Краткое сказание о преподобном Дорофее

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Краткое сказание о преподобном Дорофее

Мы не имеем оснований для точного определения времени, в которое жил преподобный Дорофей, более известный в качестве писателя. Приблизительно же можно определить оное свидетельством схоластика Евагрия, который, в своей церковной истории, писанной, как известно, около 590 года, упоминает о современнике и наставнике преп. Дорофея Великом старце Варсануфии, говоря, что он «еще живет, заключившись в хижине» [См. церковную историю Евагрия схоластика. СПб., 1853 г. Ч.4. Г.33]. Отсюда можно заключить, что преп. Дорофей жил в конце VI-го и начале VII-го века. Предполагают, что он был родом из окрестностей Аскалона. Раннюю молодость свою он провел в прилежном изучении светских наук. Это видно из собственных слов его, помещенных в начале 10-го поучения, где Преподобный говорит о себе: «Когда я обучался светским наукам, мне казалось это сначала весьма тягостным, и когда я приходил взять книгу, я был в таком же положении, как человек, идущий прикоснуться к зверю; когда же я продолжал понуждать себя, Бог помог мне и прилежание обратилось мне в такой навык, что от усердия к чтению я не замечал, что я ел, или пил, или как спал. И никогда не позволял завлечь себя на обед с кем-нибудь из друзей моих, и даже не вступал с ними в беседу во время чтения, хотя и был общителен и любил своих товарищей. Когда философ отпускал нас, я омывался водою, ибо иссыхал от безмерного чтения и имел нужду каждый день освежаться водою; приходя же домой, я не знал, что буду есть, ибо не мог найти свободного времени для распоряжения касательно самой пищи моей, но у меня был верный человек, который готовил мне, что он хотел. А я ел, что находил приготовленным, имея и книгу подле себя на постели, и часто углублялся в нее. Также и во время сна она была подле меня на столе моем, и, уснув немного, я тотчас вскакивал для того, чтобы продолжать чтение. Опять вечером, когда я возвращался (домой) после вечерни, я зажигал светильник и продолжал чтение до полуночи и (вообще) был в таком состоянии, что от чтения вовсе не знал сладости покоя».

Учась с такой ревностью и усердием, преп. Дорофей приобрел обширные познания и развил в себе природный дар слова, как о сем упоминает неизвестный писатель послания о книге его поучений, говоря, что Преподобный «был высок по дару слова» и подобно мудрой пчеле, облетая цветы, собирал полезное из сочинений светских философов, и предлагал это в своих поучениях для общего назидания. Может быть, и в этом случае Преподобный следовал примеру св. Василия Великого, наставления которого он изучал и старался исполнять на самом деле.

Из поучений преподобного Дорофея и его вопросов св. старцам, ясно видно, что он хорошо знал произведения языческих писателей, но несравненно более писания св. Отцев и Учителей Церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Климента Александрийского и многих знаменитых подвижников первых веков Христианства; а сожительство с великими старцами и труды подвижничества обогатили его опытным знанием, о чем свидетельствуют его поучения.

Хотя мы не знаем о происхождении Преподобного, но из бесед его с великими старцами видно, что он был человек достаточный, и еще прежде вступления в монашество пользовался наставлениями знаменитых подвижников св. Варсануфия и Иоанна. Это оказывается из ответа, данного ему св. Иоанном на вопрос о раздаче имения: «Брат! На первые вопросы отвечал я тебе как человеку, еще требовавшему млека. Теперь же, когда ты говоришь о совершенном отречении от мира, то слушай внимательно, по слову Писания: разшири уста твоя и исполню я» (Псал. 80, 11). Из этого очевидно, что св. Иоанн давал ему советы еще прежде совершенного отречения от мира. К сожалению, до нас не дошли все сии душеполезные слова святых старцев. Мы имеем только те из них, которые сохранились в книге Ответов св. Варсануфия и Иоанна.

Не знаем, какая причина побудила преподобного Дорофея оставить мир, но, рассматривая его поучения и в особенности вопросы св. старцам, можно заключить, что он удалился из мира, имея в виду только одно — достигнуть Евангельского совершенства чрез исполнение заповедей Божиих. Он сам говорит о святых мужах в 1-м поучении своем: «Они поняли, что, находясь в мире, не могут удобно совершать добродетели и измыслили себе особенный образ жизни, особенный образ действования, — я говорю о монашеской жизни, — и начали убегать от мира и жить в пустынях».

Вероятно, на эту решимость имели благодетельное влияние и беседы святых старцев; ибо, поступив в монастырь преп. Серида, Дорофей немедленно предал себя в совершенное послушание св. Иоанну Пророку, так что ничего не позволял себе делать без его совета. «Когда я был в общежитии, говорит о себе преподобный, я открывал все свои помыслы старцу Авве Иоанну, и никогда, как я сказал, не решался сделать что-либо без его совета. Иногда помысл говорил мне: "Не тоже ли (самое) скажет тебе старец? Зачем ты хочешь беспокоить его?" А я отвечал помыслу: "Анафема тебе, и рассуждению твоему, и разуму твоему, и мудрованию твоему, и ведению твоему; ибо, что ты знаешь, то знаешь от демонов". Итак, я шел и вопрошал старца. И случалось иногда, что он отвечал мне то самое, что у меня было на уме. Тогда помысл говорил мне: "Ну что же? (Видишь), это то самое, что и я говорил тебе: не напрасно ли беспокоил ты старца?" А я отвечал помыслу: "Теперь оно хорошо, теперь оно от Духа Святого, твое же внушение лукаво, от демонов, и было делом страстного состояния (души)". Итак, никогда не попускал я себе повиноваться своему помыслу, не вопросив старца».

Воспоминание о большом прилежании, с которым преп. Дорофей занимался светскими науками, поощряло его и в трудах добродетели. Когда я вступил в монастырь, пишет он в 10-м поучении своем, то говорил сам себе: «Если при обучении светским наукам родилось во мне такое желание и такая горячность, от того, что я упражнялся в чтении и оно обратилось мне в навык; то тем более (будет так) при обучении добродетели, и из этого примера я почерпал много силы и усердия».

Картина его внутренней жизни, и преуспеянии под руководством старцев открывается нам отчасти из его вопросов к духовным отцам, и наставникам в благочестии; а в поучениях его находим некоторые случаи, свидетельствующие о том, как он понуждал себя к добродетели и как преуспел в ней. Обвиняя всегда самого себя, он старался покрывать недостатки ближних любовью, и проступки их в отношении к нему приписывал искушению или незлонамеренной простоте. Так в 4-м поучении своем, Преподобный приводит несколько примеров, из которых видно, что, будучи сильно оскорбляем, он терпеливо переносил это, и, проведя, как он сам говорит, в общежитии 9-ть лет, никому не сказал оскорбительного слова.

Послушание, назначенное ему игуменом Серидом, состояло в том, чтобы принимать и успокаивать странников, и здесь не раз выказывалось его великое терпение и усердие к служению ближним и Богу. «Когда я был в общежитии, говорит о себе преподобный Дорофей, Игумен, с советом старцев, сделал меня странноприимцем, а у меня не задолго перед тем была сильная болезнь. И так (бывало) вечером приходили странники, и я проводил вечер с ними; потом приходили еще погонщики верблюдов, и я служил им; часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. Едва только я засыпал, как канонарх уже будил меня; но от труда или от болезни я был в изнеможении, и сон опять овладевал мною так, что расслабленный от жара, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: "Хорошо, господин, Бог да помянет любовь твою, и да наградит тебя; ты приказал, — я приду, господин". Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь. А как канонарху нельзя было ждать меня; то я упросил двух братий, одного, чтобы он будил меня, другого, чтобы он не давал мне дремать на бдении, и поверьте мне, братия, я так почитал их, как бы через них совершалось мое спасение и питал к ним великое благоговение». Подвизаясь таким образом, преподобный Дорофей достиг высокой меры духовного возраста, и, будучи сделан начальником больницы, которую брат его устроил в монастыре преподобного Серида, служил для всех полезным примером любви к ближнему, и в то же время врачевал душевные язвы и немощи братии. Глубокое смирение его выражается и в самых тех словах, которыми он говорит о сем в 11-м поучении своем. «Когда я был в общежитии, не знаю, как братия заблуждались (касательно меня) и исповедывали мне помышления свои, и Игумен с советом старцев велел мне взять на себя эту заботу». Под его-то руководством преуспел в столь краткое время и тот простосердечный делатель послушания Досифей, описанию жизни которого посвящено несколько особых страниц сей книги. — Имея с самого поступления в монастырь наставником своим св. Иоанна пророка, преподобный Дорофей принимал от него наставления, как из уст Божиих, и считал себя счастливым, что в бытность свою в общежитии удостоился послужить ему, как сам он говорит об этом в поучении своем о Божественном страхе: «Когда я еще был в монастыре Аввы Серида, случилось, что служитель старца Аввы Иоанна, ученика Аввы Варсануфия, впал в болезнь, и Авва повелел мне служить старцу. А я и двери келлии его лобызал извне (с таким же чувством), с каким иной поклоняется честному кресту, тем более (был я рад) служить ему». Подражая во всем примеру святых подвижников и исполняя делом благодатные наставления отцев своих: Великого Варсануфия, Иоанна и игумена Серида, преподобный Дорофей был, несомненно, и наследником их духовных дарований. Ибо Промысл Божий не оставил его под спудом неизвестности, но поставил на свещнике настоятельства; тогда как он желал уединения и безмолвия, что видно из его Вопросов старцам.

По кончине Аввы Серида, и св. Иоанна пророка, когда общий наставник их Великий Варсануфий совершенно заключился в своей келлии, преподобный Дорофей удалился из общежития Аввы Серида, и был настоятелем. Вероятно, к этому времени относятся поучения (в числе 21) и несколько посланий преподобного, хотя свет учения его распространялся не только в обителях иноческих, но и в мире: ибо многие, привлекаемые славою его подвигов и добродетелей, прибегали к нему за советами и наставлениями, о чем свидетельствует неизвестный писатель послания, служащего предисловием к его поучениям (который, как можно судить по содержанию сего послания, знал лично преподобного Дорофея, и вероятно, был учеником его). Он говорит, что преподобный, сообразно с дарованием (данным ему от Бога), исполнял святое и мироносное служение равным образом в отношении к богатым и нищим, мудрым и невеждам, женам и мужам, старцам и юным, скорбящим и радующимся, чужим и своим, мирским и монахам, властям и подвластным, рабам и свободным: он всем постоянно был все и приобрел очень многих.

К крайнему сожалению, до нас не дошло полного жизнеописания сего великого подвижника, которое без сомнения было бы весьма назидательно. Выбрав из его собственных писаний то немногое, что мы теперь предложили читателям, считаем не лишним присовокупить к сему и свидетельство св. Феодора Студита о подлинности и чистоте писаний преподобного Дорофея. В завещании своем, св. Феодор говорить о сем так: «Принимаю всякую Богодухновенную книгу Ветхого и Нового завета, также жития и Божественные писания всех Богоносных отцев, учителей и подвижников. Говорю же сие ради умовредного Памфила, который, придя с востока, оклеветал оных преподобных отцев, то есть Марка, Исаию, Варсануфия, Дорофея, и Исихия; не тех Варсануфия и Дорофея, которые были единомысленны с Акефалитами и с так называемым Декакератом (десятирогим), и были за сие преданы анафеме святым Софронием в его книге, ибо сии совершенно отличны от вышеупомянутых мною, которых я, по преданию Отцев, принимаю, вопросив о сем священноначальствовавшего святейшего Патриарха Тарасия и других достоверных Восточных отцев; да и в учениях вышеупомянутых отцев я не нашел не только ни малейшего нечестия, напротив, многую душевную пользу». Согласно с сим свидетельствует и другой древний писатель Нил, слова которого напечатаны в виде предисловия в книге поучений преподобного Аввы Дорофея, в греческом подлиннике и в славянском его переводе. «Известно да будет, говорит он, касательно сей душеполезной книги, что было два Дорофея и два Варсануфия; одни недуговавшии учением Севира, а другие по всему православные и достигшие совершенства в подвигах (благочестия); сии то самые и упоминаются в предлежащей книге, почему мы и принимаем оную с любовью, как произведение сего Аввы Дорофея блаженного и достославного в Отцах».

Послание о книге сей к брату, просившему, чтобы прислали ему найденные слова преподобного отца нашего Аввы Дорофея, которому и похвала здесь содержится с кратким его жизнеописанием, и сказание о жизни Аввы Досифея.

Хвалю твое усердие, ублажаю твою благословенную и поистине добролюбивую душу за тщание о благом, многолюбезный брат. Ибо так трудолюбиво испытывать и искренно хвалить сочинения и дела блаженного поистине и богодостойного отца нашего, дару Божию тезоименитого, значит хвалить добродетель, любить Бога и заботиться об истинной жизни. Похвала, по словам блаженного Григория, рождает соревнование, соревнование же добродетель, а добродетель — блаженство. Итак, должно радоваться и сорадоваться поистине таковому твоему преуспеянию; ибо ты сподобился последовать стопам того, который подражал Кроткому и Смиренному сердцем, который, последуя душевному самоотвержению Петра и прочих учеников Христовых, так отвергнул от себя пристрастие к видимым вещам и так предал себя делам, угодным Богу, что и он, как я твердо знаю, мог с дерзновением сказать Спасителю: се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом (Матф. 19, 27). От того и скончався вмале с Богом, исполни лета долга (Прем. 4. 13). Не в видимых пустынях и горах пребывал он, и не полагал великим иметь власть над дикими зверями, но он возлюбил душевную пустыню, и желал приблизиться к горам вечным, дивно просвещающим, и наступать на душегубительные главы мысленных змей и скорпионов. Сих вечных гор он вскоре и сподобился достигнуть, с помощью Христовою, страдальческим отсечением своей воли; а отсечение своей воли открыло ему непогрешительный путь святых отцев, который показал ему блаженное оное бремя легким, и спасительное и благое иго, поистине благим. Отсечением же своей воли он научился лучшему и дивному способу возвышения — смирению, и принятую от святых старцев заповедь: «Будь милостив и кроток» исполнил на самом деле, а чрез сие украсился всеми добродетелями. Блаженный всегда носил во устах оное старческое изречение: «Достигший отсечения своей воли, достиг места покоя». Ибо он, старательно испытав, нашел, что корень всех страстей есть самолюбие [В греческой книге прибавлено: то есть любовь к успокоению своего тела]. На сие же самолюбие, рождающееся от сладостно-горькой нашей воли, наложив такое действительное лекарство (то есть отсечение воли), он (вместе) с корнем заставил увянуть и лукавые отрасли, соделался истым возделателем бессмертных плодов и пожал истинную жизнь. Усердно поискав сокровенное на селе сокровище (Матф. 13), найдя и усвоив его себе, он обогатился поистине, получив богатство неистощимое. Я желал бы иметь достаточную силу слова и мысли, чтобы сподобиться изложить по порядку и святое житие его, на общую пользу, в очевидный пример добродетели, показав, как он шел тесным и вместе пространным, преславным и блаженным оным путем. Ибо тесным называется путь сей потому, что идет неуклонно, и нераздвояясь держится между двух скользких стремнин, — как Божий друг, и Великий поистине, Василий объясняет тесноту прискорбного и спасительного пути. А пространным путь сей называется по причине беспристрастия и свободы шествующих по нем, ради Бога, и особенно по высоте смирения, которое одно только, как сказал Антоний Великий, бывает выше всех сетей диавольских. Поэтому и на нем (преподобном Дорофее) поистине исполнилось изречение широка заповедь Твоя зело (Псал. 118, 96). Но сие, как невозможное для меня, я оставляю, хорошо зная, кроме всех других добрых свойств блаженного, и то, что он, подобно мудрой пчеле, облетая цветы, и из сочинений светских философов, когда находил в них что-либо, могущее принести пользу, то без всякой лености в приличное время предлагал в поучении, говоря между прочим: «ничего в излишестве», «познай самого себя», и тому подобные душеполезные советы, к исполнению которых побуждает меня, как было сказано, если не благоразумное произволение, то невольное мое бессилие. А что мне повелела ваша усердная и добролюбивая душа, то я смело и сделал, устрашаясь тяжести преслушания и боясь наказания за леность, и с сим писанием послал вам, благоразумным о Боге торжникам, лежащий у меня без действия талант, то есть найденные поучения сего блаженного: и те, которые он сподобился принять от своих отцов, и те, которые он сам предал своим ученикам, творя и уча по примеру нашего истинного Наставника и Спасителя. Хотя и не все слова сего Святого могли мы найти, но только очень немногие, и те были (сперва) рассеяны по разным местам, и уже по устроению Божию собраны некоторыми ревнителями; но довольно будет предложить и сие, малое для правомыслия разума твоего, по сказанному: Даждь премудрому вину и премудрейший будет (Притч. 9, 9). Каков был блаженный Дорофей, к цели иноческого жития по Богу наставляемый, и согласно намерению и житие восприявший, — я воспоминаю умом своим. В отношении к духовным отцам своим он имел крайнее отречение от вещей и искреннее повиновение по Богу, частое исповедание, точное и неизменное (хранение) совести, и в особенности несравненное послушание в разуме, будучи во всем оном утверждаем верою и усовершаем любовью. В отношении к подвизавшейся с ним братии (он имел): стыдливость, смирение и приветливость без гордости и дерзости, а более всего — добродушие, простоту, неспорливость, — корни благоговения и доброжелательства и сладчайшего паче меда единодушия — матери всех добродетелей. В делах же, — усердие и благоразумие, кротость и спокойствие, признак доброго нрава. Относительно вещей (которыми он распоряжался к общей пользе), в нем были тщательность, опрятность, потребное без пышности. Все это вместе взятое с другими качествами, в нем управляемо было Божественным рассуждением. А прежде всего и выше всего были в нем — смирение, радость, долготерпение, целомудрие, любовь к чистоте, внимательность и поучительность. Но кто начал бы вычислять все подробно, тот уподобился бы желающему исчислить дождевые капли и морские волны, да и никто не должен, как я сказал прежде, решаться на дело, превышающее его силы. Лучше предоставлю вам сие приметное исследование, и вы, конечно, насладитесь им и поймете, от какой жизни и от какого блаженного пребывания, Божественным промышлением, все ко благу устрояющим, приведен был к поучению и попечению о душах сей милосердый и сострадательный отец, поистине достойный учить и просвещать души, великий в разуме и величайший в простоте, великий в мудрости и больший в благоговении, высокий в видении и высочайший в смирении, богатый по Богу и нищий духом, словом сладкий и сладчайший в обращении, искусный врач для каждой болезни и каждого врачевания. Он, сообразно с дарованием исполнял оное святое и мироносное служение равным образом в отношении к богатым и нищим, мудрым и невеждам, женам и мужам, старцам и юным, скорбящим и радующимся, чужим и своим, мирским и монахам, властям и подвластным, рабам и свободным. Он всем постоянно был все и приобрел очень многих. Но уже пора, возлюбленный, предложить тебе сладкую трапезу отеческих слов, которой каждая часть и изречение, даже самое малейшее, приносит не малую пользу и приобретение. Ибо хотя сей Божественный и дивный муж и высок был по дару слова, но, желая, по заповеди, снизойти и в этом, и явить собою пример смиренномудрия, он предпочитал везде смиренный и простой образ выражения и невитиеватость речи. Ты же, найдя наслаждение, достойное твоего блаженного и искреннего рачения, радуйся и веселись, и подражай жизни тобою достойно вожделенного, моля Владыку всех и о моем неразумии. Сперва же скажу я вкратце о блаженном отце Досифее, который был первым учеником святого Аввы Дорофея.