14.1 Сатана контектуализированный и демифологизированный: протестант-реформист Фридрих Шлейермахер внимательно исследует Библию

14.1 Сатана контектуализированный и демифологизированный: протестант-реформист Фридрих Шлейермахер внимательно исследует Библию

Когда мы обращаемся к эпохе Просвещения и далее, мы можем даже не углубляться в соображения, отрицающие существование Дьявола, потому что в то время под вопрос была поставлена сама сущность христианства и вера в Бога. Дьявол лишь незначительная потеря в ходе большого штурма.

Вместо этого нам следует рассмотреть находки христиан, взглянувших свежим взглядом на основы своей религии. Вполне понятно, что более авторитарная структура Церкви предоставляет гораздо меньше возможностей для возникновения такого рода взглядов. Таким образом, сферой нашего обзора будет не Римская католическая церковь, а протестантские круги.

Протестантский принцип индивидуального толкования Библии в это время выдвигается на передний план. Что же Библия действительно говорит о фигуре, подобной Сатане? Конечно, ответить на этот вопрос стремились все и всегда, начиная от самых первых толкователей Библии. Все читатели Библии хотели очистить её от предположений предыдущих толкователей, но видение каждого, что и от чего именно следует очищать, всегда ограничено спецификой времени.

Посмотрим, какой новый свет пролило Просвещение на дарование самого известного из реформистских теологов — Фридриха Шлейермахера (1768-1834). Обратимся к его главной работе «Христианская вера», впервые опубликованной в 1821-1822 годах и исправленной в 1830 году.

Мы должны помнить, что Шлейермахер являлся специалистом не в области изучения Библии, а в теологии, особенно в сфере догматики. Он начинает с официального протестантского «Исповедания веры», что ясно из полного названия его книги: «Христианская вера, представленная систематически, согласно фундаментальным доктринам Евангелической церкви»[61]. Однако он стремится оценить библейские данные по каждому вопросу, а затем выяснить, как эти данные можно (и можно ли вообще) приспособить к современной практике христианской религии.

Предвосхищаем его мнение по поводу Сатаны: он, конечно же, не верит в существование Дьявола и полагает, что подчёркивание существования и присутствия подобной сущности может быть опасным и вредным для религиозной практики. Его подход, принимая во внимание, что Библия состоит из двух частей, отображён в заглавии, которое я дал этому параграфу: во-первых, подлинные упоминания о Сатане находятся в соответствующем контексте; во-вторых, мифы, имеющие отношение к Сатане, относятся к побочной линии (главным примером такого мифа в настоящее время является идентификация Сатаны с Эдемским Змеем).

Тему Дьявола Шлейермахер специально рассматривает во втором из двух приложений к своему обсуждению Творения. Первое приложение посвящено ангелам. Он подводит его итог следующим образом:

«Эта концепция [ангелов] является изначальной для Ветхого Завета и проходит через Новый. Она не включает ничего не возможного и в общем не находится в конфликте с основами религиозного сознания. Но в то же время она никогда не входит должным образом в сферу христианской доктрины. Таким образом, она может сохранять своё место в христианском языке, не возлагая на нас обязанности приходить к выводам — истинна ли она».

(р. 156)

Иными словами, существование ангелов может быть всего лишь фикцией, но фикцией безвредной. Шлейермахер признаёт, что великие деятели Реформации несомненно верили в истинность явлений ангелов в библейских повествованиях, но не придавали им большого значения в сфере благочестия (р. 159).

Однако Шлейермахер видит возможный вред в поощрении христиан (исключая детей) полагаться на помощь ангелов (он цитирует молитву из «Маленького катехизиса» Лютера: «Да будет твой Ангел со мной, а Дьявол да не имеет власти надо мной»). Когда речь идёт о «защите нас от всего, что обычно приписывается Дьяволу», мы должны, по мнению Шлейермахера, использовать духовное оружие, рекомендованное в Послании к Ефесянам (6:11-17) и Первом послании Петра (5:8-9) (р. 159). Заметим, что, говоря о Дьяволе, Шлейермахер в действительности не имеет в виду Дьявола.

Приложение 2 посвящено именно Дьяволу. Вот его первый вывод:

«Идея Дьявола, распространённая среди нас, настолько невнятна, что мы не можем ожидать от кого-то убеждённости в её истинности. Кроме того, наша Церковь никогда не извлекала доктринальной пользы из этой идеи».

(р. 161)

Здесь Шлейермахер начинает не с Писания, но с теории (то есть с того, что римские католики называют традицией). Он находит невозможным представить высокоинтеллектуальное создание, репутацию которого имел Люцифер, совершающим столь нелепый грех, как зависть или высокомерие (мы отметили эту же проблему выше у Мильтона; см. 12.1).

Далее он критикует смысл утверждений относительно Дьявола и падших ангелов, принятых в различных протестантских конфессиях. Он находит нелогичным верить в то, что: 1) падшие ангелы, уже перенёсшие великую кару, могут выражать свою ненависть к Богу, активно противодействуя Ему; 2) падшие ангелы могут делать только то, что Бог разрешит им. По словам Шлейермахера, лучшим способом для них выразить свою ненависть к Богу было бы не делать ничего — то есть они могли бы отказаться делать для Него грязную работу. Сходным образом «идея, согласно которой Дьявол является инструментом Бога для наказания проклятых, является нелогичной из-за её противоречия целям Бога» (р. 163).

Его второй и конечный суммарный вывод имеет прямое отношение к Писанию, но только к Новому Завету.

1) В Новом Завете Дьявол действительно периодически упоминается, но ни Христос, ни апостолы не предлагают новой доктрины относительно его.

2) Ещё меньше они как-то ассоциируют идею о Дьяволе с Планом Спасения.

3) Отсюда вытекает единственное, что мы можем установить по данному вопросу для системы христианской доктрины: что бы ни было сказано по поводу Дьявола, это подчиняется следующему условию: вера в него никоим образом не является обязательным условием веры в Бога или Христа.

4) Более того, не может быть никаких предположений, что Дьявол имеет какое-то влияние в Царстве Божием.

(р. 163)

Я упрощу:

1) Новый Завет не содержит новой доктрины, касающейся Дьявола.

2) Дьявол не играет роли в Плане Спасения.

3) Вера в Бога и Христа не требует веры в Дьявола.

4) Нельзя сказать, что Дьявол может влиять на христиан.

Пункт 1 немедленно расшифровывается следующим образом:

«В Новом Завете нет ни одного пассажа, где бы Христос или Его апостолы определённо и бесспорно ссылались на Дьявола с намерением научить чему-то новому или особенному, исправить и дополнить сложившиеся верования. Они пользуются той же концепцией в её существовавшей на тот момент распространённой форме».

(р. 163)

Шлейермахер проходит по многим отрывкам, которые мы подробно рассматривали в предыдущих главах. Например, по поводу Иоанна (8:44), где Иисус называет враждебно настроенных евреев детьми Дьявола, он говорит: «Это определённо ссылка на историю о Дьяволе, но только как на что-то хорошо известное». Ремарка Христа просто усиливает его главную мысль, что «они не принадлежат Богу» (р. 164-165).

Шлейермахер бросает лишь беглый взгляд на Ветхий Завет, когда обсуждает Луку (22:31): говоря ученикам, что Сатана хотел бы сеять их, как пшеницу, Христос использует вошедшее в поговорку выражение, восходящее к Книге Иова, где Сатана торгуется с Богом. Слова Христа означают здесь только предостережение, заимствованное из библейской идеи, но «здесь нет намерения ни научить чему-либо относительно Сатаны, ни подтвердить ранее существовавшее мнение» (р. 165).

Пункт 2: по словам Шлейермахера, в Новом Завете нет ни малейшего следа идеи, согласно которой пришествие Сына Божия было необходимо именно из-за власти, которую Дьявол имел над людьми. Там нет упоминания о Дьяволе даже в тех случаях, когда обсуждается грех (где мы можем с наибольшей вероятностью ожидать его), — например, там, где Павел говорит о грехе, вошедшем в мир вместе с Адамом (Рим. 5:12-19) (р. 166).

Пункт 3: существование Дьявола есть вопрос не христианской теологии, но космологии. Библейские данные показывают, что среди евреев были распространены три мнения: 1) это слуга Божий, занимающий место среди других ангелов; 2) это изначальный источник Зла, его воплощение в восточном дуализме; 3) это ангел Смерти (р. 167). Шлейермахер не уточняет мысль о восточном дуализме, но просто заявляет, что данная система была модифицирована таким образом, что евреи (и только евреи) смогли ассимилировать её.

Крайне важным является его наблюдение относительно демонов в синоптических Евангелиях: «Духи, действующие в одержимых, всегда проявляются по-разному, их только косвенно можно как-то связать с Дьяволом» (р. 167). Следовательно, они точно не «дьяволы», как считал Лютер.

Пункт 4: опасно полагаться на ангелов в ожидании помощи, но ещё более опасно считать, что Дьявол постоянно влияет на нашу жизнь. Такое убеждение может ослабить усилия, необходимые для того, чтобы объяснить феномены нашей души внутренними качествами человека и его внешними обстоятельствами, а также значительно увеличить наше и без того сильное стремление отрицать собственную вину (р. 168-169).

В Постскриптуме Шлейермахер заявляет, что, конечно же, не следует запрещать христианам говорить о Дьяволе или о чём-то ещё, что появляется на страницах Библии, но такие речи должны быть ограничены образцами, представленными Писанием. Поэтическое или литургическое использование этого образа наименее вредно, и не стоит советовать убрать Дьявола из наших освящённых традицией гимнов (р. 169-170).

Разбирая первородный грех (р. 282 ff.), Шлейермахер долго не упоминает Дьявола. Он говорит: «Распространённой интерпретацией является то, что человек согрешил в результате соблазна со стороны Сатаны, не используя своей собственной свободной воли» (р. 293). По поводу второго пункта (неправильное использование свободной воли) он цитирует «Энхиридион» («Enchiridion») Августина, а по поводу первого пункта (роль Сатаны) — «Бельгийское Исповедание» («Belgic Confession») 1561 года, где сказано, что человек «преклонил ухо к словам и обману Дьявола»[62].

Чем больше мы приписываем Сатане, тем меньше вины возлагается на человека; но чем меньше иметь в виду Сатану тем труднее объяснить грех без того, чтобы признать, что греховность уже присутствует (р. 293). В дальнейшем обсуждении Шлейермахер продолжает оценивать альтернативы, отмечая опасность впадения в манихейскую ересь, если возлагать слишком многое на Дьявола и его роль (р. 296). (Манихейство получило название по имени Мани, основателя ереси в христианстве III века, который постулировал первоначальный конфликт между Светом и Тьмой, Добром и Злом, Богом и Сатаной.)

Ясно, что сам Шлейермахер никоим образом не хочет связывать первородный грех с Сатаной. Он отвергает упрощенческие интерпретации истории Адама и Евы в Книге Бытия, особенно точку зрения, согласно которой, если бы прародители человечества смогли успешно противостоять первому искушению, им бы не было предложено никакое другое испытание. «Правда в том, — продолжает он, — что искушение, о котором сообщается в пересказе Моисея, является наиболее лёгким, имеющим самые простые и примитивные условия». Очевидно, невозможно, учитывая всё, что мы знаем о Боге, чтобы Он мог «поставить судьбу всего Рода Человеческого в зависимость от единственного момента, исход которого зависел от двух неопытных существ, которые, кроме того, никак не предполагали его колоссальной важности» (р. 301).

Не дело теологов, продолжает Шлейермахер, решать, является ли история Адама и Евы реальностью или аллегорией; это более подходит толкователям или критикам. Сам он позволяет себе следовать примеру ранних теологов, видевших в Книге Бытия общее описание процесса грехопадения. В одном из замечаний он цитирует Августина, говорящего (на латыни), что, когда каждый из нас впадает в грех, в этом можно найти три элемента: Змея, Мужчину и Женщину. Но в своих собственных рассуждениях Шлейермахер рассматривает только Мужчину и Женщину, не упоминая Змея. В Еве, говорит он, мы находим «ясное отображение независимой деятельности и бунта чувственного элемента, который проявляется так охотно при каждом внешнем стимуле (Змей?!), противодействуя велениям Бога». В Адаме «мы видим, как легко грех усваивается при подражании даже без всепоглощающей активности чувств» и т.д. (р. 302-303).

Библейские толкователи уже ввели концепцию «мифа» в изучение Библии. Шлейермахер признаёт это в первом предложении своего приложения по поводу ангелов: «Истории об Аврааме, Лоте и Иакове; о Моисее и Гедеоне и о пророчестве Самсона очень ясно несут печать того, что мы привыкли называть "мифом"» (р. 156). По поводу того, что именно следует называть мифом, существуют некоторые разногласия. Шлейермахер точно включает в этот список историю об Адаме, Еве и говорящем Змее и, несомненно, другие ссылки на змей, включая больших змей (драконов). Сам Шлейермахер не очень интересуется подобными вещами. Он не цитирует ни Откровение, ни странное уподобление царя Вавилонского Утренней Звезде (Люциферу) у Исаии (14).

Другой тенденцией, совпавшей со временем жизни Шлейермахера, был «документальный критицизм», то есть попытка выделить в Пятикнижии специфические строки отдельных авторов (в части I мы косвенно говорили об этом, выделяя «яхвиста» и «элохиста»; см. 1.1). Более поздними методологиями были «критика источников» и «критика форм». Последний подход стремился установить жанр, к которому принадлежат конкретные библейские тексты, чтобы интерпретировать их функцию и значение.

Результатом всего этого для Сатаны стало в основном то, что я представил в первых главах данной книги.