4. Субъект как «ограничение Бесконечного» или «отрицание Отрицания»

4. Субъект как «ограничение Бесконечного» или «отрицание Отрицания»

Если Возможность есть возможность чего угодно, то Невозможность есть невозможность Субъекта. Субъект стоит в центре кризиса реальности, прорастая из отрицания самого себя как некое парадоксальное утверждение того, что не должно быть, но тем не менее вновь и вновь воспроизводится экстравертной негацией бездны. Бездна отрицает! Она отрицает Субъект, тем самым полагая его как предмет своего отрицания.

Таким образом, Субъект рождается из вектора отрицания бездны, из семени кризиса первореальности. Субъект есть цветок, который непосредственно поднимается из этой страшной «задоринки», страшного сбоя гомогенности первой реальности, ничем не ограниченной, ничем не замутненной. И когда мы проанализировали эту чистоту и эту незамутненность, то увидели, что она покоится на том, что это — остро заточенная коса. Это не незамутненность в себе, это не самодостаточная чистота в себе — это чистота отрицания, чистота минуса. Ее минус таков, что он отрицает все, к чему его не приставишь. Вы говорите о непроявленном, о молчании, — разве молчание нельзя отрицать? О пустоте — пустота отрицается. Если вы вложили меч в ножны, это не значит, что меч перестал существовать. Непроявленное — это такие ножны для минуса. Этот минус как бы скрывается в этих ножнах, за ширмой того, что вы не можете воспринять. Но это не значит, что ножны и клинок одно и то же. Клинок там есть, он отрицает все, и ножны в том числе. Чистота этой отрицающей стали динамически направлена наружу. Она не самодостаточна — сталь должна пить кровь, кровь того, что не есть она сама. И в этой динамике, динамике бесконечного расширения отрицания, на дальнем горизонте, на дальнем конце этой отрицающей спирали, как следствие этой неутолимой жажды отрицать, рождается то, что полагается этим невозможным, этой негацией: Субъект, который вечно является оппозитом первой чисто отрицающей бесконечности. Субъект рождается из кризиса реальности. А Реальность — это та самая бесконечность, которая оказывается бесконечностью лишь потому, что она бесконечно рубит, сжигает, отрицает любые границы.

Не может быть бесконечности в чистой самодостаточной положительной данности, потому что если она — бесконечность, положенная в абсолютном покое, как это видят классические метафизики, то границам «относительного» просто неоткуда взяться. Некому прийти и поставить эти границы внутри бесконечности. Бездна сама полагает границы, которые ничтожит в страшной попытке добраться до того, что является вечным зудом, вечным предметом ее провокации, добраться до того, что есть не-она. Поэтому есть только она. Поэтому Субъекта нет. Поэтому Субъект, которого нет, стоит в центре этой бездны. Он является непосредственным предметом страшного давления отрицания. Он является осью, вокруг которой вихрем вращается эта негация.

Таким образом, мы увидели, что есть Субъект, и этот Субъект не совсем то, что имеет в виду традиционная философия, говоря об объекте и субъекте как паре, необходимой для того, чтобы состоялся акт познания. Видимо, есть какая-то связь между терминами, потому что, действительно, в основе акта познания, акта свидетельствования находится этот Субъект, который мы описали, Субъект, рожденный из кризиса, Тот, кто не существует, не должен существовать. Это Субъект, предмет невозможности, который, все время «заново» полагаясь, существует как некая невозможность в центре бесконечного отрицания, будучи одновременно следствием этого отрицания и вызовом ему… Значит это не что-либо из любых предметов, любых существ. По сравнению с таким Субъектом, который мы сейчас описали, любое существо, живое, духовное, телесное, субтильное будет неким объектом, который возможен.

Лошадь возможна, мы ее можем «снять». Ангел возможен, мы его можем «снять». Боги язычников возможны — посредством Gotterdammerung, «Сумерек богов», мы также их можем снять. Это тоже объекты, хотя это живые существа. Если бы некоторые из этих существ предстали перед нами сейчас, это могло бы кончиться разрывом сердца, шоком, замерзанием крови в жилах, но тем не менее это объекты. Или, иначе говоря, это идолы, даже если это живые, реальные существа. Лошади, герои, ангелы, олимпийцы — в некотором глубоком смысле, идолы. Потому что «идол» по-гречески означает «образ», возможность, идея, воплощение. А где же там Субъект? Какое отношение к этому имеет субъект? Очень сложное отношение. То, о чем мы сейчас говорили, каким-то образом всегда предчувствовалось в метафизике, в гностицизме, Шеллинг говорил о темном пятне внутри Абсолюта, о том же, по-своему, говорил и Баадер. Темное пятно внутри абсолюта — это та самая песчинка, введенная в недра моллюска? Не совсем так. Это мифологема. Мы начали с того, что в бесконечной чистоте реальности есть завихрение. Мы вынуждены были искать, откуда это завихрение взялось. Шеллинг говорит о темном пятне в Абсолюте, но нас это не удовлетворяет. Почему в Абсолюте завелось темное пятно? Почему в этом прекрасном, все растворяющем, все снимающем Абсолюте есть какое-то темное пятно? Мы должны были это выяснить. И мы выяснили, что логика бесконечного есть отрицание конечного, т. е. бесконечное не может существовать иначе, как отрицая то, что не есть оно само. Конечно, здесь есть некоторая презумпция, но эта презумпция неизбежна, если существуем мы. Потому что мы есть воплощенный парадокс, воплощенный вызов гомогенности и чистоте. Мы, если хотите, и есть посланцы и свидетели того темного пятна в Абсолюте, о котором говорит Шеллинг. Но нам же надо постичь генезис того, каким образом бесконечное, парадоксально оставаясь самим собой, в то же время «не бесконечно», ограничено нами. И оказывается, что ограничением бесконечного является Субъект, который его ограничивает не ограничивая, ибо он то, чего нет, то, что полагается Невозможностью как свой предмет. Т. е. он как бы предмет некой ненасытной ярости, который никогда этой ярости не попадается на пути, но питает ее своим отсутствием. Не попадается до того момента, пока носитель ярости не обнаруживает этот отсутствующий предмет прямо у себя в сердце.