По правилам вечности

По правилам вечности

Вернувшись к себе домой, я долго не могла привыкнуть к чистоте комнат, хотя всегда считала себя неряхой. В сравнении с тем, что я недавно видела, моя квартира выглядела неестественно стерильной. Признаться, даже сделалось неловко.

Все время казалось, что здесь где-то под ковром или кроватью спрятались несметные полчища клопов и тараканов, которые с нетерпением ждут темноты. А потому ходила по квартире в большом неудобном халате и тапочках. И даже решила заняться генеральной уборкой, тем более что о содержимом коробок на антресолях я даже не догадывалась. Мало ли что может храниться в квартире? Я открыла первую коробку и удивилась.

Маленькие детские бутылочки лежали передо мной, и я не знала, что с ними делать. Десять штук. Выкинуть бы их, но вспомнила, какой ценой они достались во время недавнего всеобщего дефицита. И за доллары их покупали, и меняли на беличьи шкурки… А потом занимали очередь в молочную кухню и меняли пять пустых бутылочек на пять с кефиром. К молоку сынулька уже тогда относился пренебрежительно. Целая история. А тогда… бутылочки тщательно мылись, аккуратно сушились и чаду вручались обернутыми в тряпочку, чтобы, упаси Господи, не разбил. Путь от молочных бутылочек до чая и какао в кружке пройден. Теперь осталось пристроить их в хорошие руки. Жалко выкидывать…

Подала объявление в Интернете: «Отдам даром бутылочки для молочной кухни». Видимо, по-прежнему они в дефиците, потому что спустя пару минут позвонили.

– У вас только десять бутылок, – поинтересовался мужчина сразу после «здрасьте».

– Да, а зачем вам больше, вы что, их мыть не собираетесь? – удивляюсь я.

– Не в этом дело, – отвечает незнакомец, – мне просто больше надо…

– У вас много детей?

– Что вы, у меня их вообще нет!

Понимаю, ситуацию глупее не придумать и осторожно интересуюсь, зачем детская стеклотара? Ответ запомнится надолго, собака родила, а сама не выжила, хозяин и пытается их выхаживать…

– Да, конечно, приходите, забирайте, – говорю я немного извиняющимся тоном, – все десять отдам. Бесплатно, как написала.

– Вы просто чудо. Позвольте поинтересоваться, как вас зовут?

– Не стоит. Это не имеет никакого отношения к делу.

– Судя по голосу, вам лет… максимум двадцать пять.

– О, это совершенно не имеет значения, я вас уверяю.

– Нет, вы не подумайте, – продолжает незнакомец, – я не пристаю. Просто сейчас так редко предлагают что-то безвозмездно. Молодые мамочки предпочитают или выкидывать, или продавать. Вы, вы же просто так.

– Наверное, они в чем-то правы…

– А вы, кстати, знаете, что есть люди, которые коллекционируют бутылки?

– Нет. Простите, у меня мало времени.

– Послушайте, минутку, буквально одну минуточку. Мы, мужчины, не случайно так тянемся к бутылке…

– Верю.

– Она, она, как бы это вам сказать, напоминает изящную женскую грудь…

– Куда уж груди до нее… Даже самая-самая грудь с бутылкой не сравнится.

– Зря вы так… Я сейчас смотрю на щенков, им без груди никак.

– Одно радует, когда щенки вырастут, они не будут тянуться к бутылке в отличие от некоторых мужчин.

– Вы правы, хотя я, к сожалению, не знаю, как вас зовут… у вас, вероятно, необычное имя. Оно и определяет характер. И голос.

– Так, мужчина, давайте по делу.

– Да, я готов прямо сейчас приехать и забрать.

– Нет, сейчас не могу, уезжаю.

– Значит, вечером или… когда скажете.

– Записывайте адрес. Вечером после шести сын будет дома. Он и отдаст вам. Все десять…

Положив трубку, я еще долго думала обо всем, прежде чем пойти в магазин. От хозяйственных хлопот мне сделалось невероятно грустно. Но наступившая ночь изменила все.

Стоило только прикрыть глаза, как за руку меня взял прекрасный робкий юноша с ангельским ликом. Я от радости закричала. Он сказал, что его зовут Саэль и сегодня он мне покажет удивительный, неведомый людям мир добра и справедливости.

– Саэль, – еле слышно прошептала я, – я его уже видела однажды в далеком детстве и даже о нем написала в письме своему сыну. Вот почитай!

«…Был серый и очень скучный день. На улице лил дождь как из ведра. Так почему-то всегда бывает, когда скучно, ну совершенно никакой фантазии. И я закрыла глаза. Знаешь, Лука, когда смотреть не на что, глаза лучше закрыть. У меня перед глазами одна за другой стали появляться удивительные картины. Я увидела дремучий-предремучий лес, а посередине леса очень высокую скалу и черную-пречерную.

Она упиралась прямо в небо, и, казалось, никто в мире не может на нее забраться. И вдруг, не поверишь, неожиданно у меня выросли крылья. Это я потом узнала, что крылья вырастают у тех, кто очень хочет взлететь, а тогда здорово удивилась.

Удивилась и полетела.

Помню, сначала было очень страшно, но когда я поднялась над землей, то услышала странную тихую музыку, оказывается, она звучит всегда и везде, просто мы ее не слышим, потому что думаем, что музыка звучит только в магнитофонах и на концертах. Но это, Лука, не так. Музыку может услышать каждый, кто внимательно вслушивается в тишину, надо только тишину научиться слушать…

Я поднялась на вершину скалы. О, что я увидела! Мне очень-очень трудно тебе описать словами, потому что Там живут не только люди, но и причудливые звери, птицы, насекомые, которые умеют петь, танцевать, разговаривать и работать. Там так красиво и тихо! Это у нас на Земле бывают громы, молнии и землетрясения, чтобы напоминать людям, чтобы они берегли свои дома и научились беречь все, что вокруг, а Там все по-другому, потому что никто не забывает делать свое дело и помогать другим. Я увидела много интересного. Стройные олени вместе с волками ткали серебристо-черное полотно. Причем олени совершенно не боялись волков, они даже, не поверишь, шутили вместе.

Я была потрясена.

Но потом узнала одну маленькую тайну, только, пожалуйста, тс-с, никому. Оказывается, волки бывают хищными оттого, что они сами очень боятся. Ну посуди: волки небольшого роста и у них нет ни рогов, ни копыт, ни ужасных торчащих клыков… вот поэтому им ничего не оставалось делать, как вообразить себя сильными. А как только они вообразили себя сильными, их тут же стали все бояться. Так бывает, обычно боятся не нашей силы, а нашей Фантазии! Но это тут, на Земле, а Там совершенно никто никого не боится, потому что Там все с самого начала сильные.

Пока я смотрела на эту удивительную страну, волки и олени закончили работу. Получилось необычной красоты полотно, за которым тут же прилетели люди, как и я, с большими белыми крыльями. В руках у одного из этих людей была труба, и он трубил, а когда закончил трубить, на небо высыпали звезды. Много-премного звезд. Люди взяли полотно и аккуратно расстелили его по небу, сразу стало темно и таинственно. На Земле и Там началась ночь, а я почему-то всегда думала, что ночь приходит сама по себе. Просто становится темно – и все.

Оказывается, ночь – это тоже чей-то труд. Вскоре все отправились спать, а я, чтобы им не мешать, взмахнула несколько раз крыльями, при этом сбив вечернюю росу с огромного дерева-цветка, полетела на Землю».

Саэль внимательно прочитал письмо и улыбнулся. Я посмотрела в его прозрачно-чистые, цвета утренней росы глаза и сказала, что хочу видеть самого счастливого человека на Земле. Саэль удивленно переспросил, уверена ли я в своем желании? Я убедительно повторила: да.

– Да, – раздалось где-то внутри, – я ведь так мало знаю о счастье…

* * *

В следующий миг моему взору открылась огромная мусорная свалка, в которой ковырялся бомж. Лицо его сияло неземным счастьем. И хотя от бомжа за версту отдавало запахом запущенного мужчины, я все же уверенно подошла к нему.

– Ого, какие барышни здесь гуляют! – воскликнул бомж и тут же почтительно и, как мне показалось, несколько театрально шаркнул ножкой: – Гриша, к вашим услугам!

Гриша был одет довольно странно: поверх видавшего виды спортивного костюма с пузырями на коленях и надписью на груди boss накинут серый пиджак с насквозь протертыми локтями. Обут он в фиолетовые пляжные шлепанцы, которые, как ни странно, были в тон дырявым носкам. Завершал наряд непонятного вида головной убор, который Гриша при виде моей персоны поспешил снять.

– Ну как ваши мечты, Гриша? – спросила я его, немного растерявшись.

– Они сбываются, милая барышня, – последовал ответ. – Хотите чуть черствых пирожных? Нет, вы не отравитесь, уверяю вас. Их кондитерша делала специально для себя, но, встретившись с подругой детства, внезапно, как это бывает почти у всех женщин, решила худеть. И все добро разом выбросила. Не пропадать же ему? Вы я вижу, милая дамочка, сладкое уважаете и за фигурой не следите. И правильно! С вашей родословной можно себе и не такое позволить! И не такое!

Мы с Саэлем зашлись в смехе.

В следующую минуту я раскачивалась на трехногом поцарапанном стуле, ела твердые ванильные пирожные и внимательно слушала чудака Гришу. Сзади меня была большая свалка, по которой лениво ходили вороны, впереди – заросшее ромашковое поле, абсолютно дикое, казалось, что здесь никогда не ступала нога человека.

– Я, милая барышня, – говорил мне Гриша, – последний претендент в рай. Самый-самый распоследний. Первых в подлунном мире, как вы понимаете, уже давно нет.

– А второй кто? – улыбнулась заинтригованная я.

– Вторых много. Это почти все, кто живет в современных многолюдных общежитиях и просто бараках и тяготится этим. У них другая ступень цивилизации, там не слышно Шопена и Вивальди, вместо них гортанные звуки.

Они – самые несчастные, потому что всегда на виду. Они не могут по-настоящему ни молиться, ни мечтать. Вся их жизнь проходит в большой человеческой свалке.

Им некуда даже мысли положить. Не смотрите на меня так, будто не знаете, куда люди кладут мысли? В тишину, понятное дело, в тишину. Там они, родимые, как арбузы на солнце, дозревают и идут в дело уже годными к применению. А то, представляете, приходит человек домой – в общежитие, усталый, и хочется ему почитать что-нибудь душеспасительное, того же Монтеня, а рядом в соседней комнате играет музыка низких частот. Тум-тум-тум. Тум-тум-тум. Какое тут может быть чтение? В краю, в который я не желаю никому попасть, даже на короткое время, эта музыка называется топотно-копытной.

Она пробуждает в человеке не высокие чувства, а совсем даже наоборот. Но если бы она только их рождала. Она еще и программирует человека на определенные действия. Заставляет запоминать ее частоты, и потом, когда несчастный не слышит ее какое-то время, он, страшно сказать, скучает по ней, а как только до его слуха донесется нечто подобное, то он уже всей душой внимает этому, бежит к своим низким частотам, как верный пес к хозяину.

…Общежития мешают прикоснуться к вечности. Вот поэтому люди, у которых хоть малая толика благородства, всеми силами стремятся к тишине и покою, а умные еще и к одиночеству. Оно, родимое, шлифует человеческие натуры, да и как! Еще хочу вам сказать, что за время, которое мы вынужденно проводим в электричках и на вокзалах, в очередях и на собраниях, нам прощается многое, хотя порой мы чувствуем себя после этого неважно.

Третьими в рай попадут матери, которые от детей не получают весточек. О, это самый тяжелый вид наказания! Хуже смерти, уверяю вас. Чувство неизвестности – тяжелейшее чувство. Оно дается нам для смирения, часто по наследству… Вам многое предстоит познать на опыте.

А после них в рай обязательно пойдут все потерявшие когда-то любимых. Все-все. Не плачьте, ну-ка немедленно вытрите слезы! Они вам совершенно не к лицу!

Вы кушайте пирожные, кушайте. И, прошу вас, не стесняйтесь. Кстати, вы любите сок, срок годности которого не так давно истек? Он, послушайте старого дурня, довольно полезен. Такие соки организм не засоряют, а как раз наоборот – выводят из него разные засорения.

Мне нравится, как вы едите, смотреть на жующую женщину – одно из редких удовольствий умного человека – это почти то же, что видеть, как, например, горит новый пятиэтажный дом. Завораживающее зрелище! Видел недавно – пылал огромный особняк. Невероятно высокие лепные потолки, люстры стоимостью двадцатилетней зарплаты учителя высшей категории… широкие подоконники с грядками прохладных фиалок всех оттенков радуги уходили навсегда…

В одной из стен был вмурован сейф, на содержимое которого можно было приобрести маленький островок в стране магнолий или картину средневекового художника на самом престижном мировом аукционе. А в подвале коллекция терпких вин с запахом вулканического дыма.

Впрочем, коллекцию удалось частично спасти, да и содержимое сейфа тоже. Но я не об этом. То почти детское счастье, которое от пожара получили обитатели рядом стоящих особняков, да и просто зеваки, я буду помнить вечно.

Я находилась под сильным впечатлением. Со мной так еще никто не говорил.

А Гриша между тем продолжал:

– Вы недавно, кажется, переживали из-за мерзкой клеветы. Напрасно вы считаете себя опозоренной. Словесное болото вам пойдет только на пользу. – (Я нервно напряглась.) – Ваша честь в порядке. Но, согласитесь, юная барышня, вашему милому образу не хватает пары-тройки маленьких морщинок, которые бы полностью и сразу раскрывали внутренний мир. И это сделает обычная душевная грязь.

Она, наивная вы моя, иногда творит просто-таки чудеса! Обмазали тебя по молодости, глядишь, и душа сохранилась. И сострадание, и милосердие. В общем, человек! А если этого нет? Тогда можно образ Бога в два счета потерять. И это уже будет не человек разумный, а человек обыкновенный. Ой, только не говорите, что по большому счету не видите между ними разницы! Вы же тоже понимаете, что вам действительно во благо. Когда тело мажут грязью, оно вскоре, пусть и не сразу, но исцеляется, так и с душой.

– Но это всего-навсего мерзкая клевета! – не выдержала я. – Все эти слухи, сплетни – вымыслы толпы, не имеющие ничего общего с реальностью.

– Естественно, милая моя, естественно. Вы когда-нибудь видели, чтобы толпа говорила хорошее, доброе? Что-то такое, что помогло бы сохранить любовь, дружбу, защитить честь, верность, дать надежду? Вы видели толпу, покрывающую пороки? Ну! Ну! Сами знаете, такого быть не может по определению. Слышите?

Толпа – это почти всегда чернь. А где черные люди, там и черные слова, и мысли, и поступки, точнее, злодеяния. Поступки, если уж говорить точно, все-таки относятся к положительным героям, согласитесь? Не переживайте по этому поводу, прошу вас, вы еще так молоды и, простите и не обижайтесь, наивны. Он (Гриша многозначительно показал указательным пальцем в небо) вас поймет, а остальное не важно. Поверьте. Кстати, у меня есть небольшой кусочек полукопченой чесночной колбасы, она, видите ли, долго не портится, не хотите ли ее отведать?

Я отрицательно покачала головой и замолчала. Потом увидела рядом с собой сидящего Саэля, который смотрел на меня с такой нежностью и в то же время грустью, что сердце дрогнуло.

Рука сама потянулась к нему, мы легко оторвались от земли.

Еще некоторое время, находясь в состоянии полной невесомости, я думала про странного Гришу. Откуда он узнал про клевету? А может, он, как Саэль, все знает? Но мне все равно было приятно, что есть один взрослый человек из плоти и крови, который мне безотчетно верит, да еще один бесплотный, а это уже так много! Так много!

В городе только что прошел обильный дождь, и на небе появилась невероятно яркая радуга.

– Хочешь побродить по ней? – спросил меня Саэль.

О таком я даже мечтать не могла!

И в следующее мгновение, исполненная невероятной радости, я уже шагала по разноцветной дуге, временами проваливаясь в нее по колено, как в рыхлый апрельский снег.

Вдруг застежка на ботинке расстегнулась, и он с небесной высоты плюхнулся прямо в реку; рабочие, строившие неподалеку набережную, долго потом стояли открыв рты и, не веря собственным глазам, провожали изумленными взглядами мой ботинок, который теперь плыл, покачиваясь, как ни в чем не бывало в самом центре реки. Интересно, что подумали строители? Не каждый день ведь падают ботинки с неба? Мне от этой мысли стало весело и я рассмеялась.

– У тебя родился стих? – спросил неожиданно Саэль.

Я почему-то густо покраснела и, опустив глаза, виновато промямлила:

– В небесах, где реки отражаются

и песни соловья слышны.

Знаю я. Там ангелы влюбляются.

Стихи рождаются и сны…

Саэль засмеялся. Смеялся весело и долго, а потом, улыбаясь, добавил с некоторой иронией:

– Я бы по радуге бродила.

Я бы качалась там на тучах.

Небесных бабочек ловила.

Жила бы в миллион раз лучше!

Теперь уже я не удержалась от хохота и чуть было по пояс не провалилась. Помог, как всегда, Саэль, он подал мне руку, и я легко поднялась. Пока мы шли медленно вверх по дуге, а потом вниз, я думала, что небо очень мягкое и бродить по нему без чьей-нибудь помощи немного страшновато. Никогда не знаешь, чем обернется следующий шаг: провалом или возвышением, а потому надо быть предельно осторожным и все время находиться в напряжении.

Другое дело земля – здесь сразу упираешься в твердь и соответственно не напрягаешься. Но мы к этому давно привыкли, расслабились и не ценим счастья – каждый день ходить без посторонней помощи. А это так много – сокращать расстояния одному!

Хорошо все-таки, что я прошла по небу! Есть с чем сравнить.

Наступало утро.

Подул легкий, чуть прохладный ветерок, и мы с Саэлем простились. На своей щеке я еле почувствовала прикосновение цветочных лепестков, и откуда-то долетел тонкий запах только что распустившегося садового жасмина.

Я открыла глаза, начал визгливо звенеть будильник, и мне надо было собираться на работу. Интересно, подумала я, а Саэль видел мой дом? Наверное, ему это просто неинтересно. Действительно, зачем в счастье знать о стенах и квадратных метрах?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.