Глава IX

Глава IX

Въезд в Дамаск. – Наше помещение и внутренность дома в Дамаске. – Изуверная секта шейха Ибрагима. – Проколотые щеки. – Волчок. – Скорпионы. – Жаровня. – Баня. – Волшебный сад. – Сон

На мосту встретил Его Высочество наш дамаский консул Юзефович, а чрез 10 минут мы подъехали к почетному караулу и палаткам, у которых ожидали Великого Князя генерал-губернатор, мушир[9], консулы различных держав и эмир Абд-эль-Кадер[10].

После представления перешли в палатку, где был накрыт стол с фруктами и различными напитками. К великому удовольствию навстречу нам выслали экипажи и последние десять верст мы сделали в колясках. Шоссе вдоль берега Баррады обстроено рядом дач. Многие из них окружены прелестными садами с фонтанами и затейливыми киосками. По дороге стоял народ, вышедший для встречи брата Белого Царя. Некоторые были верхом, на красивых лошадях, лошаках, ослах, обгоняли друг друга и скакали, сбивая с ног бранившихся пешеходов. Шоссе кончалось открытым полем впереди Дамаска. Начиная от чисто восточного характера города, с плоскими крышами, пологими куполами, высокими минаретами и распущенными, как зонтики, пальмами, до войск и пестрой толпы народа – включительно, все характерно представляло Восток, яркий красками и солнцем. Ни один европейский костюм не нарушал картины. Турки, арабы, бедуины, негры, греки, армяне и даже евреи, все были в национальных костюмах; женщины, в белых чадрах, украшали крыши и все возвышенные места. Вдоль шоссе стояла бригада турецкой пехоты с двумя батареями, двумя эскадронами драгун на лошадях, одним эскадроном на лошаках, и одним на верблюдах: на каждом верблюде сидело по два драгуна. Когда мы проехали, то я видел, как они сделали заезд направо по три и пошли рысью. Площадь кончалась каменным мостом чрез Барраду, который упирался в городские ворота. Не успели мы в них въехать, как надо было выйдти из колясок и идти пешком, потому что в узких глинобитных улицах Дамаска экипажи не могут везде проехать. Протолпившись чрез крытый базар, пройдя несколько улиц, шириною не более трех шагов, мы наконец остановились пред маленькою дверью и вошли в дом. О, чудо! пред нами дворец и волшебный сад из «Тысячи и одной ночи». Не выхожу из очарования; все виденное с утра представляется мне как бы сказочным сном.

Да что и говорить! В обыкновенные дни на Востоке оживлены только базары, на улицах же вонь и грязь, а вместо всяких украшений вымазанные глиною стены; такой вид вовсе не привлекателен для обыкновенного путешественника. Мы же видели Восток, так сказать, в парадном одеянии, оттого, может быть, и покажется, что я преувеличиваю. Приготовленный для нас дом был обставлен всевозможною роскошью. Большой четырехсторонний двор выложен мрамором, кругом такие же стены украшены богатыми рисунками, в особенности около окон, дверей и арок. В одной стороне, ближе ко входу, овальный бассейн с фонтанами, бьющими по четырем сторонам из пастей бронзовых драконов; далее сад из лимонных, померанцевых и лавровых деревьев, грациозных пальм, роз, аканфов и мелкой зелени мирт среди прелестных цветников. По стенам и навесам раскинуты сети всевозможных вьющихся и ползучих растений. Все комнаты имеют выход на двор, где чрез стеклянную галерею, где по причудливой лесенке, где прямо на мраморный помост. Против большого бассейна расположены приемные покои. С правой стороны высокая арка и открытая комната, по сторонам которой устроены две гостиные. Из них одна, с маленьким фонтаном из розового мрамора, отделана такого же цвета штофом, другая отличается только голубым цветом обивки, усыпанной золотыми блестками. С левой стороны большая зала с двумя эстрадами[11] по концам и одною в средней нише: мебель стоит на эстрадах, отделана красным штофом и инкрустациями[12]; полы на эстрадах покрыты толстыми коврами, стены – сплошными узорами; небольшие ниши заставлены блюдами и чашами китайского фарфора, камины в зеркалах, а среди всего, само собою разумеется, фонтан в бассейне из разноцветного мрамора. Высокий сводчатый потолок, весь в мелких орнаментациях, пестро раскрашен и покрыт позолотой. Всех нас разместили по два в спальнях, принадлежащих супругам нашего хозяина. Каждая имела высокий пол с широкими медными постелями под кисейным балдахином, мягкие ковры, диваны, табуреты, умывальники и шкафы.

Рядом с описанным двором, такой же мраморный двор, но гораздо проще: вместо сада помещались около бассейна четыре лимонные дерева, а стены были раскрашены в два тона, коричневый с красным. В одной из комнат, окружавших двор, был накрыт стол. После обеда, к которому были приглашены генерал-губернатор и мушир, наш консул предложил Его Высочеству посмотреть на служение последователей секты шейха Ибрагима.

У магометан, кроме главного подразделения на шиитов и суннитов, есть множество тайных и явных расколов[13]; последние, более или менее отступая от основных положений корана, иногда сопровождают свои служения какими-нибудь своеобразными обрядами и живут под главенством старейшего из рода основателей секты. Особенность секты шейха Ибрагима заключается в том, что последователи ее, во время пения молитв во славу Бога и Его пророка, добровольно претерпевают различные мучения, которые, «по милости Магомета», не оставляют после себя никаких последствий. Верующий может, за условную плату, заказать известные мучения, а так как действующие лица все больше одни и те же, то можно подозревать, что обман играет тут главную роль. Тем не менее впечатление весьма сильно, и надо иметь крепкие нервы, чтобы спокойно глядеть на все их проделки.

Мы отправились, предшествуемые кавасами и солдатами, которые несли большие фонари и освещали путь. Путешествие наше, длившееся полчаса, напоминало ночную прогулку по мрачным закоулкам какого-нибудь средневекового города, когда с обходом ночного дозора, объявлявшего «couvre feu», огни тушились, улицы запирались воротами и загораживались рогатками, а запоздавшему горожанину приходилось или оставаться там, где его застигли потемки, или, рискуя кошельком и шеей, пробираться к дому, освещая самому себе путь фонарем. Темные, узкие улицы, шириною не больше трех шагов, казались какими-то крытыми ходами от сходившихся наверху навесных балконов. Дурно вымощенные, они были так грязны, что местами приходилось перепрыгивать с камня на камень, натыкаясь на уличных собак, которые или подымали страшный лай и визг, если им приходилось уступать дорогу, или же не обращали на нас никакого внимания и мы шагали чрез них. В одном месте, перейдя площадку, пришлось идти чрез базар, казавшийся при мерцающем свете фонарей какою-то непонятною постройкой из бревен и досок, сложенных во всевозможных направлениях.

У ворот каждый раз подымали стук, чтобы разбудить сторожей, которые, после кратких переговоров, отворяли тяжелые запоры и пропускали нас. Наконец мы остановились пред ярко освещенным входом, где стоял караул.

В одной стороне, ближе ко входу овальной бассейн с фонтанами, бьющими по четырем сторонам; далее сад

Вошли. Двор с мраморного площадкой, развесистыми деревьями, бассейном в стороне и решеткой вокруг крыши. В одной стене ниша, с гробницей основателя секты, почитаемого за святого; в другой, на эстраде, небольшая комната с диванами, которая со двора походила на открытую сцену.

Когда мы пришли, молодой человек с худым продолговатым лицом, орлиным носом и большими, но весьма обыкновенными глазами, встретил Его Высочество на пороге и провел в особую диванную, где мы должны были принять угощение, состоявшее из кофе и щербета. Затем нас пригласили занять места во дворе против открытой комнаты, ярко освещенной висячими лампами. Весь остальной двор был в полумраке. На крышах можно было отличить много народу, устремившего все свое внимание на Его Высочество и свиту.

Внизу, кроме адептов секты, не было никого; старейшие из них сидели на сцене, младшие, в длинных белых рубахах, стояли под деревьями. Пять человек расположились вокруг жаровни на площадке пред эстрадою; сидя на козьих шкурах, они нагревали свои огромные тамбурины. Когда мы уселись, они мерно забили в тамбурины, и шесть человек взошли на возвышение, кланяясь шейху и целуя его руки. Он брал из ящичка длинные иглы и протыкал им щеки, вставляя на концы иголок зажженные восковые свечи. Претерпев операцию, они сходили вниз и становились друг против друга на площадке. Лица их были словно из воска: открытый рот, сложенные крестом на груди руки и безжизненный взгляд производили неприятное впечатление. Между ними один мальчик, лет пятнадцати, стоял недалеко от нас. Я вставал, как и многие из нас, рассматривал его щеки и утвердительно могу сказать, что иглы их протыкали. По-видимому, это также возможно, как возможны серьги в ушах и ноздрях. Дырочка была заметна для глаза; когда же у них вынули иглы, то у мальчика из щеки сочилась капелька крови. Около этого мальчика стоял плотный, коренастый негр; он был бледен и трясся всем телом, чуть не падая в обморок, но его ударяли ладонью в нос и таким образом приводили в чувство. Приглядевшись и преодолев неприятное чувство, возбуждаемое этим зрелищем, я заподозрил негра в притворстве, в чем потом и убедился.

Когда кончилось протыкание щек, явился обнаженный человек с птичьим лицом, волосами, выбритыми до темени и длинными на затылке. Завертев железный волчок, длиною в восемь вершков, со множеством побрякушек, он втыкал его в лицо, грудь, живот; при этом страшно кривлялся, как бы делая усилие над собою, чтобы решиться на производимую волчком боль. Потом он взял саблю и стал ею стегать свое тело, а в довершение лег на пол и воткнул ее в живот, на рукоятку же поставили какого-то старика, сидевшего на самом почетном месте.

Во все время этих упражнений, пение молитв, сопровождаемое ударами в тамбурины, глядя по силе мучений, то замедлялось, то возрастало, то обращалось в ужасный рев, который должен был возбуждать решимость и заглушать боль. Затем вынули из щек иглы, а негр выпустил из своей фески трех скорпионов, которые, почуя свободу и задрав хвосты, побежали во все стороны, но негр хватал их руками и, страшно крича и жестикулируя, двух из них разжевал, а третьего опять спрятал на голове под фескою. Птичья же физиономия принесла раскаленное докрасна железо, брала его в зубы и лизала. Для заключения втащили жаровню, в роде большого таза. Негр выхватил горячий уголь и съел его, а субъект с птичьим лицом снял туфли и стал метаться во все стороны, хватаясь за голову, пряча лицо на груди подошедшего к нему старца. Наконец, при оглушительном реве и бое тамбуринов, его подхватили под руки и поставили на горячие уголья: он страшно корчился, пока чрез несколько секунд его не вынесли без чувств, что не помешало ему, однако же, явиться через минуту и получить несколько золотых.

Затем нас пригласили занять места во дворе против открытой комнаты, ярко освещенной висячими лампами

Зная фанатизм Востока, меня сначала коробило, но потом я пришел к убеждению, что это более или менее ловкое жонглерство. Верно лишь то, что негр съел двух скорпионов, птичья физиономия держала в зубах и лизала раскаленное железо, и щеки прокалывались иглами.

Поблагодарив шейха и простившись с ним, на возвратном пути мы зашли в заранее приготовленную баню. При весьма роскошном устройстве, она имела громадный недостаток – была холодна.

Для русского человека холодная баня немыслима, а потому и я остался холоден к ее бассейнам, фонтанам, мраморным полам и неискусным банщикам.

Возвратясь домой, мы были приятно поражены освещением нашего волшебного приюта. Кругом бассейна горел непрерывный ряд ламп, на деревьях висели цветные фонари, а по грядкам искрились крошечные шкалики. Отдохнув и напившись чаю с товарищами, я вытащил свой дневник, чтобы сколько-нибудь занести в него богатый впечатлениями день.

Выбрав уютное местечко, я принялся за дело, но усталость клонила меня ко сну, а фонтаны в бассейне непрерывно журчали, возбуждая своим серебристым говором невольные грезы. Напряженное с утра воображение уже не признавало границ; мечта сменялась мечтою, и я более не отличал действительности. То мне представлялась голая степь с ее палящим зноем, и я ехал в рядах суровых крестоносцев, томясь жаждою и тяжестью лат, то бессвязный лепет ручейка, в прохладной тени пальм и густой растительности, переносил меня в волшебные сады с восхитительными женщинами. Вот я в Дамаске, окружен пестрою толпою арабов. Вот и мои излюбленные друзья детства: Али, бедный Хассан; а там черные невольники несут на могучих плечах тюки с товарами, за ними идет статный юноша в богатой шелковой одежде, это верно счастливый Синбад-мореходец… Странно, что это за черные глаза смотрят на меня из-под белой чадры? Как жгуч их взор… я не могу его выносить… он пронизывает все мое существо. Хочу бежать, но ноги словно из свинца… делаю страшное усилие… падаю… подо мною сыплются камни… разверзается темная пропасть… и… я просыпаюсь.

От неловкого положения у меня затекла рука, и по ней бегали мурашки. Дневник лежал на полу, перо далеко откатилось. Я посмотрел на фонтаны, они так же журчали, а в воздухе носился нежный аромат от окружавших меня цветов и деревьев.

Вот они, чары Востока! Вот что усыпляет трезвый рассудок однообразным нашептыванием, давая простор фантазии. Вот оно, ядовитое, но сладостное дыхание, опьяняющее сердце и горячащее кровь. Против их союза трудно устоять; пойду лучше спать. Завтра допишу дневник.