ДАВИД

ДАВИД

В течение двадцати лет на израильскую землю продолжали делать частые набеги воинственные филистимляне. Особенно тяжелое поражение нанесли они израильтянам при Афеке. По сути, наступила пора рабства. Возникла необходимость в авторитетном предводителе. Это стало особенно ясно, когда тогдашний царь Саул фактически отрешился от дел, занявшись некстати своим любимым развлечением — огородничеством. Царского сана, однако, лишать его было нельзя и опасно.

По стране между тем ходила и множилась слава о некоем Самуиле. Он был одним из первых пророков Израиля и последним из его судей.

Самуил занялся подыскиванием кандидатуры нового царя, но держал свои хлопоты в страшной тайне, так как опасался быть уличенным в государственном заговоре. Среди жителей города Рамы, где он жил, Самуил не нашел никого, кто подходил бы для столь высокой должности. И тогда, по внушению свыше, Самуил отправился в Вифлеем — к некоему Иессею.

Этот Иессей был внуком того самого Вооза, что, как мы помним, женился на Руфи, пришедшей со своей свекровью Ноеминью из Моава. У него было восемь сыновей. Из их-то числа и должен был Самуил выбрать будущего царя.

Приход Самуила в Вифлеем был встречен и старейшинами и жителями с подозрительностью и неприязнью. Ему не могли простить того поношения, что он устроил Саулу на площади в Галгале, а также ненужной казни храброго Агага и неразумного сожжения богатой добычи, захваченной у разбойного племени в честном бою. Обычно посещения пророка, бывшего к тому же верховным священнослужителем, вызывались какими-либо важными, а то и чрезвычайными событиями. Поэтому старейшины города спросили его: «Мирен ли приход твой?»

На что Самуил ответил, что прибыл свершить очередное жертвоприношение. Жители успокоились, когда увидели, что прибывший пророк действительно совершил жертвоприношение.

Между тем Самуил пришел в один из дней к Иессею. Хозяин дома, польщенный такою честью, показал высокому гостю своих сыновей. Ни на одном из представленных ему семи юношей Самуил не остановил своего тайного выбора, но, памятуя, что указание свыше касалось именно семьи Иессея, спросил, нет ли еще у него детей. И тогда послали в поле за самым младшим — Давидом.

«И послал Иессей, и привели его. Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом. И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он.

И взял Самуил рог с елеем и помазал его. Среди братьев его…» (Цар. 16: 12, 13).

Так, в кругу семьи и, можно сказать, тайно, был помазан пятнадцатилетний пастушонок Давид на царство.

В тот же миг, рассказывает Библия, благой дух отступил от ничего не подозревавшего царя Саула. С этого дня он все чаще стал впадать в транс, когда-то приносивший ему пророческие видения, но теперь подобный мучительной душевной болезни. Окружающие все чаще стали видеть своего царя в состоянии умоисступления. Саул бывал одержим злым духом, что говорило о явном отступничестве от него доброй небесной воли.

Кто-то надоумил Саула позвать музыканта. Было известно, что именно музыка врачует больную душу. Позвали мальчика Давида, сына Иессея, которого часто видели возле стада с гуслями в руках. По рассказам, он умел извлекать из своего инструмента звуки, ласкающие слух и успокаивающие душу.

И действительно, музыка Давида умиротворяющее подействовала на больного Саула.

«И послал Саул сказать Иессею: пусть Давид служит при мне, ибо он снискал благоволение в глазах моих» (Цар. 16: 22).

Должности гусляра тогда еще не было при царе, и Саул назначил юношу быть оруженосцем.

Так Давид стал гусляром-оруженосцем при царе, который не знал, что он уже не царь, как не знал он и того, что его юный гусляр и есть подлинный царь иудейский.

Победа Давида над Голиафом

Вскоре филистимляне, давшие на какое-то время передышку израильскому народу после победы над ними Ионафана, вновь зашевелились поблизости от восточных границ. Они пришли примерно в то же место, где когда-то потерпели поражение, и встали на горе перед долиной, ожидая, когда Саул со своим войском спустится в нее с противоположной гористой возвышенности. Своеобразие в расположении войск состояло в том, что бой следовало начинать именно в долине, и потому оба войска, филистимлянское и израильское, опасались спускаться туда первыми, дабы не оказаться в невыгодном положении. И вот оба войска стояли на противоположных горах, не предпринимая никаких действий. Ситуация была прямо-таки безвыходной. Ведь первый, кто спустится в долину, будет тотчас раздавлен, словно камнем, брошенным с горы, поджидавшим его неприятелем.

И так — в бездейственном противостоянии — шли не часы, а дни.

Наконец кому-то пришла счастливая мысль решить дело единоборством двух богатырей из того и другого лагеря. Богатырем со стороны филистимлян был представлен Голиаф.

«И выступил из стана Филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа; ростом он — шести локтей и пяди» (Цар. 17: 4).

(Локоть — длина руки от локтевого сустава до конца среднего пальца; пядь — ширина в три ладони.)

На голове его был тяжелый медный шлем, на теле — чешуйчатая броня из меди, на ногах — медные наколенники, в руках — копье устрашающей длины.

Голиаф уже несколько дней дерзко расхаживал по долине, громко выкрикивая по адресу израильтян разные оскорбления и непристойности.

Царь Саул и полководец Авенир не могли найти ему достойного соперника. Стыд душил израильтян, сгоравших от позора и унижения. А нахальный великан-филистимлянин расхаживал перед израильтянами уже сорок дней!

Давида в это время не было в армии, он, как самый младший, оставался дома и мирно пас овец, слушавших его гусли и мирно пощипывавших траву. Три брата Давида служили у Саула. Иессей же, отец, был уже очень стар. Послав трех своих сыновей — Елиава, Аминадава и Самму, — он, естественно, беспокоился об их судьбе. Поскольку войско Саула, где находились его сыновья, стояло не так далеко от Вифлеема, то Иессей, отозвав Давида с поля, поручил ему отнести братьям сушеных фиников и десять хлебов, а их начальнику — сыру. «А заодно, — сказал Давиду Иессей, — наведайся о здоровье братьев и узнай об их нуждах».

Давид встал рано утром и к полудню подошел к армейскому обозу. Отсюда были хорошо слышны крики, шум и какое-то движение. Обозники объяснили ему, что войско, устав стоять в бездействии и стыдясь позора, намеревается вступить в сражение, но дело это опасное, поскольку надо будет спускаться в долину. Давид побежал к братьям, быстро нашел их, стал расспрашивать о здоровье и рассказывать о домашних делах, как вдруг увидел великана, стоявшего в долине и выкликавшего себе соперника. Ему рассказали, что Саул обещал тому, кто убьет Голиафа, несметное богатство, а свою дочь в жены.

Несколько раз переспрашивал Давид и своих братьев, и других воинов о том, какая награда ждет храбреца, решившегося сразиться с Голиафом; наконец старший брат Елиав, рассердившись, пригрозил отослать его тот час же домой к заждавшимся овцам и брошенным гуслям. Ведь Давиду было всего пятнадцать лет, он был красив нежной полудетской красотой, и воины лишь улыбались, наблюдая его забавный пыл, казавшийся тем более смешным, поскольку могучий бронированный Голиаф расхаживал у всех на глазах. О поведении Давида со смехом рассказали Саулу, и тот, как сказано в Библии, призвал своего оруженосца и гусляра, по-видимому, и сам желая немного позабавиться расхрабрившимся мальчиком. И что же он услышал?

«И сказал Давид Саулу: пусть никто не падает духом из-за него; раб твой пойдет, и сразится с этим Филистимлянином» (Цар. 17: 32).

Саул, не насмехаясь над мальчуганом, спокойно объяснил Давиду, сколь несоизмеримы его силы с мощью Голиафа, который не только силен, но и опытен в битвах.

«И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него, и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы, и поражал его и умерщвлял его.

И льва и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними…»(Цар. 17: 34-36).

Как ни странно, но, возможно, полностью полагаясь на высшую силу, Саул вдруг уверовал в Давида, он одел его в свои одежды, возложил на голову медный шлем, надел на него броню и препоясал мечом.

В Библии рассказывается, что Давид сначала «походил» туда-сюда в своем тяжелом и неудобном наряде, чтобы попривыкнуть к нему, но не привык — царская одежда с чужого плеча была ему слишком просторна и тяжела. Он взял простой посох, выбрал из ручья пять гладких камней, положил их в пастушескую сумку, с которой по привычке никогда не расставался, и быстро, спустившись в долину, направился в сторону филистимлянина, ходившего из конца в конец долины по им же протоптанной тропе, заметно углубившейся за сорок дней под тяжестью тела и вооружения. Голиафу уже надоело многодневное пустое ожидание, он перестал выкрикивать свои ругательства, голос его осип, а движения стали вялыми. Он, надо думать, полностью разуверился, что кто-нибудь из этих трусливых евреев когда-нибудь выйдет ему навстречу. Когда Давид сбежал с горы, Голиаф как раз удалялся от него в противоположную сторону, мрачно смотря себе под ноги и бормоча под нос привычные ругательства. Он не заметил поначалу Давида, но одновременное движение людей на уступах гор и с той и с другой стороны все же привлекло его внимание. Он видел, что израильтянские и филистимлянские воины, дотоле спокойно сидевшие и лежавшие на каменных террасах или скрывавшиеся за выступами скал и базальтовых обломков, вдруг повыскакивали, закричали, а некоторые своими длинными копьями стали указывать на что-то, находившееся, по-видимому, в долине. Голиаф огляделся и увидел юношу, вернее, подростка, быстро шедшего по тропе ему вслед. Мальчишка держал посох и пастушескую сумку.

Голиаф захохотал. Так вот кто идет с ним сразиться! Никогда ему не было так смешно, и эхо долго перекатывало и повторяло раскаты его хохота. Отсмеявшись, Голиаф вдруг почувствовал обиду. Он подумал, что подлые и трусливые израильтяне в насмешку подбросили ему неразумного мальчишку, чтобы унизить и опозорить непобедимого богатыря и прославленного воина, известного своими подвигами от Мертвого моря до южного Моава. Он стал зло высмеивать Давида, издеваясь над его рыжими волосами и хрупким телом. Особенно его раздражал посох. «Что ты идешь на меня с палкой, заорал он. — Разве я собака?» Но Давид, приблизившись на удобное расстояние, спокойно сказал ему, что Бог уже отмерил ему смертный час и что пора готовиться к гибели. Теперь Голиаф по-настоящему рассвирепел. Давид, однако, не стал с ним препираться. Он быстро достал из сумки гладкий камень с заостренным концом и вдел его в пращу.

На склонах обеих гор воцарилась тишина. Великан, вытянувшись во весь рост и высоко подняв меч, в ярости шел навстречу Давиду. Он даже не смотрел на него, не следил за движениями своего хрупкого противника, злоба ослепила его, и длинная слюна свисала с подбородка. Давид же, взмахнув пращой, выпустил свой камень, и он тотчас попал прямо в середину лба великана. Голиаф рухнул наземь. Тогда Давид, подбежав, взял из его рук меч и одним ударом отсек ему голову. На горах снова началось движение, слышались приветственные клики, перемежавшиеся с воплями ужаса. Филистимляне, считая себя по уговору побежденными, спешно бежали, а израильтяне, спустившись в долину, приветствовали своего героя-спасителя.

Слава юного Давида после победы его над Голиафом обошла все земли.

Саул назначил его военачальником, а ему шел всего лишь шестнадцатый год. То был самый молодой военачальник за всю историю Израиля.

Давид, в отличие от всех предшествующих героев Библии, живших, как мы знаем, и по девятьсот, и по шестьсот, и по триста или четыреста лет, прожил нормальную по своей продолжительности человеческую жизнь — всего лишь семьдесят лет. Однако судьба, желая, возможно, вознаградить его за столь малый срок, насытила дни и годы Давида таким разнообразием событий, что рассказ о них мог бы занять целую книгу с увлекательным, порой неправдоподобным, но неизменно авантюрным сюжетом. Он был мудрым царем и дерзким разбойником, знаменитым героем и мрачным преступником, вольным пастухом и талантливым поэтом, опытным полководцем и преданным оруженосцем, неутомимым любовником и государственным мужем.

Поэтому остановимся лишь на отдельных событиях этой на редкость многообразной жизни, богатой как важными свершениями, так и легкомысленными приключениями.

Гонения Саула на Давида

Итак, Давид победил Голиафа и сделался подлинным национальным героем и любимцем народа.

Когда он проезжал по улицам, женщины, усыпая дорогу цветами, едва не бросались под его колесницу.

В общем восторженном гуле толпы можно было различить слова сложенной в его честь песни. В ней говорилось, что если славный Саул победил тысячи, то юный Давид — десятки тысяч.

Голову Голиафа показали Саулу, и он возблагодарил бога, что народ израильский теперь вновь избавлен от филистимлян.

Но, как нередко бывает в подобных случаях, червь зависти проник в душу честолюбивого царя. Он, конечно, тоже слышал песенку с ее унизительным для него припевом о десятках тысяч, которых победил Давид. И он решил, во что бы то ни стало погубить его.

Однако внешне на первых порах все обстояло вполне благопристойно, и те церемонии, каких удостоился победитель, были выполнены в точности.

Злоба и подозрительность Саула тем не менее возрастали. Ему стало казаться, что победа Давида и его необыкновенная популярность, не шедшая ни в какое сравнение с его собственной, являются происками Самуила. Это Самуил плетет свои сети с помощью Давида — так думал Саул. Он перестал спать, пытаясь разгадать заговор; рассудок его помрачился, вспышки злобы сменялись странным оцепенением.

Тогда-то придворные и вспомнили, как Давид лечил их больного царя своей чудесной музыкой.

Саул и Давид

Услышав музыку, Саул, сидевший с понурой головой, успокоился, выпрямился, но, взглянув на музыканта и узнав Давида, пришел в неописуемую ярость, схватил копье и метнул его в юношу. К счастью, он промахнулся.

Поступок этот ужаснул самого Саула. Он на миг представил себе, что было бы, если бы он умертвил народного героя.

Желая как-то оправдаться перед Давидом и придворными, Саул сослался на болезнь, временами помрачавшую рассудок. В знак примирения он дал Давиду отряд в тысячу воинов и, как бы выказывая свое расположение, послал его на войну с филистимлянами. Он надеялся, что в трудной и трижды опасной горной войне Давид погибнет.

Но юный полководец одерживал победу за победой, и непомерная слава его выросла еще больше.

Тогда Саул велел передать Давиду, что выдаст за него старшую дочь Мерову, если он принесет краеобрезания от ста убитых филистимлян. Саулу эта задача казалась почему-то невыполнимой; однако Давид убил не сто, а двести филистимлян. Исходя злобой, Саул изменил свое решение выдать старшую дочь, на которую уже заглядывался Давид, и предложил в жену младшую Мелхолу.

Старый Саул, однако, и здесь просчитался: Давид и Мелхола полюбили друг друга.

Среди придворных и даже в армии уже не было секретом, что Саул старается уничтожить своего военачальника и зятя.

Дружба Ионафана и любовь Мелхолы.

Убить Давида Саул поручил своему сыну Ионафану. Он не знал, что Ионафан пылко полюбил Давида всем жаром своего мужественного сердца. Он восхищался его красотой, мужеством, его заслуженной славой, часами слушал игру Давида на арфе или гуслях. Он был первым слушателем его песен и псалмов.

Ионафан посоветовал Давиду скрыться на время в горах. Верный друг надеялся переубедить отца в его ужасных намерениях. Замысел Ионафана вполне удался.

Успокоившийся Саул вновь призвал Давида, дав клятвенное обещание не чинить ему зла.

И все же новая победа над филистимлянами опять возбудила дикую зависть Саула. И опять был случай с копьем, пущенным в припадке озлобления, и снова копье, посланное неверной рукой, вонзилось в стену возле самой головы Давида.

Мелхола и Давид

Выбежав из дворца, Давид скрылся у себя в доме. Ласки Мелхолы и дружба Ионафана на время успокоили его. И все же каждый день можно было ожидать или подосланных убийц, или царских стражей.

И вот однажды Мелхола действительно увидела стражников, приближавшихся к дому. Она быстро спустила Давида из окна на веревке, а на его постель положила куклу, укутанную в толстое покрывало. Ворвавшимся стражникам Мелхола сказала, что Давид болен и не может встать с постели. Но через некоторое время стражники вернулись — Саул приказал принести Давида вместе с его постелью.

Велика же была ярость царя, когда вместо Давида глазам его предстала кукла!

Во все это время Ионафан оставался верным другом Давиду, чем однажды сильно разозлил своего отца, который в исступлении метнул и в него копье, но, как и в случае с Давидом, опять промахнулся, Этот случай убедил Ионафана, что опасность для Давида исключительно велика. Ведь если царь чуть не убил собственного сына, остановится ли он перед убийством зятя? Поэтому, встретившись в тайном месте с Давидом, Ионафан убедил его немедленно скрыться.

Преследования Давида.

Глубокой ночью, тайно выбравшись из города, Давид сначала направился в Номву, где проживал известный жрец Авимелех. Он надеялся там отдохнуть и подкрепиться. Боясь напугать священника, он скрыл от него свое положение, сказав, будто спешит с секретным поручением от Саула. Авимелех, не имея в доме другой еды, накормил его хлебом, приготовленным для жертвоприношения, и подарил меч Голиафа, хорошо знакомый Давиду.

Выйдя от священника, чтобы двинуться дальше в одежде странника в глубь земли Израильской, Давид совершенно случайно, из какого-то обрывка уличного разговора, узнал, что сам Саул движется в Номву и что погоня вот-вот ворвется в город. Не на шутку испуганный гость Авимелеха бросился в бегство, но ведь его могли узнать всюду, и тогда он не нашел ничего лучшего, как войти в пределы филистимлян.

Так Давид оказался в городе Гефе, где царем был тогда Анхус. На что рассчитывал испуганный беглец? Ведь жители Гефа тотчас узнали в чертах его лица знаменитого победителя Голиафа!…

Давид решил притвориться сумасшедшим. По обычаям того времени сумасшедших не трогали, к ним даже относились с трепетным страхом, как к людям, одержимым неведомой силой. Он беспрепятственно бродил по улицам, пуская слюни себе на бороду, выкрикивал бессвязные речи и чертил палкой на стенах какие-то непонятные знаки. Царь Анхус считал, что сумасшедший Давид не представляет больше для филистимлян никакой опасности, но, не желая терпеть его у себя в городе, велел выдворить грязного безумца из пределов филистимской земли.

За это время Саул вернулся в свою резиденцию.

Давид же скрылся в Аддоламской пещере. Он дал о себе знать верному Ионафану, и вскоре вокруг него собрались не только его родные, но и до четырехсот человек воинов.

Казнь Авимелеха

Слухи о том, что Давид с вооруженным отрядом рыскает, словно разбойник, по израильской земле, дошли до Саула. Он стал доискиваться, каким образом Давиду удалось скрыться в тот день, когда Мелхола вместо него подложила куклу. Настойчивые расспросы, в конце концов, коснулись священника Авимелеха. Начальник Сауловых пастухов идумеянин Доик сообщил, что он лично видел, как Давид приходил в Номву. К первосвященнику Авимелеху, что тот кормил Давида хлебом, предназначенным для жертвоприношения, и вручил ему меч Голиафа. Приведенный пред грозные очи царя Авимелех оправдывался незнанием, но приговор Саула был краток — смертная казнь. К такой же казни были приговорены вместе с ним еще восемьдесят пять священников Номвы.

Но для исполнения приговора среди евреев не нашлось ни одного, кто поднял бы руку на людей, облеченных жреческим званием.

Всех их умертвил Доик, происходивший из рода Исава. Он был не только начальником пастухов, но и приближенным к скинии. Возможно, боязнь потерять эти высокие должности и заставила его выполнить ужасный приказ Саула. Все же кара настигла и доносчика — он умер от проказы.

Не довольствуясь умерщвлением священников, Саул разорил Номву, уничтожил скот и перебил всех жителей, так что из всего населения спасся лишь сын несчастного Авимелеха Авиафар. Он пробрался к Давиду, захватив с собой первосвященнический жезл.

Давид щадит Саула и влюбляется в Авигею.

Авиафар не случайно пришел к Давиду. Он знал, что к нему со всех краев страны тянутся и тянутся люди.

То были в основном бедняки или чем-то обиженные Саулом, а также и те, кто просто искал приключений, риска и легкой добычи. Вскоре в отряде Давида было уже не четыреста, а шестьсот человек. Это была хорошо сплоченная шайка самых настоящих разбойников, но грабили они, как правило, лишь для своего пропитания, не нападали на бедных и потому пользовались расположением народа. Им всегда было легко укрыться, найти приют и пищу.

Нередко Давид со своим отрядом вторгался в филистимские земли. Как ни странно, но удачные набеги Давида на филистимлян каждый раз вызывали у Саула злобу и ревность. И он не оставлял мысли погубить своего неуловимого соперника.

Между тем Давид, что, может быть, еще более удивительно, не испытывал к старому Саулу, помешавшемуся на зависти, никакой злобы.

Однажды жители пустыни Зиф донесли Саулу, что Давид скрывается в их землях. Саул пустился в преследование. Именно в этот драматический момент состоялась тайная встреча Давида с преданным ему Ионафаном. С небольшим отрядом особо доверенных лиц он нашел Давида после долгих блужданий по пустыне Зиф. Они встретились как братья. Ионафан со слезами на глазах поклялся быть верным Давиду. Еще раз предупредил он своего друга опасаться Саула. Формально Ионафан был наследником царской власти, но, прощаясь, он торжественно сказал Давиду: «Ты будешь царем израильским».

И вот однажды случилось так, что, отдыхая в глубине одной из темных пещер после долгого перехода по пустыне, Давид и несколько человек, бывших с ним, неожиданно увидели, что в солнечном проеме входа появилась знакомая фигура Саула. Он вошел в пещеру без стражи. Люди Давида шепотом посоветовали воспользоваться счастливым случаем, но Давид не захотел убивать Саула. Он неслышно подкрался к нему и осторожно отрезал кусок плаща. Когда же Саул, выйдя из пещеры, отошел на достаточное расстояние, Давид его окликнул. Услышав знакомый голос, царь в страхе обернулся, но Давид низко поклонился ему до земли и сказал:

«…зачем ты слушаешь речи людей, которые говорят: „вот, Давид умышляет зло на тебя“?

Вот, сегодня видят глаза твои, что Господь предавал тебя ныне в руки мои в пещере; и мне говорили, чтоб убить тебя; но я пощадил тебя, и сказал: «не подниму руки моей на господина моего; ибо он помазанник Господа».

Отец мой! посмотри на край одежды твоей в руке моей, я отрезал край одежды твоей, а тебя не убил. Узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя; а ты ищешь души моей, чтобы отнять ее» (Цар. 24: 10-12).

Саул, однако, как и следовало ожидать, не бросил преследовать Давида.

Смерть Саула была ужасной и похожей на кару, ниспосланную за многие преступления и коварство. В одном из сражений с филистимлянами, когда были убиты три его сына, он, не желая сдаться в плен, бросился на собственный меч.

В это же время умер и Самуил.

Царствование Давида.

Казалось бы, после смерти Саула Давид, которого, как мы помним, помазал, хотя и тайно, на царство Самуил, должен был спокойно объявить себя царем. Дело, однако, осложнялось тем, что в земле обетованной почти одинаковую власть возымели в то время два колена: Иудино во главе с Давидом и израильское, включавшее в себя несколько ветвей, во главе с сыном Саула Иевосфеем. Уже известный нам Авенир, ближайший приближенный Саула, поспешил своею властью объявить Иевосфея царем всей земли. Он и привел войско Иевосфея в землю Давида. Битва началась с единоборства юношей — по двенадцати человек с каждой стороны. Единоборство, однако, не принесло перевеса ни Авениру, ни командующему Давида Иоаву, поскольку все двенадцать юных воинов в жестокой схватке убили друг друга.

В результате всяческих интриг, раздиравших приближенных Иевосфея, Авенир был умерщвлен. А затем придворные Иевосфея, затеявшие новую жестокую возню вокруг престола, убили и своего царя. Увидев голову Иевосфея, доставленную из царской резиденции в Иависе, Давид понял, что дорога на царствование ему открыта.

Сделавшись единодержавным царем Израиля, Давид решил устроить новую столицу. Наиболее подходящим местом ему казался Иерусалим. Хеврон, где он постоянно жил последнее время и который фактически играл роль столичного города, мало подходил для этой цели, так как был сильно удален к югу. Северным израильтянам могло не нравиться, что столицей избран город в земле Иудейской.

Иерусалим, как вскоре убедился Давид, был, однако, почти неприступен. Населенный воинственными иевусеями, он оказался сильно укрепленным. Расположенный на трех холмах, город был надежно заслонен крепостью, построенной на неприступной скале Сион. Конечно, Давид мог бы подыскать и другое место, но его прельстила могучая красота города-крепости, приподнятого над огромным пространством подобно гигантскому царскому престолу. Штурм следовал за штурмом, но все атаки иевусеи отбивали с большой легкостью и без всяких потерь для себя. Давида выручили разведчики. В поисках воды они нашли в долине к востоку от Иерусалима источник, от которого шел выдолбленный в скале вертикальный ход-канал. По нему-то воины Давида и проникли в город.

На горе Сион был выстроен для Давида, ставшего царем всего еврейского народа, великолепный дворец.

Возможно, именно в это время, когда дворец был закончен, а государство укреплено, Давид сочинил свой знаменитый псалом 100 «Милость и суд буду петь…».

В России его переложил на стихи Державин, назвав «Праведный судия».

Я милость воспою и суд

И возглашу хвалу я богу;

Законы, поученье, труд,

Премудрость, добродетель строгу

И непорочность возлюблю.

В моем я доме буду жить

В согласье, в правде, в преподобьи;

Как чад, рабов моих любить,

И сердца моего в незлобьи

Одни пороки истреблю.

И мысленным очам моим

Не предложу я дел преступных;

Ничем не приобщуся к злым,

Возненавижу и распутных

И отвращуся от льстецов.

От своенравных уклонюсь,

Не прилеплюсь в совет коварных,

От порицаний устранюсь,

Наветов, наущений тайных

И изгоню клеветников.

За стол с собою не пущу

Надменных, злых, неблагодарных;

Моей трапезой угощу

Правдивых, честных, благонравных,

К благим и добрым буду добр.

И где со мною ни сойдутся

Лжецы, мздоимцы, гордецы;

Отвсюду мною изженутся

В дальнейшие земны концы,

Иль казнь повергнет их во гроб.

Пляска Давида перед ковчегом.

По замыслу Давида Иерусалим должен был стать не просто административным центром государства, но и столицей духовной, религиозной, местом паломничества всех верующих в еврейского бога Яхве.

Прежде всего необходимо было перенести в Иерусалим ковчег завета. Еще со времен Саула он находился в маленьком городке Кириаф-Иариме.

Давид отправился за ковчегом во главе тридцатитысячной армии и в сопровождении всех придворных. Шествие было торжественным и праздничным.

И вот на золотой колеснице, запряженной волами, при громких звуках музыки и песен, при ликовании тысячных толп народа, все прибывавших по мере движения колесницы, ковчег двинулся к Иерусалиму. Во главе процессии в белой одежде жреца, с золотой диадемой на голове шествовал Давид. Звуки огромных барабанов, тамбуринов, свирелей заглушались восторженными криками народа, плясавшего и певшего на протяжении всего пути. Случилось, однако, так, что какой-то резкий звук, по-видимому, напугал волов, запряженных в колесницу, они резко рванулись в сторону, и ковчег опасно накренился. Один из сопровождавших едва удержал его, но от самой мысли, что осмелился прикоснуться к священной реликвии, тут же упал и умер.

Происшествие с волами и ковчегом так потрясло Давида, что он велел остановить процессию. Лишь через три месяца, успокоившись, Давид снова встал во главе шествия. При приближении к Иерусалиму песни и пляски достигли своего апогея. Поддавшись общему ликованию, пустился в пляс, распевая песню, и сам Давид. Высоко вздымая руки, он кружился и, как сказано в Библии, скакал в своей длинной белой жреческой одежде. Толпа льнула к нему, и он целовался со всеми, обнимал и богатого и нищего. Радость его была беспредельна.

За скачущим Давидом наблюдала из окна дворца Мелхола. Ее возмутило единение царя Давида с чернью — ведь он обнимал даже рабов! Когда, возбужденный, еще не остывший от торжества, Давид пришел в царские покои, Мелхола стала язвительно насмехаться над ним.

Давид никогда не мог простить ей этой обиды.

Давид и Вирсавия.

Хотя Давид и пел в своих псалмах хвалу добродетели, сам он, однако, был далеко не безгрешен. У него, по обычаям того времени, был большой гарем (где, кстати, находилась теперь и Мелхола, попавшая в злые руки младших жен), но он не упускал привлекательных женщин и за его пределами. Однажды Давид увидел, выглянув в окно, красавицу, купающуюся в бассейне. Слуги сказали ему, что это Вирсавия, жена одного из его военачальников — Урии. Убедившись, что Урия находится в походе, Давид не преминул соблазнить Вирсавию.

Затем ему пришла мысль навсегда избавиться от Урии, чтобы избежать возможных в будущем осложнений. Он приказал командующему армией Иоаву использовать Урию в самых опасных местах сражений. Не прошло и нескольких дней, как Урия погиб.

Позорный поступок Давида стал быстро известен всем и каждому. По-видимому, письменный приказ, отданный им Иоаву, кто-то прочитал и пересказал. Не исключено, что письмо это ходило по рукам. Взрыв возмущения был, можно сказать, всеобщим. Самое печальное, что Вирсавия тяжко горевала о своем Урии, не скрывая от Давида своих безутешных слез. Она уже ждала ребенка от царя. Давид надеялся, что будущий сын вернет ему любовь Вирсавии.

Жрец, однако, предсказал, что карой Давиду станет неизбежная смерть младенца.

Так и произошло.

Жестокие муки раскаяния, впрочем, недолго терзали любвеобильного царя. После нескольких дней усердной молитвы и поста он устроил веселый пир, а пораженным столь быстрой переменой придворным сказал:

«…доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?

А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне.

И утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней и спал с нею; и она зачала и родила сына и нарекла ему имя: Соломон…» (2. Цар. 12: 22-24).

Не забудем, что царь Давид был поэт. В минуту горького раскаяния и поста он сочинил один из своих лучших псалмов, с его знаменитыми словами:

«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…

Дай мне услышать радость и веселие…

Сердце чистое сотвори во мне…» (Лс. 50: 3, 4, 10, 12).

Несчастия и бедствия Давида. Авессалом

Нечестивые поступки совершал не только царь Давид, но и его приближенные. В Библии приводится немало таких примеров. Один из них — случай с Амноном и Авессаломом, сыновьями Давида. Они были сводными братьями — от разных матерей. У Авессалома была родная сестра Фамарь, очень красивая девушка. Амнон, которому она приходилась сводной сестрой, возжелал с ней близости. Он домогался ее разными хитростями и наконец обманным путем, притворившись больным, за которым надо ухаживать, овладел ею в своей постели. Фамарь выбежала из спальни, раздирая на себе одежды. Для Авессалома же, ее родного брата, преступление, свершенное Амноном, было кровной обидой и, по обычаю, могло быть смыто только кровью. Правда, дело хотели уладить. Давид даже считал, что он примирил своих сыновей. Однако Авессалом, тайно заманив Амнона на пир, устроенный им далеко на пастбище в честь дня стрижки овец, убил брата. После этого Давид запретил ему показываться на глаза в течение двух лет. Кара была, конечно, очень мягкой и свидетельствовала о любви Давида к своему грешному, как и он сам, сыну Авессалому.

Но Авессалом жестоко отплатил Давиду. Объявившись неожиданно в Хевроне, который, как мы помним, был когда-то царской резиденцией Давида и даже одно время предназначался быть столицей, Авессалом объявил себя царем. Он нарочито милостиво обходился с жителями, всячески подчеркивая свою притворную доброту. Прослышав о его мнимых достоинствах, в Хеврон стал стекаться народ, да и сами горожане прониклись к Авессалому доверием. Надо сказать, что немало способствовала этому и необыкновенная красота сына Давида. Очень высокого роста, прекрасного телосложения, с красивыми, густыми, как у Самсона, волосами, он производил совершенно чарующее впечатление.

Авессалом после убийства брата Амнона

Собрав значительное войско, Авессалом двинулся к Иерусалиму. Давид был потрясен столь неожиданно развернувшимися событиями и стал горячо молиться о спасении Иерусалима. Босой, с покрытой головой, сопровождаемый всем семейством, Давид перешел Кедрон, взошел на гору Елеонскую, и, как рассказывает Библия, он, и все люди, бывшие с ним, «горько плакали».

Авессалом же, войдя в Иерусалим, повел себя как захватчик. Для того чтобы показать свое презрение к отцу, он обесчестил всех его наложниц. После этого юный победитель хотел напасть и на самого Давида, чтобы захватить его в плен, а возможно, и убить. Один из приближенных, расположенный к Давиду и тайно препятствовавший планам Авессалома, отговорил его от нападения. За это время Давид сумел подготовить армию к решающему сражению.

Авессалом и воины его позорно бежали.

По дороге, пробираясь на муле сквозь заросли, Авессалом запутался в чаще своими длинными густыми волосами и был убит полководцем Иовамом.

Давид, узнав о смерти сына, долго не мог утешиться и «…говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой» (2 Цар. 18: 33).

Смерть Давида и его завещание.

К семидесяти годам царь Давид, не в пример патриархам-долгожителям, сохранявшим крепкое здоровье едва ли не до самой смерти, сильно одряхлел. Он никак, не мог согреться, и какой-то внутренний озноб все время сотрясал его исхудавшее тело. Слуги покрывали больного царя многими одеждами, но и под ними он не мог избавиться от холода. Тогда подыскали молодую девицу, Ависагу Сунамитянку, и ей суждено было стать последней женщиной, согревавшей Давида своим телом и ласками.

В глубокой древности такой способ «вспомоществования» не считался грехом и употреблялся наравне с иными лекарственными снадобьями. Он не предполагал также и обязательной физической близости — по Библии, Ависага осталась девственницей.

Отринутая им Вирсавия, видя умирающего Давида, просила у него на коленях за их сына Соломона.

«Приблизилось время умереть Давиду, и завещал он сыну своему Соломону, говоря:

Вот, я отхожу в путь всей земли, ты же будь тверд и будь мужествен…» (3 Цар. 2: 1, 2).

Давид процарствовал сорок лет. Его погребли на восточном склоне горы Сион.

От Давида остались не только многочисленные предания, вошедшие в Библию, но и 73 псалма, являющиеся подлинной жемчужиной мировой поэзии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.