Эзотерика
Эзотерика
Мы видели, что следы реинкарнационных представлений отсутствуют в дохристианских религиях Передней Азии. Мы видели, что тексты Библии (как Ветхого, так и Нового Завета) не нуждаются для своего понимания приложения к ним кармически-реинкарнационного прочтения. Мы видели, что христианская традиция содержит в себе тексты, которые уже с начала II столетия высказываются против допущения переселения душ.
Теософам, после того, как их вызвали из мира «снов и видений» в пространство конкретной и проверяемой научной работы с источниками, остается один ход: предположить, что у Христа была «тайная доктрина», которую не знали христиане древности, но которую дивным образом расслышали только теософы и только спустя два тысячелетия.
Когда оккультисты осознают то обстоятельство, что тексты не подтверждают их убеждение в том, будто раннехристианская традиция придерживалась реинкарнации, убежище от исторической критики они находят в ссылке на «эзотеричность» реинкарнационного учения. Любимое ими учение было, оказывается, слишком тайным, чтобы его фиксировали в текстах.
Прежде всего замечу, что такого рода «метод» может доказать все, что угодно. Когда скрупулезная работа с источниками при изучении истории религии подменяется «голосами и видениями», когда вместо реальных исторических хроник начинают духовидчески листать «хроники Акаши», происходит полное расставание с миром научной доказуемости и корректности. Чтобы сторонники рериховских методов изучения истории поняли абсурдность принятой ими методы, я попробую поговорить с ними их собственным языком.
Внимайте, други: Настал и мне час открыть вам величайшую тайну, которую не хранит ни один архив и ни одна библиотека. Это эзотерическое знание дано только моей душе. Итак, знайте отныне, что я — это перевоплощение Николая Константиновича Рериха. И за то время, которое я провел в Нирване, я многое пересмотрел. Я понял, что в прежней своей жизни во многом ошибался. Поэтому сейчас я вынужден отрабытывать свою карму и писать книги с опровержением своих же былых заблуждений. И прежде всего знайте, о посвященные, что на самом деле перевоплощения душ нет…
По правилам игры (а это старая философская игрушка: «Критянин сказал: все критяне лжецы») немногие логические цепи, еще сохранившиеся в головах оккультистов, здесь должны окончательно перегореть. А в самом деле: ну как можно опровергнуть такой аргумент?! Кто тут говорил, что Иоанн Предтеча забыл, что он был Илией? А я вот, напротив, как раз вспомнил, что раньше я был Рерихом!
Если же говорить об «эзотерическом» аргументе всерьез, то нельзя не заметить, что при его обсуждении прежде всего возникает недоумение: а по какой же причине идея реинкарнации должна быть закрытой? Что «эзотерического» в этой идее? Идея переселения душ с огромным энтузиазмом во все века воспринималась европейцами — в отличие от Индии, все религии которой стонут от морока бесконечных перевоплощений и ищут способы выскочить из колеса сансары.
Где и кого в дохристианской Европе преследовали за проповедь реинкарнации? Тогда почему же ее надо было делать тайной? Или ее прятали не от полиции, а от невежественных масс [383]? А почему? Что в этой идее такого, что делало бы ее неприятной и неприемлемой для этих самых «масс»? Она как раз очень понятна и даже способна оказать нравственное воздействие.
Здесь я должен резко выступить против мифа, созданного самой христианской литературой. Языческий мир Римской империи не был так уж страшен, как иногда кажется. Расхожее мнение полагает, что христиан преследовали «за проповедь любви». Но в той Империи за проповедь любви никого не убивали. В ней каждому народу и человеку дозволялось иметь любые религиозные убеждения (при минимуме внешнего уважения к официальному культу). В ней не преследовали философов. В ней никто не испытывал аллергии против проповеди восточных культов на Западе.
Идея переселения душ и связанные с ней кармические концепции, которых не было в классических религиях Средиземноморья (в том числе в Греции и Риме), спокойно и открыто проповедовалась несколькими философами и поэтами — и это не вызывало никаких репрессий.
Христиан же преследовали и ненавидели. Философы и императоры, языческая толпа и иудеи, жречество и сатирики [384]. Языческий собеседник Минуция Феликса так определил то, что казалось ему наиболее абсурдным в христианской проповеди: «Двукратная нелепость и сугубое безумие — возвещать гибель небу и звездам, которые мы оставляем такими же, какими застали, а себе, умершим, сгинувшим, которые как родимся, так и погибаем, обещать вечную жизнь!» (Октавий. 11). В самом деле — языческая идея вечности Космоса явно отрицается Библией. Мир создан во времени и мир исчезнет со временем (когда «времени уже не будет» — Откр. 10, 6). А Бог и люди пребудут в Вечности. Это ровно противоположно рериховской Агни Йоге, утверждающей вечность космической «материи», но отрицающей бессмертие человеческой личности.
Новозаветные тексты также ясно высвечивают пункты несогласия христиан и язычников. Прежде всего это — проповедь «Христа распятого — для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1, 23) и проповедь воскресения плоти. Когда ап. Павел проповедовал в Афинах — насмешки начались, едва только он начал говорить о воскресении Христа. Идея страдающего Бога, ставшего человеком, умершего и в теле же Воскресшего и тем спасшего людей, — именно эта основная весть Евангелия была неприемлема ни для философов, ни для толпы.
Если бы апостолы были теософами, им не пришлось бы умирать за проповедь Евангелия. Те же доктрины, которые действительно исповедовали оккультизм, ни его, ни свою веру в реинкарнацию не скрывали. И распространялись вполне успешно. Церковь боролась с гностицизмом — а элиты, да и массы были готовы принять и космические «иерархии», и перевоплощения — все, кроме самого Богочеловечества Христа.
В тех постулатах, которые современные «эзотерики» пытаются выдать за «тайное учение Христа», нет ничего такого, что не могло бы быть радостно принято языческим миром. Оккультизм всегда был довольно ходким рыночным товаром. Апостолы были бы обречены на успех, если бы составили какую-нибудь «Тайную Доктрину» с кармой, астралом и ярмарочным изобилием «эонов». Если бы христиане приняли модную в философских кругах идею реинкарнации, они триумфально и быстро вошли бы в римский истеблишмент.
Нет, не «корысть» [385], и не стремление к «защите от толпы» понуждали христиан мученического века дистанцироваться от обиходного оккультизма поздней Римской империи. Их вера действительно была — «другой», «новым учением» (по признанию как язычников — Деян. 17, 19, так и иудеев — Мк. 1, 27).
Богословы Древней Церкви прекрасно знали реинкарнационную философию и сознательно выбрали иное учение. Они убегали от оккультизма, а сегодня нас уверяют, что именно его-то древние христиане бережно хранили и лелеяли в катакомбах!
Я признаю существование таких религиозных организаций, у которых есть два учения: экзотерическое и эзотерическое. Действительно, есть такие религиозные структуры, в которых учение, проповедуемое среди «посвященных», ровно противоположно тому учению, что вывешено на дверях. Они называются сектами.
Но я не вижу никаких оснований относить раннюю христианскую Церковь к числу таких сект. Дело в том, что секта экзотерически проповедует то, с чем согласно большинство той среды, в которой секта начинает свою деятельность. Экзотерический вариант делается максимально приемлемым, привычным, нешокирующим. Внутри же таится то, что могло бы испугать «непосвященного обывателя». Однако, если верить оккультистам, в раннем христианстве все было ровно наоборот. Секта прячет свое, скандально-отличное, от внешнего взгляда. Апостол Павел, напротив, проповедует Христа распятого — иудеям скандал и эллинам безумие. Христиане публично провозглашали свое несогласие с оккультизмом и язычеством, а втайне, оказывается, именно язычество и исповедовали. Христиане прятали то, во что открыто верили язычники. Лишь публично христиане отвергали реинкарнацию и языческие мистерии; публично они готовы были умереть за буквальное понимание своего писания. Это — лишь для привлечения внимания. А в душе-то они все были неоплатониками и буддистами… Но тогда — почему же они и в самом деле умирали? Почему они принимали пытки и мученическую казнь? Зачем христианам надо было вызывать к себе ненависть язычников, если втайне христиане верили так же, как и гонители?
Предположение, что идею реинкарнации надо было прятать, есть совершенно неисторическое опрокидывание новоевропейской ситуации в античность. Действительно, в христианском обществе, в обществе, где общепринята христианская философия, распространять нехристианские взгляды можно было только очень осторожно — путем «тайных обществ». Действительно в новоевропейской истории идея реинкарнации тлела за стенами розенкрейцерских, масонских и близких к ним закрытых структур, которые на поверхности должны были быть лояльными к официальному христианству. С дневной христианской мессы «посвященные» шли в ложи, одевали масонские одежды, раскрывали каббалистические книги и воздыхали о возрождении язычества. Но из того, что веру в реинкарнацию надо было скрывать в Европе XVI-XIX веков, никак не следует, что ее надо было прятать в I веке. Да, она была относительно новой для Средиземноморья. Да, это были идея, которая отсутствовала в архаичных народных религиозных традициях. Но языческое общество реагирует на религиозную новизну совершенно иначе, чем общество монотеистическое. Античная религиозность не слишком интересуется личными убеждениями своих членов. Ты исполняй общепринятые обряды — и при этом думай, что хочешь. Религия есть социальный феномен; она вся — в проявленности. Здесь нет личной интимности, как нет и общепринятого богословия. По наблюдению А. Ф. Лосева, религиозное чувство римлян «очень осторожно, малодоверчиво. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет. Он держится подальше от богов. Настроение и душевное состояние вообще играли малозначительную роль в этой религии. Надо было уметь выполнить форму культа, надо было знать, какому богу, когда и как молиться — и бог не мог не оказать помощи, он юридически был обязан помогать. Бог обязан действовать, если соблюдены все правила молитвы» [386]. Но если некий гражданин не участвует в публичном культе — тем самым он может навлечь гнев богов на все общество, и за нечестие одного расплатятся другие. Итак, языческая религиозность требовательна прежде всего к внешним проявлениям благочестия, она требует внешних знаков лояльности. Но — ничего более.
Современное же представление о религиозной жизни было бы затруднительно обнаружить у греков и римлян. Греческие слова и прилагаются для обозначения «публичного культа», то есть того, что выражается в приношениях и жертвах, предписываемых полисом. Латинское слово religio означало сумму предписаний, правил, запретов, не отсылая к сердечному почитанию божества. Именно христианство создало понятие о религии как о чем-то, что отличается от мирской, повседневной внешней сферы деятельности [387]. Противопоставление внешней религиозности язычников и сердечного ощущения «Царства Божия», приходящего «внутрь вас», общепринято в раннехристианской литературе: «Лучше вера под открытым небом, чем пышное богопочитание и трое собравшихся во имя Господа лучше многих, отвергающих Божество» (св. Григорий Чудотворец. Нравственные наставления, 3). Христианство обособило религию от социальной деятельности. Религия стала полагаться не только во внешнем, социально требуемом благочестии, но и во внутреннем чувстве, переживании, убеждении [388].
Но пока эта перемена не произошла — можно было (при условии эпизодического участия в официальном культе) спокойно и публично рассказывать о своих нетрадиционных взглядах. Хоть и была нова идея метемпсихоза — ее не надо было прятать. Ты теперь думаешь, что у тебя будет другое тело? Может быть, но в любом случае не забудь вместе с нами помолиться Зевсу, чтобы нам, твоим соотечественникам, было хорошо в наших нынешних телах.
И христианам, буде они вдруг примкнули бы к философии метемпсихоза, не нужно было бы прятать эту «тайную доктрину» позднейших розенкрейцеров.
Итак, ссылка теософов на «эзотерическое учение» — это не попытка восстановить исторические лакуны, а попытка уйти от ясных свидетельств истории. Это решительный уход из сферы научной доказуемости и академического диалога. В этом шаге за теософами мы уже не последуем.
Только один вопрос был предметом моего рассмотрения — вопрос о том, действительно ли библейская традиция и раннее христианство разделяли убеждение в переселении душ. Я не приводил философских аргументов против или в пользу реинкарнации. Приводимые тексты и их анализ были лишь призваны показать, что христианство никогда не разделяло кармическую философию. Традиция, из которой вырастает Новый Завет, не знала реинкарнации. Ни один из евангельских текстов не нуждается для своего понимания в помещении в реинкарнационный контекст. Вся раннехристианская традиция находится в оппозиции к идее переселения душ.
Почему — предмет уже другого разговора [389]. Но от самых своих истоков христианство непохоже на религии кармы и перевоплощения. Христианство действительно другая религия. И попытка стилизовать его под восточные религии есть насилие над реальностью.
Если мы хотим, чтобы насилия в нашей жизни было меньше — то лучше отказаться от теософского мифа об оккультном всеединстве религий и признать право каждой религии быть непохожей на другие.