Страдания не больше жизни

Страдания не больше жизни

Всякие модные нынче психотехники, околовосточные и парарелигиозные практики настраивают человека на то, чтобы избежать страдания. В христианстве подход принципиально иной.

Христиане считают, что счастье произрастает из глубины души, где живет фундаментальное духовное ощущение бытия: «я есть». Это не телесное, не физиологическое, не психологическое, а именно духовное ощущение, переживание своего бытия. И оно в своей силе, в своем первоисточнике настолько сильное, что его не может победить совокупность всех страданий. Но и это не предел. За ощущением бытия стоит Господь, который дал человеку жизнь. И в этом ощущении, в этом созерцании сотворенный Богом человек не ограничен. Как говорят святые отцы, в этом созерцании человек не знает границ и мер, они ему не открыты. И при этом святые отцы своим опытом свидетельствовали, что сначала – жизнь, а потом ее страдания. Если нет жизни, не будет страдания, а если страдание есть, значит, жизнь есть!

Нередко мне приходится сталкиваться с «неисцеленными страданиями». Мать плачет о погибшем сыне, или вдова оплакивает свое горе. Но оплакивание становится постоянным, «неисцелимым». Кажется, что сила горя настолько велика, что выплакать его нельзя. Но это не так. Сила горя всегда меньше жизни, в которой приключилось горе. Человек может избрать «горевание» своим смыслом жизни, своей главной задачей. Это эмоциональное застревание, фиксация на одной эмоции, когда все остальные чувства подавлены или сведены на нет. Такое упорствование в горе есть род зависимости, способ обретения себя, вывернутый наизнанку, проще говоря – извращение. Горе как способ не жить в жизни.

Помочь таким людям крайне сложно, потому что они закрыты в своем горе, как в скафандре, как в скорлупе, и выходить оттуда не желают. Кроме того, такое горевание зачастую расценивается как нравственный «подвиг», имеет нравственное оправдание, а это – подмена духовной жизни. Горюющая мать или вдова мнят, что они служат таким образом преданности и верности усопшим. А на самом деле – ублажают себя, удовлетворяют свою потребность в эмоциональной близости с личностью усопшего, не отпускают его в мир иной. Им кажется, что, если отпустят близкого от своего сердца, жизнь их окажется пустыней. Вот и берегут свое горе как смысл жизни. А ведь душа их не пустыня, она – рай, оазис, но они не знают об этом, не знают себя.

Мне приходит на ум диалог из «Расторжения брака» К.С. Льюиса: там райское существо объясняет даме из ада, что она своей скорбью по умершему сыну, своими показными страданиями терроризировала всю семью, лишая их жизни. Адама твердит, что материнская любовь – это святое!

Святость и счастье: эти два понятия как будто из разных миропонимании, но они оба о человеке. Человек верующий стремится к святости; человек неверующий стремится к счастью. Два вектора, два пути. Пересекаются ли они? Уверен – пересекаются! Пересекаются в сердце человека. Если сердце чисто и настроено на Божий «камертон», оно не может не быть блаженным. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5: 8).