Глава 7 Пастырь нового поколения верующих

Глава 7

Пастырь нового поколения верующих

После разгрома «аббатства» и назначения в Тарасовку условия, в которых отец Александр нес свое апостольское служение, больше не менялись на протяжении примерно двадцати лет — до тех пор, пока советская власть в 1988 году не изменила радикально свою политику по отношению к религии. Отец Александр решил продолжать служение скромно, держась в тени и стараясь, насколько это возможно, избегать конфронтации с гражданскими властями. Он поставил себе целью быть доступным для нового поколения советской молодежи, которое начало освобождаться от иллюзий коммунистической идеологии, отвечать на возникающие у молодых людей вопросы, терпеливо вести их ко Христу. Во времена «аббатства» прихожан у него было немного, теперь же людей, ищущих с ним встречи, день ото дня становилось все больше. Молва о нем передавалась из уст в уста. Такая популярность стала волновать настоятеля, который пристально следил за ним. Кончилось это тем, что тот отправил донос в КГБ. Что же касается отца Александра, то он обратился к владыке Пимену, бывшему тогда митрополитом Крутицким и Коломенским (позже он станет Патриархом), с просьбой перевести его в другой приход.

Епископ согласился с его просьбой, однако прихожане не хотели отпускать второго священника и начали слать петиции в тот же адрес, после чего митрополит Пимен сообщил телеграммой, что отменяет свое решение. В результате благодаря популярности среди прихожан отцу Александру пришлось еще целый год служить вместе со стукачом. Особенно тяжело было находиться с ним в алтаре.

В один прекрасный день настоятель соседней церкви, в десяти километрах к северу от Тарасовки, предложил ему поменяться с его вторым священником. Старый и больной, он хотел, чтобы ему помогал молодой и энергичный батюшка. Рокировка состоялась летом 1970 года, о. Александр покидал Тарасовку почти тайно. И вот, попробуйте?ка это понять, его бывший настоятель весьма огорчился, узнав о его отъезде! В Новой Деревне, куда о. Александр тогда переехал, он будет служить до самой смерти, почти все время как второй священник. Настоятелем он был назначен лишь в 1989 году.

Покинув Алабино, отец Александр должен был найти себе жилище, поскольку в Тарасовке, а потом и в Новой Деревне, дома для священника не было. Тогда?то он и обосновался в Семхозе, небольшой деревушке неподалеку от Загорска, в деревянном доме с садом. Двери этого дома, к которому он весьма привязался, были широко открыты для друзей, прихожан и даже для людей незнакомых, искавших с ним встречи. Достоевский писал, что каждый человек должен знать, что где?то его ждут. Ну что ж! Семхоз и был таким местом, где каждого ждали в любое время[128].

«Если бы меня спросили, как чувствует себя душа, попавшая в рай, — рассказывает один из его друзей, — я ответил бы: точно как в доме отца Александра. Ничего особенного, просто хорошо. Как никогда и нигде. Свободно. Светло. Тепло. Ничего лишнего. Волшебная гармония, надышанная хозяином, исходила из каждого уголка и предмета»[129]. Можно себя чувствовать очень хорошо в самолете, не отдавая себе отчета, на какой высоте летишь…

Но гораздо чаще он принимал людей у себя в приходе. Семхоз находится более чем в полутора часах езды от Москвы, дом не так просто найти, поэтому там о. Александр пользовался известным покоем, ему, бесспорно, необходимым, чтобы восстановить силы. Он любил возвращаться туда после изнурительного дня, чтобы оказаться наедине не только с собой, но и с Богом. Именно там он писал книги и поэтому часто повторял, что не смог бы их все написать, если бы жил в Москве.

В этом доме все было просто и везде царил безукоризненный порядок. Даже житейские мелочи служили о. Александру для того, чтобы способствовать творческой работе, которая, по его мнению, присуща каждому христианину.

Он радовался тому, что в 1988 году смог расширить свой дом и жить удобнее, разумеется, преодолев все трудности, с которыми неизбежно были связаны такого рода начинания в советской стране. Стараясь хоть чем?то помочь жене, он не пренебрегал домашней работой и часто ходил за покупками. На нем лежал весь тяжелый труд в доме и огороде. Он умел готовить, поскольку считал, что в наши дни в семейной жизни не может быть обязанностей, лежащих только на жене. Когда Натальи Федоровны почему?либо не было дома, а у него случались посетители, он сам готовил им еду, при этом смеялся, напевал, читал стихи.

Церковь в Новой Деревне, где он служил двадцать лет, освящена в честь Сретения Господня.

По–русски название этого праздника этимологически связано со словом «встреча». Встреча Нового Завета в лице младенца Иисуса с Ветхим Заветом. Младенец Иисус приходит, чтобы принести свет народам, то есть неверующим. А когда Дева Мария подносит своего сына к Симеону, старец говорит ей: «И Тебе самой оружие пронзит душу»… Разве не является символом всего служения отца Александра тот факт, что храм посвящен Сретению?

Церковь — деревянная, несомненно, одна из самых простых и скромных в Московской области. Любопытно, что построена она была после революции, но в другой деревне, потом ее разобрали и вновь сложили в Новой Деревне, уже после Второй мировой войны. Деревня расположена по обе стороны старой дороги, ведущей из Москвы в Загорск. Позже, в нескольких сотнях метров, параллельно ей, была проложена новая дорога, в стороне от деревень. В конце семидесятых годов эту дорогу привели в порядок перед московскими Олимпийскими играми 1980 года, чтобы иностранные туристы могли проехать по ней в Загорск и дальше, в Ростов и Переяславль, где им показывали шедевры древнерусской архитектуры. Как?то раз комиссия, принимавшая дорожные работы, обнаружила, что по пути в Загорск иностранцы могут увидеть здесь церквушку, жалкий вид которой, вполне возможно, произведет на них неблагоприятное впечатление. По этой причине храм увеличили, пристроив к нему более просторный притвор, а кроме того, перестроили колокольню и паперть. Сделано это было со вкусом.

Железнодорожная станция, ближайшая к церкви, находится в нескольких километрах, в Пушкине.

Как во всех деревенских церквах, прихожанками новодеревенского храма были главным образом старые женщины. С приходом отца Александра состав прихода обновился. По воскресным и праздничным дням здесь стали появляться новые лица: образованные москвичи, молодежь. Сосуществовать двум этим группам не всегда было просто. Не все новые прихожане знали, как нужно держать себя в православной церкви, как креститься. Некоторые во время службы складывали руки крест–накрест, молодые девушки входили в храм не покрыв голову или даже — о ужас! — в брюках. Конечно, находились бабушки, которые поучали их. Со своей стороны, молодежь поначалу с некоторым презрением относилась к этим «темным» женщинам, не понимая, как они выражают свою веру. Терпением и добрым отношением и к тем, и к другим о. Александр сумел добиться того, что обе группы, несмотря на очевидные различия, приняли друг друга.

Отца Александра часто представляют как священника интеллигенции, но это неверно: он никогда не пренебрегал простыми людьми — прихожанами из своей деревни и ее окрестностей. Они, в свою очередь, уважали его и верили в силу его молитвы. Он ходил по домам, бывал почти в каждой семье: причащал больных, соборовал умирающих, освящал дома. Его общительность и теплоту испытал на себе каждый[130].

Рядом с церковью находился деревянный домик, где священники, певчие и псаломщики могли подготовиться к службе, приготовить себе еду. Здесь же в случае необходимости ночевали священники — в те дни, когда длительность служб или их число не позволяли им возвратиться домой. В этом домике у отца Александра был маленький кабинет, там стоял диван, на котором он мог спать. Именно в этот кабинет чаще всего приходили к нему люди. Если бы только эти стены умели говорить! Сколько мужчин и женщин, не веривших уже ни во что, обрели там смысл жизни! Сколько тех, кто потерял надежду, ушли оттуда с новыми силами! Сколько их, пространно рассказывая о своем прошлом, впервые исповедали там свои грехи! Сколько тайно крестились и впервые осенили себя крестом, рукою тяжелой и напряженной, словно они преодолевали какое?то физическое сопротивление!

Кто из духовных детей отца Александра не помнит о своей первой встрече с ним? Это бывало так. Один из ваших друзей рассказывает вам об отце, объясняет, где находится храм. И вот однажды вы приезжаете на Ярославский вокзал, садитесь в поезд на Загорск, выходите в Пушкине, пересаживаетесь в автобус, который довозит вас до большой дороги, и вы идете по нижней, параллельной дороге, вдоль изб, пока не увидите среди деревьев маленький голубой купол. Вы входите в церковь и робко остаетесь в глубине ее, опуская голову в тот момент, когда все крестятся. Возможно, отец Александр заметил незнакомое лицо, пока он выходил к царским вратам, чтобы прочитать молитву, или обходя церковь во время каждения, и подал вам знак головой. После службы, во дворе, вы подходите к нему, он просит вас подождать. Ожидание долгое, очень долгое, несколько томительное. Вы, вероятно, никогда не встречались со священником. Можно ли ему довериться? Наконец вас вводят в домик, а затем в кабинет. И там, с первых слов, которыми вы обмениваетесь, все опасения, вся недоверчивость рассеиваются. Перед вами друг, он вас слушает, и вы чувствуете, что он уже вас любит.

С отцом Александром было связано множество людей, и тем не менее у вас оставалось чувство, что ваша с ним дружеская связь особая, не такая, как у кого?то другого. Даже если вы видели его совсем недолго, даже если при этом присутствовал кто?то еще, всегда находился момент для истинной встречи с ним один на один, момент, когда он весь обращен к вам. В каждом видел он неповторимую личность и любил ее неповторимой любовью.

Впоследствии вы не раз возвращались в Новую Деревню. Может быть, напевая что?нибудь из Галича. Галич крестился у о. Александра. Покинув Россию в начале семидесятых годов, он так и не смог привыкнуть к эмигрантской жизни. В Европе он написал знаменитое ностальгическое стихотворение «Когда я вернусь», одна из строф которого посвящена маленькой церкви в Новой Деревне:

Когда я вернусь,

Я пойду в тот единственный дом,

Где с куполом синим не властно соперничать небо,

И ладана запах, как запах приютского хлеба,

Ударит в меня и заплещется в сердце моем —

Когда я вернусь,

О, когда я вернусь!

Итак, как и в первый раз, вы прошли сто шагов по двору, так же вошли в дом, в главную комнату, которая служит столовой, и те, кто теснятся там вокруг стола, дожидаясь своей очереди, подвинутся и дадут вам место. И всякий раз терпение ваше будет вознаграждено, вас ждет все тот же радушный прием.

Отец Александр не довольствовался тем, что принимал новых или будущих верующих в Новой Деревне. Он часто встречался с ними в Москве. Тем, кто опасался быть замеченным в Новой Деревне, он назначал встречи на квартирах своих друзей. Часто он крестил и взрослых, и детей дома, поскольку в то время каждый, кто крестился или крестил своих детей в церкви, неминуемо привлекал к себе внимание и мог подвергнуть себя серьезным неприятностям. Но и священники, которые крестили тайно, тоже рисковали. Чтобы получить приход, священнику нужно было не только получить назначение от епископа, но и зарегистрироваться у уполномоченного Совета по делам религий. Обнаружив, что священник крестит на дому, местные власти могли лишить его регистрации.

Дружеские встречи и беседы с людьми, ищущими смысл жизни, всегда служили для отца Александра поводом для неформального урока основ веры. Не надо забывать, что в Советском Союзе не существовало таких мест, где христиане могли бы общаться вне богослужений, как это принято на Западе; более того, это было запрещено законом.

Встречи эти имели некоторое сходство со встречами первых христиан. Конечно, они были далеки от идеала, который мы находим в Деяниях святых апостолов; тем не менее и они включали в себя элементы общинной жизни.

«Будучи священником, я стремился сплотить приход, сделать его общиной, а не сборищем случайных малознакомых людей. Старался, чтобы они помогали друг другу, молились вместе, вместе изучали Писание и основы веры, вместе причащались», — писал отец Александр[131].

Всем, кто к нему обращался, он оказывал помощь, одновременно духовную, моральную и материальную. Если он кого?нибудь крестил, то в дальнейшем регулярно его исповедовал, причащал, крестил его детей, освящал квартиру, когда человек переезжал. Он давал советы, как должно строить супружескую и семейную жизнь и отношения на работе, помогал в научных занятиях, находил адрес нужного врача, соединял людей, способных оказать другим ту или иную услугу; при случае помогал материально — но всегда делал это незаметно, например положив деньги в книгу, лежащую на столе. Из своего толстого, битком набитого портфеля извлекал нередко маленькие подарки, причем ему всегда удавалось найти именно то, что вам было нужно и приятно. Такие знаки внимания оказывались каждому.

Летом многие его друзья снимали дачи поблизости от Новой Деревни. Это не очень далеко от Москвы, поэтому, живя там, можно ежедневно ездить на работу в столицу. Мать о. Александра тоже снимала в деревне комнату с верандой у одной старой женщины, и многие заходили к ней, особенно по воскресеньям, после литургии. Она, как и сын, была открыта каждому, сердечно встречала всех. Благодаря этому узы дружбы, вообще свойственные небольшой новодеревенской общине, в летние месяцы еще более укреплялись.

Поначалу это была просто группа друзей. Отец Александр прибегал к их поддержке, и особенно к помощи своей матери, чтобы помочь новообращенным. Он очень тревожился за них, предоставленных самим себе в трудное время, когда новая вера еще так хрупка и сочетать ее с жизнью во враждебной советской среде так трудно. В те годы новообращенные зачастую не рисковали довериться родным и даже ближайшим друзьям — те бы их не поняли. Часто вполне самостоятельные молодые люди, старше двадцати лет, скрывали от родителей, что поверили в Бога.

К концу шестидесятых годов этот кружок, еще не имевший определенной структуры, уже не мог отвечать запросам всех, кто приходил к отцу Александру, а таких становилось все больше и больше. Тогда о. Александр стал создавать маленькие группы, с тем чтобы они собирались регулярно, как правило, раз в неделю[132]. Эти группы имели главной целью общую молитву и взаимопомощь, но при этом у каждой было свое лицо. Одни предназначались специально для катехизации тех, кто недавно крестился или еще только готовился к крещению. В других занимались богословием и историей Церкви, изучая те книги, которые удавалось отыскать, — как правило, дореволюционные или изданные на русском языке за границей и тайно привезенные в СССР. Использовали и книги на иностранных языках, но их нужно было сначала перевести. (Кстати, таким образом возникла целая серия самиздатских переводов из современной мировой христианской литературы.) Собирались обычно дома у одного из членов кружка — иногда у одного и того же, а иногда, из соображений осторожности, то у одного, то у другого, чтобы не привлекать внимания недоброжелательных соседей, которые могли и донести.

Члены этих групп постоянно участвовали в богослужениях Сретенской церкви в Новой Деревне, но не могли бывать там каждое воскресение — и потому, что ездить далеко, и чтобы не слишком привлекать внимание. Однако отец считал необходимым, чтобы они приезжали сюда регулярно. Все собирались в дни больших праздников, и, разумеется, с особой радостью в праздник Пасхи, называемый в Православной Церкви «праздником праздников».

Таким рождалась приходская жизнь в особых условиях Советского Союза, где разрешено было только богослужение, а все иные формы церковной деятельности верующим были запрещены и могли существовать только подпольно.

Нельзя не отметить, что эти группы возникли одновременно с теми малыми общинами на Западе, в которых столь остро был поставлен вопрос об объединении верующих вокруг таинства Евхаристии, — одновременно, но независимо от них[133].

Отец Александр придавал большое значение таинству крещения и считал, что к нему надо готовиться.

Взрослым, приходившим к нему с просьбой крестить их, он обычно говорил: подождите. Не торопитесь, читайте и перечитывайте Евангелие, надо им пропитаться!

«Когда вы действительно будете готовы, я это почувствую и сам назначу дату крещения»[134].

«Приходит в церковь взрослый человек и хочет принять крещение, — писал отец Александр. — Это, конечно, хорошо, но радоваться еще рано. Вспомним, что сказал Господь: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет»[135]. Спасен, то есть приобщен ко Христу. Заметьте — сначала он должен веровать, а не смотреть на Таинство как на добрый старый обычай, который мать в свое время не успела или не смогла выполнить. Крещение не только дар благодати Христовой, но и принятие на себя ответственности перед Богом; оно выражает намерение жить по Его воле»[136].

Что же касается маленьких детей, то эти обязательства от их имени берут на себя их родители. К несчастью, родители, приходящие крестить своих детей, часто сами едва умеют осенить себя крестом. И тем не менее священники их никогда не отсылают прочь, потому что детям нужна Божья благодать.

«Одно желание приобщить дитя Церкви, пусть смутное и безотчетное, Господь вменяет людям в веру. Нам же остается только молиться об этих детях, чтобы Сам Бог просветил их в дальнейшем»[137].

Крещение — решающий этап в духовной борьбе, и иногда это проявляется очевидным образом. Один из друзей отца Александра вспоминает о сомнениях, которые неожиданно овладели им накануне дня крещения.

«Да что же ты делаешь?! — спросил он себя. — Носить крестик, лобызать иконы, ставить свечки со старушками, говеть… Какого рожна? Как я мог дойти до жизни такой? По доброй воле отдать себя в объятия Церкви, поддакивающей государству во всем… Отец Александр Мень — просто исключение. А я, как всякий человек, не вписавшийся в систему, ищу утешения, способ забытья. Еще вопрос — есть ли эта вечная жизнь, Царствие Небесное?»

Решено, он не едет в Новую Деревню. Лег спать, но сон не шел. Вдруг у него началось своего рода помутнение разума. В глазах стали мелькать черные и белые полосы. Ничего подобного с ним никогда не было. Наконец его взгляд упал на стену, где висел образ Спасителя. Он с трудом перекрестился и мгновенно обрел спокойствие. Как и было договорено, на другой день отец Александр его крестил. Тот поделился с ним всем, что испытал несколько часов назад. Тогда отец извинился, что не предупредил его: это случается нередко, типичное нападение темных сил. Бывало, что люди, ехавшие креститься, засыпали в вагоне, а просыпались, уже проехав остановку, а бывало, садились не в тот поезд и оказывались совсем в другом месте[138].

Отец Александр самым тщательным образом наставлял тех, кто хотел креститься, старался всеми силами привести их ум и сердце в должное состояние. Для этого, в частности, он проводил их через долгую исповедь. Одна из его прихожанок вспоминает, как она удивилась, когда он предложил ей сесть в кресло напротив и довериться ему как другу. После этого они встречались несколько раз, и она поведала ему всю свою жизнь[139]. «Во время моей первой исповеди, — рассказывает другой прихожанин, — он мне объяснил, что такое призвание, христианская ответственность, которую мы берем на себя, становясь учениками Христа. Крещение для него никогда не было просто обрядом. Он истинно крестил нас во Христе, Сыне Божьем, ставшем человеком»[140].

Членам малых групп отец Александр советовал исповедоваться и причащаться по меньшей мере раз в месяц.

В Православной Церкви давно установился обычай, как раньше это было принято у католиков, причащаться только раз в году или в случае угрозы смерти. При этом в оправдание ссылались на изначальную греховность человека, но практика эта не соответствует обычаям древней Церкви. Справедливости ради надо заметить, что в России были люди, такие как преподобный Серафим Саровский, которые советовали причащаться часто. А после революции, в пору преследований, некоторые священники и маленькие общины мирян сами осознали жизненную необходимость в частом причащении. Общая практика, однако, оставалась прежней.

Отец Александр принадлежал к числу тех, кто в наши дни, в лоне Православной Церкви, ратовал за возврат к частому причащению.

Чтобы подготовить верующих к принятию тела и крови Христовой, Православная Церковь требует от них ничего не есть и не пить с вечера и советует, если причащаешься в воскресенье, накануне быть на всенощной. Кроме того, перед причащением принято исповедоваться. Желательно, чтобы священники исповедовали до литургии, но, как правило, они вынуждены продолжать исповедь в течение почти всей службы, а иногда и вплоть до самого причащения. Если литургию служат в главном алтаре, исповедь проводится в боковых приделах. Когда народу собирается очень много, священник проводит общую исповедь. Однако такие общие исповеди нередко носят в известной степени механический характер: священник перечисляет грехи по списку, а верующие мысленно каются в тех, которые они совершили. Потом один за другим подходят к священнику за разрешительной молитвой.

Отец Александр не довольствовался перечислением грехов и всегда, помогая верующим разобраться в самих себе, произносил проповедь. В ней проявлялись одновременно его талант проповедника, опыт духовной жизни и чуткое отношение к состоянию души каждого прихожанина. Не случайно многих в эти мгновения охватывало чувство, что слова, произнесенные отцом, направлены лично к ним. Подходя к нему за разрешительной молитвой, каждый мог несколько минут поговорить с ним. В свое время такого рода общие исповеди ввел в обиход о. Иоанн Кронштадтский. Позже, после революции, его примеру последовали другие священники, в частности о. Н. Голубцов, бывший духовным отцом о. Александра. Во время преследований религии в годы правления Хрущева о. Н. Голубцов мало проповедовал, поскольку, видимо, это было просто невозможно, зато он прославился своими общими исповедями[141].

Отец Александр считал, однако, что верующие не могут обходиться одной только общей исповедью, но должны обязательно чередовать ее с исповедью индивидуальной, во время которой у священника с прихожанином может установиться истинный личный контакт; на этом он очень настаивал.

Он придавал исповеди особое значение. В ней находили отражение и его концепция деятельности священника, и контекст, в котором она осуществлялась.

Советская система оказала разрушительное действие на человеческие души. Иногда говорят даже об антропологической катастрофе, подразумевая, что система оказала столь же губительное воздействие на умы и сердца, как Чернобыль — на физическое здоровье. Режим требовал от каждого участия во лжи, оно становилось своего рода проверкой на лояльность, а воспринималось оно многими как тайное унижение и наносило глубокую рану. Сталин называл писателей «инженерами человеческих душ», подчеркивая этим, что личность можно конструировать на манер автомобиля. Чтобы снять эту порчу, нужны были целители душ. Церковь, напоминал отец Александр, сравнивает духовника с врачом. Он и сам был врачом, участливым и терпеливым, который выслушает, ободрит, вселит надежду. Он лечил обильной любовью. Во время исповеди он, наверное, вспоминал слова пророка Осии, дважды повторенные Христом: «Милости хочу, а не жертвы»[142].

Вот что отец Александр говорил о тех отношениях, которые устанавливаются у верующих с их духовным отцом, со священником, которому они регулярно исповедуются: «Они не должны принимать никаких важных жизненных решений, не получив благословения или, по крайней мере, не посоветовавшись с ним. Они должны пользоваться его указаниями во всем том, что касается молитвы, причащения, постов, служения людям. Следуя этим указаниям, они также ставят свою жизнь в согласие с тем, к чему призывает Церковь»[143].

К сожалению, сегодня в России некоторые неопытные священники, обычно из числа неофитов, желая подражать старцам, превращают духовное руководство в настоящую тиранию. Отец Александр предупреждал об этой опасности и напоминал, что приходский священник не вправе брать на себя духовное руководство в той же форме, что и старец: «Нередко полагают, что в отношении к духовнику следует придерживаться принципа послушания. На самом же деле этот принцип приложим главным образом к монашескому образу жизни. Монах дает обет послушания и обязуется исполнять любое требование своего духовника. Приходский священник не предлагает мирянину такого подвига, а на себя не берет права давать непререкаемые указания. Он лишь напоминает церковные заповеди, руководит духовной жизнью человека, помогает ему в его внутренней работе»[144]. Иными словами, священник должен остерегаться патернализма и авторитарности.

Отец Александр хотел привести каждого человека к тому, чтобы тот принимал решения самостоятельно. Он не хотел приказывать и настаивать и сравнивал свою роль с ролью акушера, который лишь помогает матери произвести на свет ребенка. Один из его друзей сказал про него, что он был «выше и одновременно рядом»[145].

Человек на редкость деятельный, отец Александр постоянно напоминал, что молитва неотделима от христианской жизни, что вера питается молитвой. Он сочинил небольшое практическое руководство к молитве, отпечатал его на машинке и давал читать своим духовным детям, в частности, советовал не унывать перед трудностями, которые могут возникнуть при молитве. Это вопрос терпения. Один психиатр рассказывает, какой диалог завязался между ним и отцом Александром в день их знакомства. Отец Александр спросил: «К вам, наверное, обращаются не только с болезнями, но и с вопросами — скажем, о смысле жизни?» — «Ищу сам, к кому обратиться, — ответил психиатр с легкой иронией. — О смысле смерти…» — «Мы тоже ищем.

У нас, правда, есть одно справочное окошко, в него приходится долго достукиваться. По–нашему это называется молитвой…»[146]

И еще одно высказывание о. Александра: «В античной мифологии рассказывается о гиганте Антее, он обретал силы, прикасаясь к земле. Мы, наоборот, чтобы обрести силы, должны на мгновение коснуться неба».

Все друзья свидетельствуют о силе его молитвы.

Надо бы собрать свидетельства людей, которые утверждают, что были исцелены по его молитве. Например, один из его друзей, умиравший в отделении реанимации онкологической больницы, рассказал, что сознание стало возвращаться к нему, когда он услыхал голос отца Александра, пришедшего его навестить.

Все, кто знал его, поражались запасу его сил. Он никогда никому не отказывал во встрече, к нему можно было прийти и без предупреждения. И он все бросал, чтобы выслушать пришедшего, — если только не служил.

Как это ему удавалось? Его работа в приходе, встречи с людьми в Новой Деревне и в Москве. Ответственность за группы, катехизация, научная работа, дорога из дома в Новую Деревню и в Москву… А еще он находил время для того, чтобы быть в курсе культурной жизни и работать над богословскими трудами, писать статьи и книги. Его отличали необычайно высокая работоспособность, могучая память, редкое умение сосредотачиваться. С детства он научился не терять времени даром. Как только находилось свободное место в электричке, он садился, доставал из портфеля картонную папку, клал на нее лист бумаги и начинал писать…

Среди его духовных детей были, конечно, преданные люди, на которых он мог положиться. Он бывал рад отправиться с кем?нибудь из них на машине в Москву из Новой Деревни. Тогда машина превращалась в настоящую штаб–квартиру на колесах!

Отец Александр умел использовать каждую свободную минуту. Если трудишься — трудись, если молишься — молись, если отдыхаешь — отдыхай, советовал он. Но не делайте ничего кое?как, бестолково. Не пребывайте в праздности, не бездельничайте. Следите за тем, чтобы не убивать время, так как, убивая время, вы убиваете собственную жизнь[147].

Один священник, неплохо знавший его, однажды воскликнул: «Я тоже пастырь, и у меня полно работы, с утра до вечера. И каждый раз, когда мне попадается какая?нибудь ваша книга, я одного не могу понять: как, когда вам удается делать все это?» Отец Александр показал глазами на икону и ответил с улыбкой: «А у меня договор. Я отдаю все, что имею, и все свое время, и мне тоже по мере сил дается все успевать»[148].

Объем деятельности отца Александра нельзя, конечно, измерить в цифрах, но, если уж на то пошло, кое–какие данные можно привести. В семидесятые годы в его окружении насчитывались десятки групп, и вокруг каждой из них, в ее орбите, были еще десятки человек. Он крестил в среднем человек пятьдесят в месяц, в основном взрослых. Благодаря духовной открытости, энциклопедическим знаниям, любви к литературе и искусству, интересу к наукам он был идеальным собеседником для интеллигентов, от вопросов которых никогда не уклонялся, отделываясь общими фразами. Сколько известных людей — ученых, писателей, художников — он сумел приобщить к Евангелию? В наши дни, когда былые предосторожности уже ни к чему и можно обо всем говорить открыто, мы с удивлением узнаем эти имена. Как?то на выставке одного живописца, должно быть, примерно в 1966 году, когда о. Александр еще служил в Тарасовке, женщина, одетая во все черное, подошла к нему и сказала: «Похоже, вы очень хорошо умеете обращать людей, а у меня есть несколько человек, которых нужно обратить». Это была знаменитая пианистка Мария Юдина. Они подружились и в дальнейшем нередко встречались, вели нескончаемые разговоры, часами вышагивая вокруг церкви в Тарасовке.

В те же годы он познакомился с Солженицыным. Прочтя одну из его книг в самиздате, захотел увидеть его. Один из друзей отца Д. Дудко тайно организовал эту встречу, поскольку Солженицын, работавший над очередной книгой, вынужден бывал таиться. Трое мужчин приехали к нему. «Кто там?» — спросили из?за двери. «Тот, кто нужен, тот, кто нужен», — ответил друг, не осмеливаясь назвать пришедших по именам. Их ввели в дом. Судя по фотографиям, отец Александр представлял себе, что увидит человека угрюмого и сурового, однако все оказалось не так: Солженицын был весел, улыбался во весь рот и был полон сил. Казалось, он излучает энергию. «Я встречал известное число писателей, но никто из них не был так умен. Он воспринимал все мгновенно и обладал юношеским энтузиазмом, строил множество планов». В дальнейшем они встречались регулярно. Солженицын крестился в детстве, но вера в нем пробудилась позже, хотя в христианстве он видел скорее этическую систему. Он прочитал некоторые из книг отца Александра еще до их публикации[149].

Отец Александр был связан с Надеждой Мандельштам, вдовой великого поэта[150]. Она нередко причащалась в новодеревенской церкви. Он посещал ее в Москве, соборовал за день до смерти.

Из своих знакомств отец Александр никоим образом не пытался извлечь себе славы. Он не старался предстать в выигрышном свете, всегда был предельно смиренным и предпочитал оставаться простым сельским священником.

«Если писателю скажут, что он «единственный», — это его триумф, а для нас, священников, катастрофа. Мы рядовые, живущие присягой. Мы из той породы, которая «в одиночку в поле не воины». Кроме того, от чувства самости успешно оберегают неудачи, ответственность, утомление и опасность. Увы! И вообще у меня научный склад ума, а наука учит смирению. Ну сделал то?то и то?то. Ну одной книгой больше. Что это в сравнении с безмерностью задач?»[151]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.