О хранении себя от добра, принадлежащего падшему естеству человеческому

О хранении себя от добра, принадлежащего падшему естеству человеческому

Придет ли к тебе какая благая мысль? Остановись: никак не устремись к исполнению её с опрометчивостию, необдуманно. Ощутишь ли в сердце какое благое влечение? Остановись; не дерзай увлечься им. Справься с Евангелием. Рассмотри: согласны ли со всесвятым учением Господа благая мысль твоя и твое благое влечение сердечное. Вскоре усмотришь, что нет никакого согласия между евангельским добром и добром падшаго человеческаго естества. Добро нашего падшего естества перемешано со злом, а потому и само это добро сделалось злом, как делается ядом вкусная и здоровая пища, когда перемешают её с ядом. Хранись делать добро падшаго естества! Делая это добро, разовьешь свое падение, разовьешь в себе самомнение и гордость, достигнешь ближайшаго сходства с демонами. Напротив того, делая евангельское добро, как истинный и верный ученик Богочеловека, сделаешься подобным Богочеловеку. Любяй душу свою, сказал Господь, погубить ю: и ненавидяй души своея въ мире семь, въ животъ вечный сохранить ю (Иоанн. XII, 25.).

Иже хощеть по Мне umu, да отвержется себе, и возьметь кресть Свой, и по Мне грядет. Иже бо аще хощеть душу свою спасти, погубить ю: а иже погубить душу свою Мене ради и Евангелия, той спасеть ю (Марк. VIII. 34. 35.). Господь повелевает полное отвержение падшаго естества, ненависть к его побуждениям, не только к явно злым, но и ко всем без исключения, и ко мнимо добрым. Великое бедствие - последовать правде падшаго естества: с этим сопряжено отвержение Евангелия, отвержение Искупителя, отвержение спасения. Кто не возненавидить души своей, не можетъ Мой быти ученикъ (Лук. XIV. 26.), сказал Господь. Объясняя вышеприведенные слова Господа, Великий Варсонофий говорит: "Как отрекается от себя человек? - Лишь тем, что оставляет естественные желания и последует Господу. Посему-то и говорит Господь здесь собственно о естественном, а не о неестественном; ибо если кто оставит только неестественное, то он не оставил еще ничего своего собственнаго, ради Бога, потому что противуестественное не принадлежит ему. А тот, кто оставил естественное, всегда взывает с апостолом Петром: се мы оставихомь вся, и въ следь Тебе идохомь, что убо будеть намь? (Матф. XIX. 27-29.) и слышит блаженный глас Господа, и обетованием удостоверяется в наследовании жизни вечной (Матф. XIX. 27, 29.). Что оставил Петр, будучи не богат, и чем хвалился, если не оставлением естественных своих желаний? Ибо, если человек не умрет для плоти, живя духом, он не может воскреснуть душою. Как в мертвеце вовсе нет желании естественных, так нет их и в духовно-умершем для плоти. Если ты умер для плоти, то как могут жить в тебе желания естественные? Если же ты не достиг меры духовной, а еще младенчествуешь умом, то смирись пред учителем, - да накажетъ тя милостию (Псал. CXL, 5.) и без совета ничего не делай ( Сирах. XXXII, 21.), хотя бы что и казалось тебе повидимому добрым; ибо свет демонов обращается впоследствии во тьму" (Ответ 59.). Точно тоже должно сказать и о свете падшего человеческаго естества. Последование этому свету и развитие его в себе производит в душе совершенное омрачение и вполне отчуждает её от Христа. Чуждый христианства, чужд Бога: всякъ, отметаяйся Сына, на Отца и мать (Иоанн. 11,43.) - безбожник.

В наш век, гордый своим преуспеянием, большинство человеков, провозглашающее себя и христианами и делателями обильнейшего добра, устремилось к совершению правды падшаго естества, отвергнув с презрением правду евангельскую. Это большинство да услышит определение Господа: приближаются Мне людие сии усты своими и устами чтутъ Ми: сердце же ихъ далече отстоитъ от Мене. Всуе же чтутъ Ми, учаще учениемъ, заповедемъ человеческимъ (Матф. XV, 8, 9.). Делатель правды человеческой исполнен сомнения, высокоумия, самообольщения; он проповедует, трубит о себе, о делах своих, не обращая никакого внимания на воспрещение Господа (Матф. VI, 1-18.); ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самаго основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных. Напротив того, делатель евангельских заповедей всегда погружен в смирение: сличая с возвышенностью и чистотою всесвятых заповедей свое исполнение их, он постоянно признает это исполнение крайне недостаточным, недостойным Бога; он видит себя заслужившим временные и вечные казни за согрешения свои, за нерасторгнутое общение с сатаною, за падение, общее всем человекам, за свое собственное пребывание в падении, наконец, за самое недостаточное и часто превратное исполнение заповедей. Пред каждою скорбью, посылаемой промыслом Божьим, он с покорностью преклоняет главу, ведая, что Бог обучает и образует скорбями служителей своих во время их земного странствования. Он милосердствует о врагах своих, и молится о них, как о братиях, увлекаемых демонами, как о членах единого тела, пораженных болезнью в духе своем, как о благодетелях своих, как о орудиях промысла Божия.