Лекция №1. Традиция как отношение к ноумену

Лекция №1. Традиция как отношение к ноумену

1. Происхождение понятия

Миссия романтизма. — Традиция как знамя традиционалистов. — Традиционалисты против профанов. — Французский интеллектуализм и англосаксонский «ползучий эмпиризм»

Во имя Бога милостивого и милосердного.

Мы сегодня начинаем курс, который посвящен теме, обозначенной на первый взгляд общими невыразительными словами — «Традиция и реальность». Слова эти настолько общи, настолько философски стерты, что сразу возникает подозрение, не идет ли речь о чем-нибудь привычно скучном, академическом, пыльном и, видимо, принципиально никому не интересном и ненужном. Парадокс, как обычно, заключается в том, что каждое из этих слов является абсолютным императивом личного интереса.

Под словом «традиция» эмблематически заключена парадигма истины, а под словом «реальность» — то, что всех нас интересует в последней инстанции, потому что «реальность» это то, что подлинно есть.

Обозначив это, мы немного забежали вперед, потому что в таких академических подходах принято, прежде всего, начинать разговор о словах. Недавно мне попалась небольшая английская брошюра «Что такое мусульманское искусство». На первой странице было написано: «Мусульманское искусство — давайте разберемся, что такое мусульманское и что такое искусство». И дальше идут цитаты из Вебстера. Нам, конечно, следует начать разговор со слов, что такое «традиция» и что такое «реальность». Я думаю, что мы этого разговора не избежим.

Прежде чем говорить о словах, хотелось бы сказать, что для нас существует несколько планов и несколько измерений того, почему разговор о традиции важен. Это гносеологический аспект нашего разговора, т. е. что такое традиция и реальность с точки зрения познания. Это социальный аспект разговора, — т. е. что такое традиция в применении к обществу. И это политический аспект, т. е. аспект власти, наиболее живой и наиболее реальный, потому что тайна власти своими корнями упирается в последний смысл существования, ту последнюю энергетику реальности, которая дает возможность творить небывалое. В этом заключается секрет подлинной власти, как ее понимали Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, а не так, как ее понимают современные представители власти, отождествляя ее с простым контролем. Естественно, нас будут интересовать все стороны власти — метафизическая, социальная, политическая.

Разговор проще начать с социально-исторического аспекта темы традиции, потому что сегодня через этот социальный аспект данная тема легко раскрывается и в политическом, и в метафизическом планах.

Мы живем в обществе, я имею в виду наше российское общество, за спиной которого стоят века, прежде всего, европейской истории. Мы живем на острие некоего копья времени, древко которого уходит в проблемы, рожденные противостоянием между христианством и антихристианством, прежде всего, в самой Европе. Россия, которую мы знаем, Россия XVIII–XX веков, Россия Петра, Екатерины, Николаев, Александров, наконец, Россия Советская — это продолжение, зеркало и резонатор тех европейских проблем, о которых каждый из нас с детства знает из книг, из учебников.

Европейское общество перестало быть «традиционным» в понимании традиционалистов в 1350 году, с началом Столетней войны. За этим последовала Реформация, потом Контрреформация, потом якобинская Революция, начало Нового времени. Сложилось другое общество — общество, которое противостояло иерархической организации, ориентированной на внечеловеческие ценности, общество, которое стало ориентироваться на ценности сугубо имманентные, социальные, человеческие. В XIX веке это было общество, в основе которого лежали англосаксонские протестантские ценности, даже когда речь идет о Франции. (Надо сказать, что Франция — это промежуточный мир между католицизмом и холодным англосаксонским капиталистическим протестантизмом. Она была ареной столкновения, конфронтации этих двух тенденций.) В XIX веке уже, казалось бы, полностью победила идея модернизма, прогресса, взятия собственной истории в собственные руки и т. д. И внезапно в самом конце XIX века, в XX веке пошла неоромантическая реакция, реакция на мир капитализма, на мир светского четко структурированного социума, в основе которого лежит представление о знании, как об экспериментально получаемом своде эрудиуционных фактов.

Новая вспышка романтизма была подготовлена усилиями самых разных людей, таких, как «проклятые поэты» Франции Бодлер, Рембо, таких, как экзистенциалисты — можно назвать в качестве экзистенциалиста всем известного Фридриха Ницше. Здесь нужно упомянуть Ф.М. Достоевского, который очень много сделал для подготовки мощнейшей реакции на сложившийся мир протестантского общества (протестантского не в буквальном смысле, а в смысле его холодного рационализма, социальности, «открытости», снятия третьего или четвертого измерения, т. е. общества плоского, пребывающего «все здесь»). Неоромантическая реакция поставила вопрос о том, что же такое социум вообще — началась переоценка ценностей по поводу средних веков, древности и т. д. На рубеже этого слома, этой неоромантической реакции возникает интеллектуальный феномен — традиционалисты, которые говорят: «Да нет, сегодняшнее общество — это общество убогих профанов, общество, которое существует в одну сотую подлинного социального объема; человек предназначен для существования не в такой социальной структуре, как сегодня, а для существования в системе сложного духовного механизма, который осуществляет некую космическую, космологическую и супракосмическую функцию».

Первым, кто сформулировал этот подход с предельной вызывающей ясностью и кто, будучи очень известен в различных интеллектуальных кругах, до сих пор остается на уровне европейского истеблишмента персоной нон грата (в частности, в высшей католической иерархии), был Рене Генон. Мы потом вернемся к этой знаковой фигуре, фигуре в достаточной степени исполинской и крайне неоднозначной. Сейчас же скажем только, что Генон родился католиком в буржуазной семье в самом сердце Франции на берегах Луары, он в двадцатипятилетнем возрасте принял ислам в шадилитском ордене, вошел в суфийский тарикат. Всю свою жизнь он посвятил борьбе с современным ему обществом, «восстанию против современного мира». [Одноименная книга Эволы; «штурм и натиск» неоромантиков в Центральной Европе в 20-е годы.]Но Генон был вспышкой, подготовленной определенными духовными процессами, определенной неоднозначностью интеллектуальной ситуации уже в XVIII и XIX веках, потому что слабые ростки оппозиции модернизму пробивались практически в любое время, в любое десятилетие этих веков рационализма, революции, протестантизма, науки и т. д. В этом ряду следует отметить, что есть два направления такой оппозиции современности: есть линия англосаксонская, которая связана с известными оккультистами, теософами, спиритами, а есть линия французская, более интеллектуальная, более рафинированная, которую в XIX веке отмечают такие имена, как Фабр д’Оливе, Сент-Ив д’Альвейдер, который был непосредственно учителем Рене Генона. Есть имена гораздо меньшего калибра, приближающиеся к англосаксонской Поверхности, — это ставший известным в последние годы благодаря переводам популярный в начале века в России автор Папюс. Папюс в ранней юности Генона на первых порах был его учителем.

Англосаксонский подход характеризуется, прежде всего, тенденцией увязать концепцию традиционализма, т. е. внечеловеческого, сверхчеловеческого знания с экспериментальной наукой, с рационализмом. С другой стороны, он стремится как бы банализировать проблему, свести ее в человеческое измерение, дать ей чисто феноменологический объем, феноменологическое обоснование и превратить всю эту тематику в некий оккультный Диснейленд. А французский подход основан скорее на концепции преемственности внутреннего единства интеллектуализма и видения единой внечеловеческой системы, в которой человек является замыкающим, наиболее проявленным звеном.