Глава четвертая Первые открытия

Глава четвертая

Первые открытия

— Ты хочешь увидеть сегодня после школы Лейлу, ту больную девочку? — спросил папа, когда Давид вбежал в дом, перед обедом.

Сын поспешно снимал свой ранец, в то время как Ералаш с лаем прыгал у его ног.

— Она понемногу выздоравливает и хочет, чтобы кто-нибудь пришел ее навестить. За все время болезни к ней никто не приходил.

— Конечно! — воскликнул Давид. — Мне осталось наклеить всего две картинки на небольшую книжку, которую я приготовил ей в подарок. Я сделаю это после обеда и навещу Лейлу в четыре часа, когда вернусь из школы.

Мама напевала, чистя картошку, и Давид знал о причине ее приподнятого настроения: только что пришло письмо от Мюррея. Старший брат — третий ученик в классе по оценкам и имеет неплохие шансы попасть во второй состав школьной команды по футболу. Мюррей насмешил Давида, назвав директора школы в своем письме «Старый Орлиный Глаз». По всей видимости, брат был счастлив и спокоен. Письмо прочитали еще раз во время обеда, и Давид весь дрожал от восторга. Пройдет лишь год, и он тоже будет забивать голы и называть директора «Старым Орлиным Глазом». Потом Давид вспомнил, что Англия далеко, и задумался. Он по очереди посмотрел на маму, папу и Джоану, взглянул в окно, за которым росла мимоза и синела маленькая бухта, место их прогулок с Ваффи. Потом он ласково потрепал Ералаша за уши. Как все здесь будет без него? Как будут чувствовать себя папа и мама, когда он уедет? Невозможно представить!

После школы Давид почти влетел в дом, взял книгу — подарок, и побежал в больницу, как раз ко времени осмотра пациентов. Давид нашел отца, и тот отвел его к девочке. Подойдя к ее кровати, Давид застенчиво присел возле.

Девочка лежала на нескольких подушках и была совсем не похожа на ту плачущую замарашку, какой Давид видел ее прежде. Она была одета в чистый, беленький халатик, а ее волосы были вымыты и заплетены в аккуратные, темные косички. Мальчика встретил ее почти веселый взгляд.

— Я приготовил тебе подарок, — сказал Давид. — Вот эту книжку. Она с картинками. — Тут он вспомнил, что девочка еще не совсем выздоровела. — Надеюсь, тебе уже лучше, — добавил он вежливо.

— Да, — произнесла Лейла, немного смутившись, — но я еще не могу уйти отсюда. А ведь ты тот самый мальчик, который привел меня к врачу?

— Да, — кивнул Давид.

— Тогда передай своему папе, что я еще не очень хорошо себя чувствую и не могу вернуться домой. Скажи, что у меня все еще болит спина, и попроси, чтобы он не выписывал меня из больницы очень-очень долго. Ах! Как бы я хотела, чтобы твой отец разрешил мне остаться здесь навсегда!

Давид выпучил глаза.

— Тебе нравится здесь, в больнице? — спросил он с нескрываем удивлением. — Я всегда думал, что люди стремятся выйти из таких мест как можно скорее. Неужели тебе приятно быть больной?

— Мне нравится жить здесь, — уверенно заявила Лейла. — Мне нравятся добрые медсестры, вкусная еда и теплая постель. Но больше всего я люблю петь песни, как здесь заведено, перед сном и слушать истории о человеке по имени Иисус. Как я люблю Его! Я хочу остаться здесь, чтобы больше узнать о Нем. Если бы Иисус был сейчас жив, я непременно пошла бы к Нему. Благодаря Ему я начала поправляться.

Давид задумался. Он почувствовал, что девочка чего-то не поняла, но не знал, как объяснить.

— Иисус жив, — сказал он после короткой паузы. — Ты не можешь увидеть Его так, как видишь других людей, но ты можешь прийти к Нему. Я это знаю, потому что сам пришел к Нему вчера.

Но голос звучал неуверенно, он не знал, как Лейла воспримет его слова. Вдруг девочка схватила его за рукав, ее глаза засветились необычайной радостью.

— Он жив? — прошептала она. — Значит, я правда всё перепутала. Скажи мне скорее, где Он живет. Где ты встретил Его, как Он выглядит? Ах! Как бы я хотела прийти к Нему, или, может быть, Он Сам придет ко мне?

— Ты не совсем понимаешь, — сказал Давид, немного растерявшись от своей роли объясняющего. — Тебе никуда не нужно идти.

Иисус всегда здесь, рядом с нами. Я становлюсь на колени и молюсь Ему. Когда молишься, Он слушает тебя.

— Но я не могу стать на колени, — с волнением проговорила Лейла. — Мне нужно лежать.

— Не важно, — возразил Давид. — Если ты не можешь стать на колени, просто разговаривай с Ним, лежа в постели. Если ты любишь Его, тебе не нужно страдать от того, что у тебя нет родителей. Ты можешь стать Его чадом. Он будет любить тебя и заботиться о тебе. Попроси медсестру рассказать об этом подробнее. Полистай книжку, которую я принес, там есть рисунок, на котором ты увидишь Иисуса воскресшим из мертвых. Он отправился к Своим друзьям, которые очень испугались, увидев Его, и стали сомневаться, потому что видели Его мертвым. Иисус показал им раны на Своих руках и ногах. Эти раны остались после мучений, которым Его подвергли злые люди. Иисус сказал друзьям: «Не бойтесь, Я жив». Эту историю я узнал от моей мамы.

— Покажи мне этот рисунок, — попросила Лейла, чуть не падая с кровати от любопытства. Давид зашелестел страницами книги. Девочка долго и с интересом рассматривала картинку. На ней был изображен человек с воздетыми к небу руками, а рядом с ним — стоящие на коленях ученики.

— Похоже, эти люди радуются, — наконец произнесла Лейла. — Ведь они больше не боятся Его, правда? Но мне бы хотелось, чтобы Иисус обернулся. Тогда я смогла бы разглядеть Его лицо.

— Не думаю, что кто-нибудь точно знает, каким было Его лицо, — сказал Давид. — Видишь ли, все это произошло очень давно… Лейла, идет медсестра, чтобы измерить тебе температуру. Сейчас мне лучше уйти, но я обязательно приду еще и расскажу тебе о Нем.

Девочка хотела попросить Давида не забыть о своем обещании, но сестра уже ставила ей градусник и в знак молчания приложила палец к губам. Лейла просто улыбнулась и помахала мальчику рукой.

Давид прохаживался по двору больницы. В пятницу у него не было других дел, и как раз находилось время погулять на закате по берегу залива. Но мальчик не хотел идти туда с Ваффи; самое верное захватить с собой Ералаша, который сейчас бежал ему навстречу по тропинке. Давид думал о Лейле. Если бы она узнала всё то, что знал об Иисусе он сам, ее жизнь бы наверняка изменилась. Иисус любил бы девочку и заботился о ней в ее деревне. И ей уже никогда бы не пришлось грустить и чувствовать себя одинокой и никому не нужной. Эта мысль заставила Давида ускорить шаг. Спустившись с утеса, он побежал по берегу, прыгая с камня на камень, как маленький козленок, а щенок несся рядом с ним и весело лаял. Скоро перед ними раскинулось море; его изумрудные волны уже не сверкали, как днем, а поблекли и стали серовато-голубыми в вечерних сумерках. Давид, подпрыгивая, пел во весь голос:

Она, как море, широка,

Она, как небо, высока,

Я буду славить вновь и вновь

Иисуса моего любовь.

Казалось, природа заключила мальчика в свои теплые объятия, радовала его сердце тишиной моря и услаждала глаза удивительными красками неба. Давид взглянул на противоположный берег бухты; там, за мысом, где-то среди холмов и долин ютилась маленькая деревушка, в которой жила Лейла. Сейчас ему казалось, что только эта девочка смогла бы разделить с ним нахлынувшую на него радость. Он перестал прыгать и сел на еще неостывший песок, откинувшись спиной на большой камень, сожалея о жителях тех деревень, где никогда не слышали об Иисусе, сожалея о Ваффи и пациентах больницы, не понимавших, как прекрасна жизнь, если ты — чадо Божье. «Когда я стану взрослым, то вернусь сюда и расскажу им, — думал Давид. — Я буду проповедовать о Господе Иисусе, как мой отец, и, может быть, в тех деревнях тогда жители смогут почувствовать то же, что чувствую сейчас я».

Он мечтал, лежа на спине и любуясь темнеющим небом. Теплый песок приятно щекотал пальцы. Давид видел себя взрослым, сильным мужчиной, таким, как его отец, уверенно идущим среди холмов, проповедующим Евангелие, исцеляющим людей и никого не боящимся. Он не заметил, как совсем стемнело. Ералаш лежал рядом, уткнувшись мордочкой в лапы и дремал. В вечерней тишине можно было услышать плеск воды о кромку берега.

Вдруг Ералаш поставил уши торчком и насторожился; его тело напряглось. Пес поднял голову и втянул ноздрями воздух; потом тихонько заворчал. Давид, удивленный, потянул собаку за ошейник и огляделся. К ним приближались двое незнакомых мужчин. Они не пришли сюда с мыса, потому что тогда Давид заметил бы их раньше, и не спустились с утеса, который был у него за спиной, они шли с противоположной стороны. Должно быть, неизвестные прятались за валунами у самой воды, совсем рядом с тем местом, где находился Давид.

Мальчик молнией метнулся за камень, прижимая к себе Ералаша и умоляя его молчать. Щенок перестал ворчать, но его тело было все так же напряжено, как будто он знал, что эти двое не были обычными рыбаками. Об этом догадывался и сам Давид: неизвестные люди шли быстро, видимо, куда-то торопясь, и постоянно оглядывались вокруг. Если бы сейчас был день, а Давид не был бы таким маленьким и беззащитным, он непременно вышел бы из своего укрытия, чтобы разглядеть их получше.

Один из мужчин прыжком взобрался на уступ скалы, которая отделяла берег от залива, того самого залива, где Давид с Ваффи заприметили таинственную лодку. Когда первый незнакомец стоял на камне, его спутник протянул ему какой-то длинный полотняный сверток. Взяв его, первый подошел к противоположному краю скалы и наклонился над водой. Потом вернулся и взял еще один точно такой же сверток. Три или четыре раза он возвращался к берегу и каждый раз уходил со свертком. После этого человек скрылся за выступом скалы.

Стало тихо. Ералаш весь дрожал от нетерпения, уверенный в том, что во всех этих загадочных делах необходимо его вмешательство. Но, ощущая на ошейнике руку хозяина, пес понимал, что Давид не хочет, чтобы он лаял, и хранил молчание.

Второй незнакомец поспешно направился к дальней стороне бухты, огляделся среди валунов, словно ища чего-то, и возвратился обратно. Он взглянул на вершину утеса, обвел взглядом пустынный берег, но не заметил спрятавшихся Давида и Ералаша. Потом, убедившись, что вокруг никого, мужчина начал взбираться на скалу, скользя голыми ступнями по выступам. Спустя несколько мгновений он скрылся из виду в том месте, где был залив с лодкой. Сразу послышался тихий всплеск весел, и лодка, как маленькое серое привидение, заскользила по ровной глади в открытое море и растворилась в сумерках.

«Наверное, они включат мотор, когда отплывут подальше от берега», — подумал Давид. От холода и страха его зубы стучали, а по телу бегали мурашки. Он наконец отпустил Ералаша и, расслабившись, сел на песок. Опять стало совсем тихо. Вскоре мальчик и собака побежали по тропинке, идущей к вершине утеса. Достигнув цели, они едва могли перевести дух. Подойдя к воротам своего дома, Давид столкнулся носом к носу с Ваффи, уже давно потерявшим его.

— Где ты был? — спросил Ваффи. — И почему тяжело дышишь, неужели убегал от кого-нибудь?

— Внизу, из бухты, — хватая ртом воздух, выговорил Давид, — уплыла лодка. В нее сели двое незнакомых мужчин и погрузили какие-то длинные предметы, завернутые в мешки, я следил за ними, спрятавшись за валуном. Я все видел. Они не стали заводить лодочный мотор, а тихо гребли веслами, чтобы не привлекать к себе внимания.

Ваффи помрачнел. Он ужасно завидовал тому, что Давид был на берегу один, и сначала даже притворился, что не поверил этому. Мальчики начали спорить, но Давид внезапно развернулся и побежал к дому, крича:

— Ну и ладно! Я все расскажу папе! Уж он-то поверит мне!

Но Ваффи, который к этому моменту уже не сомневался ни в едином слове приятеля, бросился вдогонку и преградил ему дорогу. Он меньше всего хотел, чтобы этим делом занялись взрослые, а папа Давида, по его мнению, был из тех людей, которые должны узнать обо всем в самую последнюю очередь. Родители Давида всегда следили за поступками своего сына, и, конечно, у них возникнет много вопросов, а Давид настолько глуп, что выложит им всю правду. Они могут даже запретить ему играть в бухте. Ваффи было жаль товарища. Ему нравились его собственные родители, которые руководствовались мудрым, по мнению Ваффи, принципом: «С глаз долой — из сердца вон». Они никогда не стали бы терять время на глупые вопросы.

— Давид, — едва слышно прошептал Ваффи. — Никому ничего не рассказывай — ни единой душе. Это наша с тобой тайна, твоя и моя, и мы раскроем ее одни, без посторонней помощи. Взрослые, если узнают, сообщат в полицию, и нам уже никогда не позволят играть возле той скалы.

Давид колебался. При мыслях о скале сердце уходило в пятки, но, с другой стороны, от всего пережитого захватывало дух, почти как при чтении книжки о приключениях израильтян в египетском плену, которую читала ему мама. Даже Мюррей мог бы им позавидовать.

— Поклянись мне, — потребовал Ваффи, вперив в друга блестящие глаза, — что никому ничего не скажешь. Не послушаешься меня — все испортишь. Пообещай, Давид, что ни одна живая душа не узнает о нашей тайне.

— Ладно, — неохотно согласился Давид. Хотя ему больше нравились тайны и приключения, о которых можно рассказать перед сном маме, но, в конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы сохранить эту тайну. Наоборот, было что-то храброе и взрослое в их собственном секрете, о котором кроме них не знает ни один человек. Давид повернулся и пошел к дому, рассеянно жуя лист капуцина. Может быть, ему стоит намекнуть об этом отцу, не нарушая данного Ваффи обещания?

— Папа, — неожиданно сказал Давид, когда ужин подходил к концу, — а почему люди плавают на лодках ночью?

— Ловят рыбу, — ответил отец, который все это время был поглощен мыслями о пациенте с воспаленным аппендицитом. — Ночь — самое подходяще время для рыбалки, потому что в темноте рыбы не видят сетей.

— А зачем ночью плавать на лодке возле скалы? — осторожно спросил Давид.

— Не знаю, — пожал плечами папа, — ведь там мелко, и невозможно забросить сети. Но, может быть, рыбаки просто выбирают из своих сетей пойманную рыбу.

Дорогая, — добавил он, обращаясь к маме, — я задержусь сегодня в больнице, поэтому не жди меня к ужину. Спокойной ночи, Давид и Джоана. Вы будете спать, когда я вернусь.

Папа крепко поцеловал их и вышел из дома. Давид пил молоко, пребывая в глубокой задумчивости.

— Мама, — сказал мальчик, — что бы ты подумала о людях, которые ночью грузят в лодку длинные свертки?

— Я бы подумала, что они складывают в лодку рыбацкое снаряжение, — ответила мама, которая в данную минуту больше волновалась о том, что папа часто работает в больнице допоздна. — Ты что, видел кого-нибудь на берегу?

— Ну, да, — замялся Давид, не зная, что еще он может рассказать, не нарушая данного обещания. — А зачем плыть на лодке, тихо гребя веслами, если есть мотор?

— Может быть, чтобы не распугать рыбу, — предположила мама. — Джоана, перестань облизывать пальцы и отправляйся в ванную.

Давид вздохнул и нахмурился, уставившись в свою кружку. Как скучно с этими взрослыми! Иногда у них не бывает ни капли фантазии! Мальчик почувствовал себя одиноко и грустно. Получается, он рисковал жизнью, охраняя страшную тайну, которая, вполне возможно, имела большое значение для страны; а они только и думают, что о рыбе! Если бы только он мог рассказать им, что произошло на берегу, как бы все переполошились! Хотя бы просто полюбопытствовали и задали несколько вопросов, он рассказал бы им что-то, но, разумеется, не все.

— Мама, — не унимался Давид, последовав за ней в ванную, где мать терла мочалкой коленки Джоаны. — Представь себе, что ты увидела, как лодка плывет по море ночью, — что бы ты заподозрила?

— Я бы заподозрила, что рыбаки отправились ловить сардины, — ответила мама.

«Опять эти разговоры о рыбе!» — с отчаянием подумал Давид.