На защите чести отверженных

На защите чести отверженных

Нищие, составляющие самые низшие слои галилейского общества, не только ничего не имеют, но и обречены на позорное существование: без чести и достоинства. Они не могут гордиться своей принадлежностью к уважаемой семье. Они не смогли защитить свои земли; они не могут зарабатывать себе на жизнь достойным трудом. Они отверженные, которых каждый может презирать. И им это хорошо известно. В основном, нищие просили помощь, склонившись к земле, не смея даже поднять глаз. Чтобы выжить, проститутки отрекались от сексуального достоинства женщины, столь ценившегося в том обществе. Потерявшие честь мужчины и женщины никогда не смогут ее восстановить. Их судьба — жить в унижении. Они никто. Если они исчезнут, о них не пожалеют[431].

Бесчестие и приниженность этих людей еще более усугублялись существовавшей системой чистоты, усиливавшей дискриминацию среди различных слоев иудейского общества. Со времен насаждения эллинистической культуры, чему дал толчок Александр Македонский, этот немногочисленный народ почувствовал необходимость усиленной защиты своей идентичности. Все осознали, что смогут выжить лишь за счет большего проявления своей верности Закону и Храму, проводя политику отделения от всего языческого. Это был вопрос жизни и смерти.

В подобной атмосфере развилась религиозная динамика «сепарации», направленная на оберегание святости народа Божьего. Храм Яхве, в высшей степени святое место, должен был быть защищен от любого загрязнения, и из числа приходящих в него исключались язычники и нечистые. Строгое следование Закону было лучшим средством, чтобы жить на святой земле Божьей, не допуская ассимиляции с чужими культурами. Как следствие, больший упор стали делать на соблюдении субботы, основной символ идентичности Израиля среди других народов Империи; было строго запрещено жениться на иностранках; существовала обязанность платить десятины и первые плоды. Наконец, необходимо было соблюдать предписываемый Законом «кодекс святости», являющийся частью стратегии сепарации от всего того, что не чисто, не свято и далеко от Бога[432].

Во времена Иисуса все принимали центральное утверждение этого кодекса святости, где в уста Бога вкладывают следующее повеление: «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш»[433]. Под «святостью» все понимают отделение от нечистоты. При этом существуют определенные группы людей, реализующие этот принцип с особой строгостью. Ессеи из кумранской общины дошли до того, что покинули Обетованную землю ради создания в пустыне «святой общины». Как они считали, уже невозможно было жить в святости в столь загрязненном обществе. Только в пустыне, одетые в белые одежды, занимаясь всевозможными видами очищений, они могли жить как «святые мужи» и «сыны света», верные святому Богу и изолированные от римских язычников и от иудеев, живущих в нечистоте. В среде фарисеев таких экстремальных явлений не наблюдалось, но в наиболее радикальных группах старались следовать закону о чистоте, обязательному лишь для священников. По-видимому, в идеале они стремились преобразовать Обетованную землю в своего рода храм, где живет святой Бог, и сделать из всего народа «царство священников»[434]. Непохоже, чтобы они исключали из Завета тех, кто не соответствовал их уровню чистоты, однако они жили более или менее «отдельно» и наверняка не допускали других к своему столу.

Система ритуальной чистоты ставила своей целью защитить иудейскую идентичность от языческой культуры, однако она возымела другой, возможно, неожиданный, результат: возрастание различий и дискриминации внутри самого народа. Уже с самого рождения священники и левиты занимали более высокий ранг святости по сравнению с остальным народом. Соблюдающие кодекс святости обладали большим достоинством, чем нечистые, контактировавшие с язычниками или, подобно мытарям и проституткам, занимавшиеся профессией, практически предполагавшей постоянное нарушение кодекса. Прокаженные, евнухи, слепые и хромые не могли иметь тот же ранг чистоты, что и здоровые. Естественно, женщины, всегда подозреваемые в нечистоте из-за менструации или родов, относились к менее уважаемой и святой категории, чем мужчины[435].

Для этого общества, где ритуально обозначалась степень чистоты или нечистоты людей, было вполне естественно, что отверженных и опустившихся людей считали «нечистыми» и далекими от святого Бога. Они грязные, зачастую больные, с изъязвленной, как у Лазаря, кожей. Среди них есть просящие милостыню, слепые и проститутки. Их бродячий образ жизни усложнял выполнение норм чистоты и ритуальных очищений. Многие из них вынуждены искать себе пропитание на каждый день. Их исключение из Храма создает впечатление, что Бог их отвергает. Всем неприятно близкое присутствие грязных и отталкивающих людей. Наверняка, и Богу тоже.

Иисус смотрел на ситуацию по-другому. В отличие от провозглашенного в кодексе святости: «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш», он вводит другое требование, радикально меняющее понимание жизни в «подражание» Богу: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд»[436]. Именно в милосердии, а не в святости необходимо уподобляться Богу. Иисус не отрицает «святости» Бога, но эта святость определяется не отделением от нечистоты, а Его сострадательной любовью. Бог велик и свят не потому, что Он отделен от нечистых, а потому что Он сострадателен ко всем и «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных»[437]. Милосердие — это способ существования Бога, его первая реакция на человеческое существо, первое, что возникает в его Отцовском сердце. Бог есть сострадание и глубокая любовь ко всем, в том числе и к нечистым, лишенным достоинства, исключенным из Его храма[438]. Поэтому для Иисуса сострадание — это способ подражания Богу и возможность стать святым, как Он. Смотреть на людей глазами милосердной любви — значит, быть похожим на Бога; помогать тем, кто страдает, означает действовать, как Он.

Таким образом, Иисус устраивает настоящую революцию. «Кодекс святости» породил дискриминационное и разобщенное общество. А предложенный Иисусом «Кодекс милосердия» создает сострадающее и принимающее общество, включающее в себя даже те слои, где люди лишены достоинства и уважения. Существующий у Иисуса опыт о Боге ведет не к сепарации и изгнанию, а к принятию, объятию и радушию. В Царстве Божьем никого не нужно унижать, исключать или отделять от общины. У нечистых и лишенных доброго имени людей есть священное достоинство детей Божьих[439].

В основе всего служения Иисуса лежит не что иное, как сострадательная любовь, именно она вдохновляет и определяет всю его жизнь. Сострадание для него вовсе не очередная добродетель, одна из линий поведения. Иисус полон милосердия: он сопереживает людям, превращая их страдания в свои собственные, что становится внутренним основанием для его деятельности[440]. Он первым начинает жить подобно «отцу» из притчи, который, «тронутый до глубины души», принимает идущего к нему сына, изможденного голодом и унижением. Он уподобляется «самарянину», который, «сжалившись», спешит помочь раненому на дороге. Иисус прикасается к прокаженным, он позволяет прикоснуться к себе кровоточивой и поцеловать себя проститутке, он освобождает одержимых нечистыми духами. Ничто его не останавливает, когда стоит вопрос о том, чтобы приблизиться к страдающим. Его вдохновленные сочувствием действия — прямой вызов культу чистоты. Возможно, у него было свое особое видение: то, что свято, не нуждается в защите и сепарации, чтобы избежать загрязнения; наоборот, поистине свят тот, кто чист и своей чистотой преображает нечистоту. Иисус прикасается к прокаженному, в результате чего не Иисус становится нечистым, а прокаженный очищается.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.