Смешно и страшно

Смешно и страшно

…и дальше говорили стоя.

— Он вам как представился? Николаем Ивановичем? Важничал?

— Откровенничал. Стращал.

— Так и я ничего не скрываю. Но скажу, что такие, как он, у меня повсюду расставлены, но и они, и даже и я — это все инструменты. Мы все — исполнители. — Мы пошли к лифту. — Что ж это Россия такая бесстрашная-то, а? — Мужчина коротко покосился. — И умирать русские не боятся, а?

— Смерти нет для русских.

— Для русских нет смерти? — Он спросил как будто себя самого.

— Вообще-то душа у всех бессмертна, — сказал я, — но мы особенно это знаем, больше всех перестрадали. Нас Господь любит. Кого любит, того наказывает. Россия — это любимый ребенок Господа. Он доверчив, увлекается иногда игрушками, но он чист душой. Он свободнее других в поступках. Когда он ощущает, что удалился от Бога, то в страхе бежит обратно к Нему, надеясь на прощение.

— Больше не побежит. — Он застегнул верхнюю пуговицу на рубашке. — Россия приговорена. Теперешнее правительство нам нужно для того, чтобы подчинить Россию мировому порядку, а это, которое мы здесь готовим, уже окончательно Россию уничтожит. Могли бы это сделать и теперешние, но оказались слабы, податливы на славу, на деньги, свое окружение создали из лизоблюдов, родни и знакомых. Так дела не делаются. Поправим. И с евреями разберемся. Были б загадочны, если б не были жадны. А так — процентщики.

У снегохода мы остановились. Он задержал мою руку и с улыбкой произнес:

— Едешь сюда — одни планы, а встречаешь юную особу, которая не то что от острова, от родового замка, даже от перстенька отказывается да еще и на все предупреждения о гибели ее родины рукой машет. Ерунда все это, говорит. И ты, говорит, дурью не мучайся. Каково?

— Видимо, ей лучше знать, — сказал я. — Вы озябнете, холодно.

Мы простились.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.