Заключение

Заключение

Таким образом, своим становлением и распространением на постсоветском пространстве неоязычество обязано прежде всего росту местных националистических настроений, направленных на защиту традиционных культур от нивелирующего эффекта модернизации. При этом модернизация отождествляется с Мировым Злом и представляется в конкретном этническом обличии, в виде некоего могущественного народа, который целенаправленно подавляет и поглощает местную культуру. Поэтому все неоязыческие идеологии в той или иной степени содержат антиколониальный заряд, не лишенный изрядной доли ксенофобии.

Другим важным элементом неоязычества являются его экологические ориентации, борьба за охрану и восстановление естественной окружающей среды, спасение природы от разрушительного воздействия современной индустрии. Вместе с тем борьба за чистоту природы нередко плавно перетекает в борьбу за «чистоту крови», а «экология культуры» оказывается новой формой расизма в духе новых правых. Любопытно, что в русском и украинском неоязычестве экологические установки находят выражение в полном отрицании практики кровавых жертвоприношений, тогда как в поволжском, осетинском и абхазском неоязычестве, гораздо более близком к традиционным моделям, жертвоприношения животных составляют неотъемлемую часть ритуала.

Одним из моментов экологических ориентаций современного неоязычества служит пропаганда «здорового образа жизни» и акцент на народную непрофессиональную медицину, основанную на использовании лечебных трав, заговоров, медитации и т. д. В частности, в этот комплекс входят и различные воинские упражнения и ритуалы, особенно популярные у русских неоязычников.

В современном неоязычестве следует отчетливо выделять два разных потока – книжное по сути, умозрительное неоязычество, искусственно создаваемое городской интеллигенцией, давно утерявшей связь с традиционной культурой, и языческое движение, возрождающееся в селе, где нередко можно проследить непрерывную линию преемственности, идущую из глубин народной культуры. Первое, безусловно, господствует у русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей и армян, где можно смело говорить об «изобретении традиции». У народов Поволжья, осетин и абхазов наблюдается более сложная картина, здесь обе тенденции весьма своеобразно взаимодействуют и пересекаются.

Городское книжное неоязычество связано с деятельностью людей, имеющих достаточно высокий образовательный статус. В своих поисках они не ограничиваются устным фольклором, а исследуют древние традиции, реконструированные учеными. На основе таких самостоятельно переработанных реконструкций русские неоязычники создают свои версии «языческой» религии, причем одни из них делают упор на индоиранское («арийское», «ведическое») наследие, другим импонирует зороастризм, третьи обращают взоры к «рунической магии». Кроме того, как мы видели, городская неоязыческая традиция в немалой степени обязана деятельности эмигрантов. Это особенно отчетливо прослеживается на Украине, где неоязыческие общины опираются на существенную поддержку канадских соотечественников.

Важно подчеркнуть и то, что городское неоязычество нередко выступает в форме даже не столько религии, сколько политизированной идеологии. В этом случае оно тесно связано с поиском национальной идеи, и его активно используют политические партии и движения. Это наблюдается во многих районах христианского ареала и особенно характерно для неоязычества в мусульманских регионах.

В городских неоязыческих общинах преобладает молодежь, нередко студенческая. А в селе представлены люди всех возрастов, но, главным образом, старшее поколение. Городское неоязычество знает лишь унифицированные общинные культы, тогда как в традиционном язычестве различаются домашние, общинные и региональные ритуалы.

По сути неоязычество является одной из новых форм религий или идеологий, в которых некоторые наши современники ищут ответ на кардинальные вопросы, поставленные перед человечеством XX веком со всеми его разительными противоречиями. Однако, будучи плоть от плоти XX века, неоязычество содержит столь же непримиримые противоречия, как и время, его породившее.