Скоро утро, но еще ночь

Скоро утро, но еще ночь

Аркаша храпел на полу. Генат спал сидя, уронив голову в опустошенную тарелку. Людмила, жестикулируя рукой с сигаретой, громко говорила:

— Дочурик, того ли вожделела, того ли алкала душа моя? Детунчик, не начинай топтать тропинки моей судьбы. Не пей. Я тебя свалила с плеч, но материнское сердце говорит тебе: не сердись. Ведь перед тобою не мать, а устройство такое рождательное. Вас, дочки, развели искусственно, сечешь? Ты захочешь сказать «папа», — а где его взять?

Юля таскала на кухню посуду.

— Ну что, можно поздравить? — бодро спросил я. Юля сделала брезгливую гримаску. Когда она проходила мимо, торопливо, шопотом, произнес: — Оденься, выйди. — А вслух заметил: — Людмила, отдыхай.

— А со мной, фигурально говоря, выпьешь? — спросила она. Не отцвела еще хризантема в моем саду. Как бы так, да?

— Мам, сказано тебе! — прикрикнула Юля.

Я вышел и ходил у избы, глядя на звезды и читая Иисусову молитву. Нашел Полярную, безобманную звезду, сориентировался. Если мы на северо-востоке от Москвы, значит, двигаться будем на юго-запад.

Юля выскочила в мужском полушубке. Подпрыгнула и обняла.

— Прямо стихи, — сказал я. — В литобледенение, помню, ходил один дядечка, он написал: «Я помню чудное мгновенье, ко мне ты бросилась на шею, и вот висишь уж сорок лет».

— А мне и минуты нельзя повисеть?

— Юля, соедини меня с Викой.

— Зачем с Викой? Ты больше Лорке понравился. Да я не ревную, родня будем. Я-то, конечно, сама вообразила. Ты мне улыбнулся, я и разбакланила, что выполнила приказ тебя охмурить. «Мне стало очень весело», — сестричкам я сэмэсила. Я-то уж прикинула, с тобой все будет чики-пики. А? Мы с тобой два дерева, остальные пни. Вообще-то сказать честно? Я вас использовала, чтобы в Алешке ревность вызвать. Но он же Божий человек.

— Налаживай жизнь с Геной.

— Как налаживать? Я же искусственная кукла.

— Соедини меня с Викой.

— Вот чем загружаешь. А не спросил, можно ли. Она, чать, в зоне.

— Вы сообщаетесь, значит, можно.

Юля достала сотовый и мелконько, крашеным ноготком, в него поклевала.

— Это я, — сказала она, — не спишь? Да какая свадьба, постная комедия. Жених хрюкает в салате. Слушай, тут ты нужна. Передаю трубку.

— Вика, — торопливо и напористо сказал я, — соедини меня с Гусеничем. У него я был. После вас. Меня к нему завезли. Надо договорить. Соедини. — В телефоне молчали, и я спросил Юлю: — Тебе Вика отвечала? Что ж она молчит? — Вдруг в трубке раздался четкий мужской голос: — Слушаю вас. Чему обязан?

— Если поздно, извините. Могу ли я говорить открытым текстом?

— Да. Такой роскошью в своих телефонах я располагаю.

— Мне надо этих ученых вернуть России.

— Задачка. — Он помолчал, потом даже усмехнулся. — Узнаю? русских — сам погибай, товарища выручай. — Еще помолчал, еще хмыкнул: — Что ж, Россия богата умами. Купим новых.

— Эти не продажны. Ваше упование на деньги тупиково. Это тактика. Стратегически победит душа.

— Не надо метафизики. Я подумаю. На прощание вопрос. Нам придется говорить: ты победил, Галилеянин?

— Конечно. Христос всегда Тот же. И был, и есть, и будет. Он — Камень, на Котором стоит мироздание. Вечен и бессмертен. Его ли колебать? Терпит, терпит, да и вразумит. Но это ж все известно… Вы спали, наверное, уже?

— Это вы спите, а мы не спим.

— Я могу и дальше продолжить: «Вы устаете, а мы не устаем, вы мало едите, мы вообще можем не есть. Но терпения, но смирения нет у нас».

— Смешно состязаться в начитанности, — перебил он. — Но одно: есть свобода воли, и есть бессмертие души. Так? Но если я со своей свободой не хочу бессмертия души? Свобода выбора дана мне Богом, и Он же меня ее лишает, это нелогично.

— Надо же и отвечать за свои дела на земле. И нам ли решать за Бога?

— Давненько не слышал нравоучений, — сказал он. — Я-то привык, что передо мной отчитываются.

— Одно, последнее, не от себя, от святых: все страдания человека оттого, что он хочет жить без страданий.

— Надо же! — В телефоне щелкнуло. Я думал, конец связи — нет, тут же зазвучал веселый голос Вики:

— Поговорили?

— Викочка, — растерянно сказал я, — ради чего звонил, то и не сказал ему. Мне же денег надо было попросить.

— Это не проблема, — утешила она. — Деньги его не чешут. Сколько? Миллион?

— Думаю, да.

— Ну и ладушки.

— Ладушки, ладушки жили у Бен-ладушки.

— Ну, вы опять нормально, — восхитилась Вика. — Гусенич уржется.

— Процитируешь ему?

— А то как же! Надо его вздрючивать, а то он как-то последнее время чего-то не того. «Сядь, — говорит, — на мобильник на паспорт сниму». Отходняк мне готовит. Да я не сдвинусь, пусть не надеется. Хоть я и кукла бесчувственная, а без зимнего леса не проживу. — Она помолчала, видимо ждала, что я что-то скажу. Что я мог сказать? Вика попрощалась и попросила: — Юльке телефон отдайте.

— Да, скажи поклон Лоре, передай: будет молиться Божией Матери — и сама поймет, как поступать.

— Я скажу, вы сказали: скажи Лорочке. Так-то, мистер.

— Если я мистер, то ты — мистерия.

— Нормально! Сами придумали?

— Само сказалось. Это ты ему тоже процитируй.

— А то еще бы, как же.

— Спасибо, Викочка, — сказал я в мобильник, выключил его и отдал Юле. — Спасибо, Юлечка. Иди спать, детское время вышло.

Она скорбно понурилась, а я опять пошагал к Иван Иванычу. Вспомнил материнские пословицы: «Бес силен, да воли нет» и другую: «На зло молитвы нет». Пословицы эти были сейчас нужны, чтобы обрести спокойствие души. Я думал: ведь эти ученые говорили заказчикам правду, что ж те не поверили? То есть такая правда заказчикам не нужна. То есть опять готовится для России очередной хомут, новая попытка загнать в стойло непокорный русский народ? Лишь бы без крови отбиться. И как же они Бога не боятся?

Навстречу мне шли посланные в дом Аркаши.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.