Глава IV

Глава IV

ХАМСИН – СЕРАЛЬ МЕХМЕДА-АЛИ – РОТОНДА – СПАЛЬНЯ – ПОДАРОК ПАПЫ – ПРИСУТСТВЕННЫЕ МЕСТА – ЖИЗНЬ НА УЛИЦЕ – ИЗВОЗ В ЕГИПТ – ВЗГЛЯД НА УГНЕТЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НАРОДА – ОТНОШЕНИЕ ПАШИ К НАРОДУ – НИЛ – ДЕЛЬТА – КАНАЛ – СЕРАЛЬ СЕИДА-ПАШИ – БАНАНЫ – РОЗОВЫЕ ПОЛЯ – УТОНЧЕННАЯ РОСКОШЬ – ХАРЕМ СЕИДА-ПАШИ – ПОМПЕЕВА КОЛОННА – ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЕ ОБЕЛИСКИ – ИСТОРИЧЕСКИ ОБЗОР АЛЕКСАНДРИИ – КЛЕОПАТРИНЫ ИГЛЫ

Сильный африканский ветер хамсин вздымал облака пыли по песчаной поверхности. Арабское слово хамса значит ‘пять’, а хамсин ‘пятьдесят’, поэтому периодический ветер, продолжающейся обыкновенно пятьдесят дней сряду, и получил название хамсина. Действие его чрезвычайно томительно, веяние порывисто, горячо и удушливо. Пролетая быстро по песчаным степям Африки, обогнув знойную полосу и перешедши море, хамсин ослабевает и, наконец, в измененном виде, более умеренный, иногда достигает южных берегов Европы, но здесь он не имеет положительного периода и проносится от места к месту лишь с той силой, которая не успела еще исчезнуть от перелета через Средиземное море.

Скоро стало смеркаться. Усталые от семидневного морского путешествия, мы легли отдохнуть, на другой день в пять часов утра вышли мы из дому. Проводником у нас был араб по имени Хассан, он немножко говорил по-итальянски и служил нам переводчиком. На приведенных им ослах мы отправились осматривать достопримечательности города. Пробираясь по грязным, но многолюдным улицам, мы остановились перед дворцом, или сералем, египетского паши Мехмеда, или Мухаммеда-Али.

Самого паши в это время не было в Александрии: он путешествовал по Нилу в Верхнем Египте. Казалось бы, без хозяина нам не видать и его хозяйства, но для денег на востоке нет ничего невозможного, и так называемый бахчиш (подарок) служит надежным ключом ко всем дверям дворцов, присутственных мест и тому подобного. Заплатив несколько пиастров, мы вошли в сераль. Он выстроен в европейском вкусе и снаружи некрасив; главный фасад его обращен к взморью, и морские волны омывают ступени мраморной его лестницы.

Внутренность дворца мне очень понравилась; первые комнаты незамечательны до большой залы, или ротонды, находящейся в середине здания, под большим куполом. Зала эта роскошно украшена, в восточном вкусе, позолотой, арабесками и зеркалами. Меня поразила необыкновенная чистота и зеркальный блеск паркета. Самый дорогой предмет искусственной роскоши не мог бы в наших руках сохраняться так бережно и невредимо, как этот паркет под ногами рабов и гостей Мехмеда-Али. Превосходнейшее зеркало не может быть глаже и иметь менее царапин; паркет этот состоит из разного рода драгоценного дерева изящной мозаичной работы, с перламутовыми и другими украшениями. У входа в эту комнату лежало несколько пар туфель на замшевых подошвах: мы принуждены были надеть по одной паре, чтобы пройти по этому чудному полу, не повредив его блестящей красоты.

Харем Мехмеда-Али не имеет внутреннего сообщения с сералем: эти два здания отделяются друг от друга большим двором. Мы не могли проникнуть в харем, потому что в нем обитали жены, оставленные в Александрии, а на востоке видеть жену вельможи – такое нарушение святости обычаев, такое преступление, что надо быть готовым на все последствия, влекущие за собой большие неприятности, нередко и смерть.

У паши две спальни: одна ночная в хареме, другая для полуденного отдыха в серале – на эту-то спальню нам позволено было взглянуть. Посреди большой богато убранной комнаты стояла позолоченная кровать, без ножек, непосредственно на полу, в виде широкой ступени; над изголовьем возвышался роскошный балдахин из зеленого шелкового штофа, украшенного золотым шитьем. По сторонам кровати поставлены покрытые той же материей два золотые табурета; на одном из них лежало огромное опахало из блестящих радужными цветами павлиньих перьев; дорогая ручка его была осыпана самоцветными камнями; на другом табурете было подобное же опахало из мягкого, нежного пуха страусовых перьев.

Подле каждого табурета лежали на полу подушки с золотыми кистями; такие же подушки были и против другого конца кровати. На этих четырех подушках рабы становятся на колени, когда паша после обеда ложится отдыхать, по одному рабу с каждой стороны, и каждый беспрестанно обмахивает своего властелина опахалами, освежая тем воздух для его дыхания и не допуская беспокойных мошек и докучливых комаров тревожить сладкую негу отдыхающего владыки. У оконечности кровати другие два невольника, также стоя на коленях, исполняют особенного рода прихоть избалованной роскоши, без которой паша никогда не засыпает: они слегка трут ему ноги.

Противоположная этой спальне комната – приемная паши. Она украшена золотом и зеркалами, убрана коврами и бархатом и с трех сторон освещена ярким дневным светом, проникающим через ряд смежных окон. Самая замечательная вещь в этой гостиной – подарок Папы Григория XVI, мозаичный стол с изображением церкви Св. Петра в Риме. Странно и невероятно было для меня встретить предмет художественной роскоши у египетского паши, а еще более в серале найти изображение церкви, и наконец слышать, что подарок этот мухаммеданину был сделан верховным главой католической церкви!

В одной из соседних комнат стоял большой биллиард: паша был большой охотник играть на биллиарде.

Из сераля мы пошли осматривать судебные присутственные места. Строение не великолепно и неинтересно. В присутствии члены сидели поджавши ноги на диванах, курили трубки и распивали кофе. О чем шла речь – мне неизвестно.

Идя по улицам Александрия, нельзя забыть, что находишься в Африке: все носит на себе совершенно особенный, анти-европейский отпечаток. Дома низки, грязны, без всякой архитектуры; улицы тесны, немощены и наполнены народом, который, подобно неаполитанским ладзарони, курит, варит, ест и спит на улице, у дверей домов.

Извоз в Египте двоякого рода: для перевозки жителей служат маленькие ослы с довольно покойным и быстрым бегом; подле каждого осла бежит, не переводя дух, полуголый араб, понукающий осла палкой. Для перевоза тяжестей употребляются верблюды, или так называемые дромадеры – отвратительное огромное животное на длинных ногах, с громадным горбом, в виде осыпавшейся пирамиды; на него навьючивают всевозможную кладь – кули с мукой или овсом, огромные ящики, чемоданы и проч. Встречаемые на каждом почти шагу подобные караваны верблюдов производят странное впечатление на путешественника, которому ново это зрелище.

Народ в жалком положении. Вице-король, владея Египтом на правах арендатора, не признает в целой стране ничьей, кроме личной своей собственности. Уплачивая ежегодно дань турецкому султану, паша полный хозяин в своем управлении. Народ изнуряется нищетой и чрезмерно тяжелыми работами. Так, например, однажды вице-король употребил ? народонаселения Нижнего Египта, в том числе и войско, на многотрудную работу – на прорытие в песчаной степи судоходного канала от морского берега Александрии до деревни Атфе, для соединения этой водяной системой Средиземного моря с Нилом, природное устье которого, уклоняясь на довольно значительное расстояние от прямого направления к Александрии, сливается с морем двумя главными рукавами: левым в Розетте и правым в Дамиете. Образуемый этими двумя ветвями благодетельного Нила треугольник, которому основанием служит Средиземное море, считается плодоноснейшей страной в целой Африке. Этот уголок, по сходству с формою греческой буквы ?, называется Дельтой. Дамиета в особенности славится на всем востоке изобилием отличного риса и сарачинского пшена. Не должно забывать, что рытье канала в степи производилось под знойным небом африканского солнца. Некоторые уверяют, что не только сильные мужчины, но даже старики, дети и беременные женщины принуждены были работать; те, у которых не доставало силы копать землю, употреблялись для переноски и перевоза вырытого песку; за неимением достаточного количества рабочего инструмента, некоторые рыли руками. В несколько лет канал был кончен и теперь служит водяным сообщением с Каиром, Черным морем, Индией, Китаем и проч.

Работы эти производились бесплатно. По окончании канала паша открыл его сам, проплыв по нему из Александрии в Каир, и, в честь царствовавшего в то время султана Махмуда, назвал его Махмудиэ.

Войско отличается воинственной и суровой наружностью; мужчины вообще хорошо сложены, и черты лица их большей частью приятны; о женщинах нельзя сделать общего заключения, потому что лица их всегда закрыты покрывалом, в котором лишь только для глаз прорезаны два маленьких отверстия. Женщины-простолюдинки обыкновенно носят платья из синего холста, покрывало из той же материи, накинутое на голову, спускается спереди до половины туловища; металлическая скобочка в виде продолговатой серьги или пряжки прикрепляет его ко лбу. Довольно трудно привыкнуть к этим завешенным лицам, которые, как тени умерших, двигаются по городу.

Сераль Сеида-Паши, третьего сына Мехмеда-Али, имеющего постоянное пребывание в Александрии в качестве главного адмирала, или капитана-паши, выстроен посреди сада; по обе стороны большой дороги, ведущей к поместью Сеида-Паши, пролегают обширные луга, засеянные бананами; растение это сеется и разводится как рожь, т. е. ежегодно вновь. Ствол его не толст и растение невысоко; плоды же бесподобны; вкус их чрезвычайно нежен и приятен. Наружный вид плода продолговатый и, по зеленому своему цвету, несколько похож на наш огурец. Когда банановый плод созревает, кожа его сама собой растрескивается у оконечностей, и потому весьма легко лупится; внутренность же плода, без косточек и без семян, имеет цвет нежного абрикоса; вкусом банан похож отчасти на ананас, отчасти на персик, но несравненно тоньше и нежнее того и другого; аромат его почти неуловим. Сначала, как со всеми случается, банан мне показался противен, но потом я к нему пристрастился и, казалось, не мог довольно им насытиться.

Кроме полей, усеянных бананами, есть поля, покрытые египетскими розами: их засевают на огромном пространстве для добывания розового масла, составляющего довольно значительную отрасль туземной торговли. Розы эти с виду похожи на наш шиповник, но растительной своей силой и в особенности необыкновенным благоуханием они далеко превосходят наши столиственные оранжерейные розы.

Сад Сеида-Паши не представляет ничего особенно замечательного; деревья низки и почти не дают тени; расположение цветов и растений неживописно; кое-где бьют фонтаны – любимая роскошь восточных народов. В различных частях сада устроены беседки и киоски, с непременным сквозным ветром, отрадным в слишком знойное время. Около стен каждого киоска расставлены турецкие диваны; пол устлан коврами или плетеными пальмовыми рогожами.

Утомленный зноем и усталостью, я обрадовался, услышав журчанье воды, бившей фонтаном посреди луга, походившего на ковер от множества разнообразных цветов. Я бросился к фонтану, чтоб утолить свою жажду, но один из рабов сераля, увидев меня, побежал к киоску, принес с собой золотую чашу, убранную каменьями, поднес ее под игривую струю водомета и наполнил ее чистой, как хрусталь, водой. Горя нетерпением утолить жажду, я уже протянул руку, но невольник удержал меня и, кивнув головою, как бы желая сказать: «подожди, питье твое еще не готово», подошел к цветнику, выбрал из него самую прелестную, пышную розу, осторожно срезал ее и, почтительно поднося мне чашу с водой, взял бережно цветок за стебель, опустил ароматную розу в воду и быстрым движением руки взволновал ею хрустальную влагу.

– Так пьет паша, – сказал он по-арабски моему переводчику, который, передав мне значение этих слов, присовокупил, что подобным приветливым сравнением раб Сеида-Паши оказывал мне отменный знак гостеприимного уважения.

Мне чрезвычайно понравилась и эта невинная лесть, чистыми элементами которой были свежая струя воды и распустившаяся роза, и эта утонченная восточная роскошь, в которой я нашел глубокую поэзию чувств и необыкновенных ощущений. Свежий аромат нежной розы как будто растворялся в каждой капле воды, но этот аромат был так тонок, так неуловим, что вода не имела именно вкуса розы, но была необыкновенно упоительна и, мне казалось, я пил какой-то нектар.

Внутренность сераля далеко уступает красотой и роскошью сералю Мехмеда-Али; харем Сеида-Паши, помещенный в том же строении, был занят некоторыми из его женщин; сам паша, с шестью другими женами, поехал на короткое время за город; по этому-то случаю нам и удалось проникнуть в сераль и даже в те из комнат, которые оставались на то время пустыми. Эти комнаты убраны чрезвычайно просто и бедно. Наряды и уборы жен обыкновенно хранятся в особых кладовых. В обыкновенном быту харемных женщин нет ни роскоши, ни удобств: комнаты пусты, без всяких украшений, кроме живых цветов на окнах и кое-где поддельных венков и гирлянд в простенках, или у дверей. Мебели не видать вовсе; даже нет диванов; на полу валяются свернутые плетеные из пальмы ковры, служащие постелью несчастным рабыням во время отдыха.

Пока ходили за ключами от сераля, два негра пронесли мимо меня большую корзину с богатыми женскими нарядами. Дорогие яркие материи, испещренные золотом, жемчугом и каменьями, великолепно горели под яркими лучами полуденного солнца.

Внутренний двор сераля обнесен обширной каменной галереей на сводах; посреди ее бьет фонтан в бассейне из белого мрамора.

Из сераля мы направились к остаткам древности. Вне города, с южной стороны, гордо возвышается посреди степей знаменитая Помпеева Колонна, свидетельница многих столетий, умалчивающая, впрочем, о достоверном своем происхождении; предания, историки и путешественники разногласят в своих описаниях этого древнего памятника; во всяком случае, имя Помпея тут, кажется, напрасно приплетено: его нигде не видно; некоторые приписывают сооружение колонны Птоломею-Эвергету, другие утверждают, что она была поставлена александритами в честь Септимия-Севера; Шатобриан в своих путевых записках замечает, что вернее всего отыскивать ее начало в латинских словах, начертанных на самом памятнике и открытых англичанами Лаком-Скуейром и Гамильтоном в 1801 г., если только надпись эта не подделана позже, ибо исторических для нее данных нет вовсе. Там написано: «Посидий, правитель или губернатор Египта, соорудил сей памятник в честь великодушного императора Диоклитиана, божественного покровителя Александрии». Столб этот коринфского ордена, имеет 80 футов вышины и 9 футов в диаметре. Также посреди песчаной степи нам показали известные Иглы Клеопатры – два колоссальные гранитные обелиска; один из них величественно возвышается на своем основании, другой, низвергнутый, лежит на земле.

Эти два памятника носят название последней отрасли рода Птоломеев, египетской царицы Клеопатры, знаменитой своею необычайной красотой и еще более своими пороками. Оба высеченные из цельного камня, они изрезаны иероглифическими надписями. Плиний, упоминая о них, говорит, что каждая игла имела 42 локтя вышины. Ныне основание сбереженного в целости обелиска от времени занесено песком, другой же изломан. Несколько лет назад Мехмед-Али подарил великобританскому правительству опрокинутую Клеопатрину Иглу, но англичане не воспользовались этим подарком, во избежание огромных издержек, потребных на поднятие и перевоз этого гигантского памятника. Один из путешественников, аббат Жерамб, утверждает, что паша даже вызвался на свой собственный счет поднять и довезти обелиск до Лондона, но что не стало физических сил для исполнения такого трудного дела. При этом случае г. Жерамб прибавляет неуместное рассуждение в следующих словах: «Что же бы они сказали, если б им надобно было поднять привезенный французами из Египта большой люксорский обелиск, приподнятый нами как перо и поставленный без всякого почти труда и усилий на площади Лудовика XV?». Во-первых, люксорский обелиск, как мне кажется, меньше размером, нежели колоссальные Иглы Клеопатры; во-вторых, неужели бы французам удалось одержать верх в силе и трудах над очерствелым, мужественным народом египетского паши? Жаль, что парижане не вызвались вырыть канал Махмуда, чтоб облегчить труды египтян: тогда замечание беспристрастного аббата было бы более кстати.

Александрия основана Александром Великим в 331 г. до Р. X. по собственному его чертежу; план был величественный: гавани, фонтаны, водопроводы, цистерны, великолепные здания, театры, дворцы – все было искусно придумано, чтобы обратить Александрию в первостепенный город всего света, по роскоши, удобству жизни и сообщений с другими странами; две главные перекрестные улицы, шириной во сто футов каждая, разделяли город на четыре равные части; линии их пересечения составляли огромную народную площадь. По смерти Александра Великого Александрия сделалась столицей Египта и местопребыванием Птоломеев-Лагов.