти и Воскресении должны бы были рассеять сомнения, облегчить скорбь учеников Его. Но эти предсказания, как мы видели, не останавливали на себе их внимания или казались им непонятными. Не умея представить, как Мессия может умереть, они не думали о Его Воскресении. И многократные обещания Иисуса, при прощании с ними на вечери, что они вскоре опять увидят Его, были теперь забыты или превратно истолкованы. Если бы кто сказал: «Он воскреснет, мы увидим Его», — растерзанное печалью, подавленное сомнениями сердце могло отвечать так же, как отвечала некогда Марфа: «Знаю, что воскреснет — в воскресение мертвых, в последний день: тогда мы все увидим Его». Уже по Воскресении Господа ученики Его вспомнили те случаи, когда Он предсказывал им Свое Воскресение.