11. Антоний, архиепископ Архангельский
11. Антоний, архиепископ Архангельский
Это было 5 января 1932 г. в Архангельске в канун праздника Крещения Господня. Несмотря на трескучий мороз сравнительно много народу спешило ко всенощной. Все направлялись в единственную не закрытую еще в Архангельске кладбищенскую церковь, расположенную на окраине. Шел снег. Снег и темнота как бы старались скрыть от человеческих глаз кричащие, надоевшие до отвращения советские вывески: ГПУ, Торгсин, Госкоп и т. под.
В такой мгле по дороге иногда забываешься и как бы думаешь: быть может, наша теперешняя жизнь только лишь страшный сон. Вдруг он кончится, и мы проснемся опять на старой святой Руси…
В церкви было много молящихся. Несмотря на безбожную пропаганду, усиливается стремление к Богу; многие даже из тех, кто некоторое время считали себя безбожниками, теперь опять начали посещать храм. Душа их жаждет мира.
На церковной паперти стоял длинный ряд людей в старых потрепанных скуфейках, протягивавших руки, просивших милостыни. Это все священники, монахи и даже архиереи, сосланные сюда со всех концов России, а здесь просто выброшенные на улицу. Они не имеют права поступить на какую-либо оплачиваемую должность, государственная власть о них не заботится, и, таким образом, они обречены на нищенство. Немногочисленное духовенство, уцелевшее от арестов и казней, на сколько могло помогало своим братьям, принимая их к себе на ночлег, чтобы защитить их от трескучего мороза.
Богослужение совершал, в сослужении нескольких священников, Архиепископ Антоний — высокий, маститый человек с длинными седыми волосами и такой же бородой.
Ему удалось сохранить, несмотря на бесчисленные обыски на его квартире, прекрасное облачение. В великие праздники он всегда служил в нем. Во время службы он должен был объявить молящимся, что завтра, в виду того, что советская власть не разрешила крестного хода на реку, обычного водоосвящения на реке не будет.
В основу своей проповеди, сказанной при этом объявлении, он положил слова: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу!» В проповеди Архиепископ между прочем коснулся и вопроса об ограничении свободы совершения богослужений.
В ту же ночь к Владыке — в сопровождении 3-х солдат — явился заведующий «отделением по церковным делам ГПУ», в прошлом студент богослов. Начался обыск, длившийся с 11 час. вечера и до 4 час. утра. Владыка никогда в политику не вмешивался, и во время обыска ничего не было найдено. Под конец обыска следователь, взяв в руки дароносицу со Св. Дарами, начал с нею играть, переворачивая ее туда и сюда.
«Гражданин следователь, — сказал строго Владыка, — церковь запрещает мирянам прикасаться к Св. Дарам».
С дерзким смехом следователь выбросил Св. Дары на пол и стал их топтать ногами.
Владыка бросился на пол и старался прикрыть Св. Дары своим телом, чтобы защитить их от осквернения. При этом он потерял сознание. Лишь только он пришел в себя, солдаты отвели его в тюрьму. Единственное, что Владыка взял с собой, был епископский посох. В тюрьме от него потребовали, чтобы он снял с себя панагию и крест. Он отказался со словами: «Я служитель Божий и не смею снимать с себя крест!»
«Если вы не смеете, то это сделаем мы» — ответили ему и силою сорвали с него крест.
Камера, в которую заперли Владыку, была очень мала — около двух квадратных метров. Там сидело уже семь узников, преимущественно воров. Заключение лиц духовных и вообще лиц высокого духовного уровня в одну камеру с преступниками является постоянным методом ГПУ: оно надеется, что преступники особенно будут мучить таких заключенных.
Но на этот раз вышло наоборот. Преступники встретили старца-епископа ласково. На 8 человек заключенных в камере было всего 3 койки-рамы, обтянутые простым холстом. Один из воров, счастливый обладатель одной из коек, хотел было продать ее архиепископу. Но когда Владыка заявил, что денег у него нет, вор уступил свою койку Владыке даром.
Среди заключенных одним из самых противных был рабочий, попавший в тюрьму за то, что будучи пьяным ругал советскую власть. Наиболее же злобным был красноармеец, который говорил, что попал в тюрьму за то, что отказался расстреливать людей. На самом же деле это был вор, впоследствии он украл у Владыки белье. Ему обещали свободу, если он сумеет добыть обличительный материал против Владыки и других духовных лиц. В каждой камере советской тюрьмы есть свой Иуда предатель; заключенные должны быть все время на стороже.
В первые дни Владыку кормили селедками, не давая при этом воды. Чрез несколько дней этой пытки повели на первый допрос, продолжавшийся без перерыва 17 часов. Владыку обвиняли в поддержке контрреволюционного духовенства. Власти имели в виду милостыню на паперти. Как обвинитель, так и обвиняемый знали, что в обвинении нет ни слова правды, так как священники получали милостыню совершенно открыто, у церковных ворот. Единственная помощь, которую оказал им Владыка, был ночлег, который он предоставил им у себя, чтобы спасти их от 40° мороза. В виду того, что допрос ни к чему не привел, архиепископу Антонию предложили ответить на 3 вопроса:
Каково его мнение о положении церкви при советской власти?
Каково его мнение относительно будущего церкви в России?
3. Желает ли он свержения советской власти? Владыка на эти вопросы письменно ответил следующим образом:
С внешней стороны положение церкви в России очень тяжелое, но, несмотря на это, в ней открывается благодать Божия.
Церковь через страдания своих мучеников, как и в первые века христианства, будет прославлена.
Он ежедневно просит Господа простить советскому правительству его грехи и молится, чтобы оно не проливало больше крови.
Владыку опять отвели в его камеру.
Три месяца, следовавшие за допросом, прошли сносно. Заключенным разрешалось получать от своих родственников одежду и пищу. Заключенных посещал врач, знания которого хотя и не были на высоте, но он все же добывал для заключенных необходимые лекарства. Владыка, которого в городе любили и чтили, получал большую «передачу», но он оставлял себе лишь сухари, белье и мыло. Все остальное он отдавал заключенным с ним. Делился он с ними и тюремною пищею, которая состояла из 300 гр. черного хлеба, супа из рыбных костей и пшенной каши без всякого масла или же сала.
Самым тяжким для Владыки было отсутствие свежего воздуха и книг. Сильно раздражал и упомянутый уже выше рабочий, который то ругал советскую власть, то плакал, как баба. Во время сна Владыки остальные заключенные часто избивали этого рабочего.
Узникам, которые стали преступниками лишь потому, что выросли без всякого религиозного воспитания, Владыка читал и объяснял Евангелие. Многие из них впервые ознакомились с Евангелием. Но он не только проповедывал. Своею кротостью, добротой Владыка показывал им пример высокой христианской жизни. Молодые узники с удивлением наблюдали то, как почтенный Владыка вставал ночью и долго, стоя на коленях, молился.
Наступила Страстная седмица. Архиепископ строго соблюдал пост.
В это время его пригласили к следователю во второй раз. Последний, угрожая револьвером, требовал, чтобы Владыка признал себя виновным. С едкой насмешкой он сказал ему: «Ваше Высокопреосвященство будет сидеть здесь до тех пор, пока не признает себя виновным».
В то же время Владыке обещали полную свободу и восстановление в должности, при условии, что он согласится стать агентом ГПУ. Владыка с возмущением отклонил это предложение. Когда следователь увидел, что ни соблазны, ни угрозы на Владыку не действуют, он велел перевести Владыку в камеру в только что отстроенном каменном здании. Стены были еще настолько сыры, что с них текла вода. Доставку заключенным одежды и питания прекратили; врач больше не появлялся. В маленькую камеру вместе с Владыкой посадили еще 5 крестьян с Украины, бежавших из лагеря ссыльных. В сыром помещении стояла страшная духота; к ней присоединялся еще запах шести давно немытых человеческих тел; нельзя было ни достать мыла, ни сменить белья. К тому же в углу камеры стояло вонючее ведро с помоями и т. п. Два раза в день заключенным давали по стакану воды.
К лету в иные дни заключенные так ослабевали, что не имели даже сил разговаривать. В течение многих часов сидели они, прислонившись к стене, глотая, как вытащенные из воды рыбы, воздух. Одежда давно превратилась в лохмотья. Количество блох и вшей увеличивалось не по дням, а по часам. Началась цынга, выпадали зубы, опухшие члены покрывались синяками. У украинцев открылись давно зарубцевавшиеся раны, полученные во время великой войны. Один из них умер, не дождавшись врача. Мертвец лежал в камере целых 24 часа. Потом убрав труп, на место умершего в камеру перевели его сына.
Владыка лежал на полу, так как там меньше чем на койке донимали насекомые. Его страшно мучила жажда. Владыка настолько ослабел, что сам не мог даже удалить насекомых из бороды, и они заползали ему в рот, нос и уши. Другие узники помогали ему.
По временам он терял сознание. Однажды в камеру посадили еще одного епископа. У него умирающий поисповедывался. Вскоре Архиепископ захворал дизентерией; потеря крови все увеличивалась. В конце концов, его — уже в бессознательном состоянии — перенесли в тюремную больницу. Там Владыка прожил всего несколько часов. Когда к нему вернулось сознание, он, собрав последние силы, сам прочел отходные молитвы. Когда епископ, исповедовавший его, узнал о смерти владыки Антония, он произнес: «Агнца Божия проповедавше и заклани бывше, яко же агнцы».
Известие о смерти любимого Владыки скоро распространилось по всему городу. В выдаче тела для погребения было отказано. Две женщины, наблюдавшие за тюремными воротами, видели, как светлою ночью, вынесли голое тело Архиепископа. Чекисты закопали его без гроба.
В кладбищенской церкви, в которой покойный Владыка совершил свою последнюю службу, собрался народ к отпеванию. Вместо гроба, на средине церкви стоял панихидный столик, а на нем митра и по сторонам ее возженные дикирий и трикирий, которыми покойный когда-то благословлял народ.
Чин отпевания совершали бывшие в это время в Архангельск ссыльные священники. Когда запели: «Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему», все молящиеся хлынули к столику и, всхлипывая, прикладывались к тому немногому, что осталось от любимого архипастыря, здесь на земле.
Прочитывая описание этих страданий в советской тюрьме, может быть кто от ужаса не поверит в их действительность? — Но да будет ведомо: что это не исключение и не крайность, а некая капля из всего происходившего в местах заключения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.