О революции

О революции

Сад Пречистой Девы

Далеко за пределами Млечного пути, на планете, которую никогда не увидит глаз прилежного астронома, растет чудесный таинственный сад, владение Пресвятой и Пречистой Девы Марии. Все цветы, какие только существуют на нашей грешной и бедной земле, цветут там долгою, по многу лет не увядающею жизнью, охраняемые и лелеемые терпеливыми руками незримых работников. И в каждом цветке заключена частица души человека, живущего на земле, та частица, которая так удивительно бодрствует во время нашего ночного сна, водит нас по диковинным странам, воскрешает умчавшиеся столетия, показывает нам лица давно ушедших друзей, ткет в нашем воображении пестрые, узорчатые ткани сонного бытия – сладкие, забавные, ужасные и блаженные, – заставляет нас просыпаться в беспричинной радости и в жгучих слезах, и часто приоткрывает перед нами непроницаемую завесу, за которой таятся темные пути грядущего, понятные только детям, мудрецам и святым прозорливцам. Цветы эти – души снов человеческих.

В каждое полнолуние, в те ранние предутренние часы, когда ночные наши видения особенно ярки, подвижны и тревожны, – тогда проходит Пречистая тихими легкими шагами по Своему саду. Круглая луна скользит с правой стороны, а за ней, не отставая, все в том же направлении течет малая звезда, подобная лодочке, привязанной невидимой нитью к корме бегущего корабля. Потом корабль и лодка скроются, зароются в дымных оранжевых пухлых облаках и, вдруг, снова вынырнут на темный синий простор. И серебристым светом оденутся голубой хитон Пресвятой Девы и Ея прекрасное лицо, всю красоту и благость которого не в силах изобразить человек ни кистью, ни словом, ни музыкой.

И взволнованные, в радостном нетерпении, трепещут цветы и качаются на своих тонких стебельках, стремясь, точно заждавшиеся дети, прикоснуться лепестками к голубому хитону[156]. И нежно улыбается их чистому восторгу Мария, Мать Иисуса, так любившего цветы во время Своей земной жизни. Своими тонкими белыми добрыми пальцами воздушно ласкает Она души младенцев, – скромные маргаритки, лютики, подснежники, веронику и пушистые шары одуванчиков. И никого она не забывает в Своей беспредельной милости: ни нарциссов – цветов влюбленных, ни гордых и чванных пионов, ни страшных в своей причудливой красоте орхидей. Девичьи многоцветные сны посылает Она ландышам, фиалкам и резеде. И простым полевым цветам, душам незатейливых тружеников, истомивших за день свои крепкие тела, дарит Она глубокий покой.

Посещает Она и отдаленные дикие уголки Своего сада, где растут колючие уродливые кактусы, грязно-белая белладонна, пьяный хмель и могильный ползущий плющ. И всем им, отчаявшимся в земной радости, разочарованным в жизни, всем скорбящим, озлобленным и тоскующим, дает Она минуты полного забвения, – без грез, без воспоминаний…

А утром, когда из пурпура и золота зари встает торжествующее, горящее вечной победой солнце, Пречистая поднимает к небу Свои лучезарные глаза и произносит благоговейно: «Да будет благословен Творец, показавший нам знамение Своего величия. И все Им сотворенное да будет благословенно. И святое вечное материнство мира да будет благословенно. Во веки аминь».

И едва слышным шепотом отвечают цветы: «Аминь».

И, как фимиам[157] кадильницы[158], поднимается вверх их ароматное дыхание. И лик солнца дрожит, отражаясь радужными огнями в каждой росинке…

И в эту ночь проходит Пречистая по Своему саду. Но опечалено Ее светлое лицо и опущены ресницы прекрасных глаз и бессильно упали вдоль складок голубого хитона изнеможенные руки. Страшные видения проносятся перед Нею. Напоенные кровью, сырые красные луга и нивы. Сожженные дома и церкви. Поруганные женщины, обиженные дети. Стоны, проклятия… Изуродованные тела, иссохшие материнские груди, сочащиеся раны, поля сражений, черные от слетевшегося воронья.

Над миром нависла душная, грозовая тишина. Ветер не вздохнет. Но цветы шатаются в смятении, точно под бурей, и пригибаются к земле, и с беспредельной мольбой протягивают к Владычице свои венчики…

Замкнуты Ее уста, и скорбно Ея лицо. Снова и снова встает перед Нею образ Того, Кого человеческая злоба, зависть, корысть, нетерпимость и властолюбие осудили на страшнейшие мучения и позорную казнь. Вновь Она видит Его избитого, окровавленного, несущего на себе тяжелый крест и падающего под ним. Видит темные брызги на пыльной дороге – капли Его Божественной крови, видит Его тело, висящее на вывихнутых руках, с кровавым потом на смертельно-бледном челе. Снова слышит Она ужасающий шепот «Жажду!..»[159] И снова, как и тогда, острый меч вонзается в Ея материнское сердце.

Восходит солнце, окутанное тяжелыми густыми облаками. Огромным багровым пятном, всемирным кровавым пожаром горит оно на небе. И, поднимая вверх Свои печальные глаза, спрашивает робко, дрожащим голосом Пресвятая: «Господи! Где же граница гневу Твоему?»

Но неукротим гнев Господень, и никому не дано знать пределов его. И когда в тоске опускает Пречистая Дева глаза Свои на землю, то видит Она, что невинные чашечки цветов наполнены кровавой росою.

1915 г.