1. Путь отчаяния

1. Путь отчаяния

В последней главе Евангелия от Луки есть редкий по красоте и силе эпизод, когда воскресший Христос открывает Себя двум отчаявшимся ученикам, решившим покинуть Иерусалим, где только что рухнула вся их вера и надежда. Привлекательность этой истории видна уже по тому, как часто художники выбирали ее в качестве темы для своих картин. Караваджо дважды писал тот момент, когда ученики вдруг узнают Христа — сцену немого изумления, когда «от внезапного прозрения рты невольно открываются, и вино проливается на скатерть»[4].

Конечно, разные люди увидят в этой истории разные вещи, в зависимости от своего исторического и культурного контекста. Наша конкретная ситуация влияет на то, с какими вопросами мы подходим к тексту. Как уже было сказано, перед нами рассказ о воскресении, и потому люди, знакомые с Библией, должны читать его в свете уже известного им конца, когда воскресший Христос открывает Себя ученикам. Мы знаем, чем закончилась эта история; более того, мы можем читать этот эпизод в куда более широком контексте динамичной и радостной веры первой Церкви в то, что Господь воистину воскрес.

Опасность тут в том, что так мы легко можем упустить из виду контекст, в котором совершается это откровение. В начале этой истории нет ни малейшего намека на славу, которая должна прорваться через мрак и тьму в конце. Да что там! Вряд ли можно преувеличить отчаяние и полную безысходность двоих учеников, ушедших из Иерусалима: их жесты, поступки и слова выдают людей, потрясенных и подавленных своим горем. Лука пишет, что они были «печальны», и их душевное и духовное состояние отражается в одной красноречивой фразе: «А мы надеялись было».

Мне кажется, чтобы по–настоящему услышать и прочувствовать смысл этой истории, мы должны попытаться на время позабыть ее «счастливый конец» и представить себе, каково было этим двоим, когда они начали свое одинокое путешествие в Эммаус. Что творилось у них в душе, пока они не встретили в пути таинственного незнакомца? Иными словами, нам нужно просто начать с самого начала, когда «двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус». Давайте позволим своему воображению перенести нас на дорогу рядом с этими сломленными людьми, уходящими прочь от города, прочь от того места, где жестокая казнь разрушила их веру в Бога и Его Мессию и лишила их всякой надежды на будущее.

Если начать отсюда, знакомая история обретает новую силу, новый резонанс в современной исторической и культурной ситуации. В начале третьего тысячелетия миллионы наших современников идут той же дорогой, по которой шли двое одиноких путников, направлявшихся в Эммаус. Наш мир полон людей, в отчаянии идущих прочь от Иерусалима со словами: «А мы?то было надеялись!» Наше время постоянно определяют как время, наступившее после веков веры и надежды; наше общество называют постмодернистским, постхристианским; порой даже кажется, что оно становится постчеловеческим. В таком мире эту историю нужно читать с того самого места, откуда начинает рассказчик: прежде чем вести речь о каком?либо новом начале, нам необходимо абсолютно честно и трезво признать свое чувство утраты и опустошенности.

В христианском миссионерстве и особенно в практике благовестия этот предложенный мною порядок часто игнорируют и начинают с конца, победно провозглашая воскресение, так и не прислушавшись к боли, сомнениям и гневу тех, кто отвернулся от Иерусалима. В результате христианская проповедь кажется просто неправдоподобной тем людям, чей душевный и духовный опыт мешает им воспринимать такую проповедь, пока их зияющие раны еще не исцелились.

Надо сказать, что повествование Луки очень верно отражает психологическую и духовную реальность: чтобы принять новость о воскресшем Христе, эти двое учеников должны были сначала оплакать утраченные мечты и надежды и пройти через «темную ночь души» — чем, собственно, и был их уход из Иерусалима. В начале пути их эмоциональное состояние мешало им узнать и принять то Божье новое, что уже пробилось в человеческую историю через воскресшего Христа. Именно поэтому Он явился им незнакомцем и завел разговор, позволивший им высказать, вывести на поверхность то глубинное горе, которое просто необходимо было выразить. Даже в конце истории мы не видим сияния славы, и богоявление происходит среди самых обыденных вещей и предметов, когда Христос открывает Себя ученикам в глубоко значимом, символичном преломлении хлеба. Он встречает эту отчаявшуюся, безысходную пару там, где они есть, и просто идет рядом с ними.

Отсюда можно извлечь не один урок, и мы подробнее поговорим об этом в следующих главах. Пока же мне хотелось бы просто подчеркнуть тот факт, что эта история, по всей видимости, требует, чтобы мы радикально преобразили христианское свидетельство в нашем искалеченном, страдающем мире. Неужели христианам так трудно научиться у Того, за Кем они (по их собственным словам) следуют, что это значит: «приблизиться и пойти» с теми, кто идет прочь от Иерусалима? Этот простой жест предполагает, что нам нужно по–настоящему понять контекст, в котором живут эти люди, и научиться им сопереживать. В рассказе Луки таинственный незнакомец просто спрашивает: «О чем это вы, идя, рассуждаете между собою?», тем самым предоставляя своим собеседникам возможность излить душу. В отличие от этого, благовестие, начинающееся с победного провозглашения славы, нередко просто выдает догматические ответы, никак не связывая их с реальными экзистенциальными вопросами людей, идущих прочь от Иерусалима. По словам канадского богослова Дугласа Джона Холла, первый шаг к осмысленной проповеди христианской веры в современном контексте требует, чтобы церкви «стали сферой истины, местом, где люди могли бы свободно выразить свою обеспокоенность бессмысленностью и пустотой, не потеряв при этом силы и способности действовать»[5]. Холл утверждает, что величайшая задача, стоящая перед богословами нашего времени, — это заново сформулировать значение и понимание «спасения» и сделать это так, чтобы оно стало осмысленным ответом на страдания и боль поколения, идущего по дороге в Эммаус.