LII Борьба язычества с христианством и торжество Церкви

LII

Борьба язычества с христианством и торжество Церкви

Хотя любовь не только к ближним, но и к врагам была главной заповедью, которую проповедовал Христос и Его апостолы, но древний языческий мир, закосневший в холодном себялюбии, не хотел понять этой заповеди и уступить место тем, которые осуществляли ее в своей жизни. Те начала, которыми жил древний языческий мир, были столь же противоположны началам христианства, как вода и огонь. При столкновении их по необходимости должна была начаться борьба. Сам Спаситель ясно предсказывал об этом, когда Он говорил своим ученикам: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». Он не скрыл, какая борьба предстояла Его ученикам, борьба на жизнь и смерть. «И будете, – говорил Он, – ненавидимы всеми за имя Мое. Возложат на вас руки и будут преследовать вас. Будут отдавать вас в судилища, в синагогах своих будут бить вас. И убивающий вас будет думать, что он совершает этим службу Богу». Все это так именно и было, да и не могло быть иначе, потому что языческий мир был царством греха, властвовавший в нем князь мира сего невольно почувствовал для себя в христианстве разрушительную силу, которой он неминуемо должен был уступить свое господство, сокращавшееся по мере распространения Евангелия, как благовестия об искуплении человечества от рабства греху и смерти.

Христианство с самого начала выступило с ясным сознанием, что ему предстоит покорить себе мир. Апостолы помнили, что они посланы были Господом проповедовать всем народам, крестя их в новую веру, и они самоотверженно исполнили великое поручение. С чудесной быстротой христианство перешло за пределы Палестины, начало распространяться среди язычников, сначала в Антиохии, откуда великий апостол народов пронес благовестие о нем из города в город через всю Малую Азию в Европу, в Грецию и оттуда в самую столицу мира – Рим. С такой же быстротой христианство было распространено другими апостолами на восток, север и юг, до Вавилона, берегов Черного моря и Александрии, так что к концу апостольского века все громадное Римское государство было покрыто сетью христианских общин, живших между собой в самом тесном единении, а в самом Риме, по свидетельству Тацита, уже ко времени гонения Нерона, христиан было «огромное множество». Причиной такого быстрого распространения была как боговдохновенная ревность христианских проповедников, которые, как орлы крылатые, пронеслись по всему миру с своим чудесным благовестием, так и само состояние языческого мира, томившегося от неверия и нравственного растления и жаждавшего возрождения. На призыв христианства сразу же откликнулись все труждающиеся и обремененные, особенно в низших классах, из которых главным образом и составлялись первые христианские общины, хотя в непродолжительном времени в церкви стали появляться и лица из высших классов, и даже члены императорского дома. Но эти обращенцы были все-таки лишь отдельными избранниками, а остальной мир в своей необъятной массе оставался совершенно чуждым христианству и относился к нему не только с презрением, но и с враждой, которая возрастала в кровожадную ненависть по мере самых успехов христианства.

Христианство по самой своей сущности было столь необычным и новым явлением и так не согласно было с теми воззрениями, которыми жил древний языческий мир, что язычники в своей массе решительно не способны были понять его. Для них прежде всего совершенно непонятным было уже духовное богопоклонение христиан. Без храма и идолов, без жертвенников и жертвы язычник не мог представить себе религии. Так как у первобытных христиан богослужение совершалось «в духе», т. е. без внешних церемониальных форм, то язычникам казалось, что они совсем не имели и не признавали Бога. Правда, они знали, что христиане говорили о каком-то невидимом, вездесущем Боге. Но для язычников это было непонятно.

В одном христианском сочинении, написанном Минуцием Феликсом в защиту христианства, выведен язычник Цецилий, который, защищая язычество, высказывает взгляды, общие в то время всему языческому миру. По поводу учения христиан о невидимом и вездесущем Боге он восклицает: «Какие нелепости воображают себе христиане! О Боге, которого они не видят и никому не показывают, они рассказывают, что Он приходит и уходит, знает и судит дела людей, их слова и даже тайные помышления. Они делают из Него какого-то шпиона, неутомимого сыщика, который постоянно в движении. Но как же Он может заниматься каждым человеком в отдельности, если Он сразу занят всеми? Или как может Он заботиться о всех, если Он всецело предан каждому отдельно?» Невидимый Бог в глазах язычников совсем не был Богом. Поэтому христиане казались им совершенными безбожниками и нечестивцами. «Долой безбожников!» – такой крик постоянно раздавался среди черни во время гонений на христиан. Если же они и допускали, что у христиан был свой Бог, то в отношении их рассказывались все те нелепости, которые приписывались иудеям, именно будто они поклонялись голове осла. Во втором веке было довольно распространено изображение, представлявшее фигуру человека с ослиными ушами, в тоге и с книгой в руках, и надпись гласила: «Это Бог христиан». Недавно в развалинах императорских дворцов в Риме, в одном месте, которое, видимо, служило караульней для часовых, найдено грубо начерченное углем на стене изображение, которое представляет висящего на кресте человека с ослиной головой, и под ней стоит надпись, сделанная плохими греческими буквами: «Анаксамен молится своему Богу». Ясно, что это была насмешка солдат-язычников над своим товарищем из христиан.

Такие грубые религиозные понятия, как казалось язычникам, только и были возможны в той общине, которая состояла, по их мнению, из подонков общества, разных безместных ремесленников и беглых рабов. Отсюда всякий образованный язычник относился к христианству с высокомерным презрением, которое переходило в отвращение вследствие того, что будто бы у христиан с грубой религией соединялась самая безнравственная жизнь. О них рассказывались чудовищные вещи. Их тесную связь между собой, их братскую взаимную любовь, их крепкую привязанность друг к другу – даже до смерти – язычники никак не могли объяснить себе иначе, как предположением, что они принадлежали к тайному преступному союзу, вступление в который будто бы сопровождалось страшной клятвой и ужаснейшими обрядами. В своих собраниях на Вечерях любви, как с ужасом рассказывали язычники, христиане ели человеческое мясо и пили человеческую кровь. Во время подобной ужасной Вечери, рассказывалось далее, они пьянели, гасили свет, и в наступившей темноте наступал самый отвратительный разврат и совершались самые гнусные оргии. Замечательно, что эти нелепые слухи находили доверие даже среди образованных язычников, и отголосок их заметен даже в сочинениях знаменитого историка Тацита.

Но и помимо этих слухов, нелепость которых неизбежно должна была обнаружиться с течением времени, христиане все-таки были ненавистны язычникам уже потому, что они, на их взгляд, были чужды всего великого, прекрасного и благородного, враждебны всякой гуманности и явные человеконенавистники. Так как происхождение самой их религии коренилось в варварстве и невежестве, то они, естественно, по мнению римлян, презирали всякую науку и всякие искусства.

Их учители, как утверждал впоследствии известный противник христианства Цельс, будто бы проповедовали: «Смотрите, чтобы никто из вас не предавался науке, лукава наука; наука удаляет от здравия души, от мудрости своей погибают люди». Так как христиане удалялись от общественной жизни, не принимали участия в удовольствиях язычников, не разделяли их интересов, то они считались негодными для жизни, как темный и боящийся всякого света класс людей. Жизнь их казалась язычникам безотрадной и мрачной. Забота христиан о спасении души была, на взгляд язычников, верхом безумия. Она была не только не понятна для них, но и положительно казалась им смешной, и таким образом христиане в их глазах были в одно и то же время и самыми неразумными, и самыми жалкими из людей, так как они ради неизвестного будущего, с целью избежать воображаемой муки и достигнуть воображаемого блаженства, отказывались от несомненных благ настоящей жизни. Издеваясь над верованием христиан в загробную жизнь и воскресение, Цецилий восклицал: «Ведь вы, несчастные, не восстанете опять и в то же время не пользуетесь жизнью теперь».

Все эти и подобные упреки, поддерживавшие ненависть и вражду в язычниках к христианам, делались совершенно опасными для последних вследствие того, что могли быть обращены в политическую сторону. Так как общественно-государственная жизнь была всецело проникнута язычеством, то, понятно, христиане по необходимости должны были удаляться от нее. Хотя апостол ясно заповедовал христианам «повиноваться всякому начальству ради Господа» и «всякой власти предержащей», и христиане свято хранили эту заповедь, но вообще к языческому государству они все-таки должны были относиться отрицательно, так как их интересы уже не связаны были с интересами Римского государства и не совпадали с его величием и славой. Они избегали военной службы и общественных должностей, потому что всякий воин и должностной человек по самой своей службе обязаны были присутствовать при общественных жертвоприношениях. Вследствие этого язычники говорили о христианах: «Вы народ ленивый, бесполезный и бездеятельный в государственных делах, так как всякому честному человеку надлежит жить для отечества и государства». Языческая религия была совершенно национальной и совпадала с интересами одного народа, между тем христианство выступало как религия всемирная, как религия для всех народов, а это была совершенно немыслимая вещь для язычников. Даже не римляне, даже варвары, исповедующие Христа, считались у христиан братьями. Отсюда недалеко было до опасного упрека, что они и сами не римляне, а враги Римского государства. Так как христиане не принимали никакого участия в языческих празднествах в честь дня рождения императора и других подобных событий, то народ считал их изменниками и оскорбителями величества. Для римлян вечное могущество Рима считалось непреложной истиной, а между тем христиане учили о кончине всего мира, а следовательно, и Рима, и с радостной надеждой ожидали скорого наступления этой кончины, так как сами они, не имея пребывающего здесь для себя города, искали его в будущем отечестве. Отсюда у римлян невольно являлась мысль, что христиане замышляют погибель Рима. Если христиане и могли вопреки всему этому ссылаться на то, что они покорные и мирные подданные, что в своих общественных собраниях и в своих домах усердно молятся за царя и за всех, яже во власть суть, что они исправно платят подати и налоги, то все это было совершенно бесполезно. Между ними и языческим миром была такая противоположность, что столкновение было неизбежно, и оно выразилось в целом ряде кровавых гонений.

Хотя столкновение таким образом было неизбежно между христианством и язычеством, но первый противник, с которым встретилось христианство, был не языческий мир, а иудейский, который и содействовал ускорению и обострению столкновения. Пока христианство еще не получало внешнего могущества и распространения, оно было совершенно чуждо языческому миру, который даже не знал о его существовании как самостоятельной религии, отдельной от иудейства, и долго смешивал его с последним. Но иудеи сразу же почувствовали в нем грозную для себя силу. Распяв Христа за то, что Он оказался не соответствующим их ложным понятиям о Мессии и провозглашал новозаветное царство на совершенно иных началах, чем им бы хотелось, иудеи начали ожесточенно преследовать и Его апостолов. Как синедрион, так и чернь соперничали между собой в гонительстве христиан, и от иудеев именно пролилась кровь первых великих мучеников, каковыми были св. архидиакон Стефан, ап. Иаков и многие другие славные мужи.

Известно также, с какой яростью и кровожадной настойчивостью иудеи преследовали ап. Павла во время его великих миссионерских путешествий, когда они не только гонялись за ним из города в город, возбуждая против него повсюду власти и чернь, но и посылали повсюду особых агентов с целью разрушать плоды его великого миссионерства, как это было в Галатии. Отвергнув Мессию и потеряв таким образом всю свою будущность, иудеи исступленно мстили за это проповедникам христианства и, как бы предчувствуя свою историческую гибель, хотели усладиться кровью виновников этой гибели. Весь период апостольского века от вознесения Христова до разрушения Иерусалима представляет картину постоянных смут, возбуждавшихся гонительством иудеев на христиан. Эти смуты невольно должны были обратить на себя внимание римских властей, и это именно послужило первым поводом к ознакомлению римлян с христианством, основателем которого они считали некоего Хреста – возмутителя общественного порядка. Несмотря на эти смуты, римляне, однако же, долго не могли понять причин их, и потому, не различая еще христианства от иудейства, признавали его лишь одной из сект последнего, вследствие чего часто не обращали должного внимания на сами смуты как исключительно религиозные, и для прекращения их прибегали иногда к крутым мерам вроде изгнания иудеев из Рима, как это было при императорах Тиверии и Клавдии, причем, по-видимому, указы безразлично применялись как к иудеям, так и к христианам. Это последнее обстоятельство еще более возбуждало злобу иудеев против христиан, так как из-за последних, по их мнению, им приходилось терпеть много неприятностей от язычников, и без того ненавидевших иудеев как самый негодный и человеконенавистный народ. Чтобы выйти из этого положения, иудеи стали всячески стараться о том, чтобы дать понять римлянам, что они совершенно не то же, что христиане, что последние ничего не имеют общего с иудейством и представляют собой секту всесветных возмутителей, между тем как сами иудеи – народ совершенно мирный и верноподданный. Так как иудеи благодаря своей обычной пронырливости и денежным оборотам, находившимся почти исключительно в их руках, пользовались весьма большим влиянием в Риме, то им и удалось наконец совершенно выделить себя от христиан и всю ненависть язычников направить именно на них, как опаснейших сектантов и врагов Римского государства. В этом они ко времени царствования Нерона успели уже настолько, что не только чернь, но и такие просвещенные римляне, каким был историк Тацит, относились к христианам с ненавистью и злобой, и когда Рим постигло страшное бедствие от ужасного, истребительного пожара, то Нерону нетрудно уже было направить жажду мщения народа именно на христиан, которые и подверглись тогда ужасному избиению, причем иудеи не только остались совершенно в стороне от этого великого бедствия, но и, по-видимому, поощряли язычников в этом бесчеловечном кровопролитии.

Суд Божий

С этого времени христиане уже ясно отличались язычниками от иудеев, и на них-то теперь направилась вся ненависть языческого мира, особенно когда с разрушением Иерусалима и разгромом иудейского народа последний потерял свое политическое существование, и на развалинах его стал с изумительной быстротой созидаться новый мир – христианский. Когда апостолы пронесли проповедь о Распятом до концов земли и повсюду появились особые общины, которые, всецело отличаясь от остального мира своей верой и жизнью, высотой и святостью их служили как бы наглядным изобличением окружающего тления, то тогда-то князь мира сего и воздвиг на церковь Божию всю политическую мощь, которой только располагал языческий мир. Но и все силы ада были не в состоянии одолеть церковь, вечно пребывать с которой обетовал ее божественный Основатель. Враги христианства с исступленной яростью начали проливать невинную кровь христиан, которой на протяжении трех веков орошалась почва всей Римской империи. Но и все ужасы кровопролитных гонений не могли уже остановить распространения христианства. Изумительная стойкость и самоотверженность христиан была лучшей свидетельницей истины их веры, даже в язычниках возбуждала невольное изумление и заставляла их пополнять ряды казненных мучеников новыми обращенцами в гонимую веру, так что кровь христианских мучеников поистине была как бы семенем христианства. Несмотря на полное неравенство внешних сил борющихся сторон, победа заранее обеспечена была за слабейшей в этом отношении, именно за христианством. Как весенние воды, бурно устремляясь с гор, размывают на своем пути все ветхое и сгнившее, так и потоки христианской крови неудержимо размывали грозные на вид, но истлевшие внутри твердыни языческого мира, и он неминуемо должен был рухнуть и рассыпаться в развалины, на которых должна была пышно взойти и расцвести нива христианская. Такой конец уже заранее предвидели христиане, и ап. Иоанн уже в первом столетии праздновал торжество и окончательную победу христианства, когда он боговдохновенно восклицал: «Вера наша есть победа, победившая мир» (1 Ин 5:4). И победа эта сделалась совершившимся фактом, когда на небе заблистал таинственный крест, на котором великий римский император прочитал надпись: «Сим победиши». Крест с того времени сделался священным знаменем всякой истинной победы, и где с искренней верой и любовью водружено это святое знамя, там и есть победоносное царство Христово, царство веры, надежды и любви.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.