14/15.11.91

14/15.11.91

Еще о Чтениях. Рогатый не мог, разумеется, остаться равнодушным. Человек, фамилию которого я называть не хочу (прихожанин отца), явил такой взвинченный эгоцентризм, такую душевную неопрятность, такую расхристанность, что стало тошно (в буквальном смысле слова). Он облил грязью и отца, и всех сидящих в зале. Со снисходительной фамильярностью, похлопывая о. Александра по плечу, он сообщил аудитории, что ничего нового отец в христианство не внес, а сказать что?либо вразумительное об апостоле Павле якобы вообще оказался не в силах (претендовавший на это оратор — тем более). Как глухарь на току, не замечая реакции зала, он изливал свои чувства трепетного восхищения и обожания — обращенные не к ближнему, а к себе, любимому.

Этот словесный понос продолжался минут 40 (при регламенте 10–15). И хотя солисту неоднократно кричали «Хватит!» (не только чинные старушки), а председатель напоминал о времени, он не сошел со сцены, пока не изнемог, выразив сожаление, что сказал так мало. Клинический случай чудовищной самовлюбленности.

Когда цыпленок табака учит курицу, это не просто смешно — это противно. А если он еще страдает синдромом Сальери, это говорит о запущенной духовной болезни.

Хорошо ответила этому человеку Соня Рукова. «Предыдущее выступление вызвало глубокую боль. Это вольная или невольная спекуляция именем отца. Как же мы можем быть его духовными детьми? Что мы можем сказать о нем, когда еще живы его родные? Апостол Павел — фигура загадочная, которая вызывала у него благоговение».

«Для меня о. Александр — воплощенная Благая Весть. Утверждаю, что о. Александр свят. Он святой в том смысле, в каком он учил нас, — в смысле всецелой поглощенности христианством. Он живое воплощенное свидетельство правоты Евангелия и исполненных заповедей Христовых. Евангелие — это же всё про него. Этот человек всецело со Христом». Привела слова отца: «Они думают, что я принадлежу всем. А я не принадлежу даже себе».

О. Александр говорил о дефиците благоговения: «Мы абсолютно фамильярны с Богом, со святостью». Из телевизионной записи вычеркнуты его слова о дефиците любви. Это его подлинная боль. «Что такое дистанция между мной и духовным отцом? — Мы не осознаём этого».

Самый дорогой сувенир отца, который он всегда носил с собой, — кусочек листа с гефсиманской оливы. Постоянно хранил в шкатулке камень из Гефсиманского сада.

«Однажды я уронила банку с крещенской водой. На его лице появилось выражение боли. Он сказал: «Со священными предметами надо обращаться очень осторожно»».

Другие слова о. Александра: «Когда вы пишете о Деве Марии и Христе, старайтесь смотреть на них не изнутри, а только на расстоянии: мы можем внести свое».

«Мы по отношению к отцу очень виноваты. Нас много, тех, кто ощущал эту вину. Мы потеряли бдительность. Мы забыли, что такое период гонений.

У о. Александра была, есть и остается могучая атмосфера любви, но он боялся погружать в нее насильно.

Он просвещал любовью. Это чудо, подвластное далеко не каждому. Он думал: сначала Москва, потом Московская область, Ленинград, а потом — в 1991–1992 годах — лекции по Сибири. Мечтал сказать свое слово для детей. Наконец он сказал: «Всех жителей Пушкино надо считать за наших прихожан. Именно здесь просвещенных меньше всего».

При передаче его текстов надо сохранить неправильные слова и незаконченные фразы — эффект потрясающий, это дает увидеть работу души человека.

Мы теряем благоговение, не ощущаем дистанцию между собой и о. Александром. Нельзя было прикасаться к нему и снимать посмертную маску: это лик святого человека. Нельзя делать из его облачения экспонат.

Первые слова Христа Магдалине: «Не прикасайся ко мне».

Блаженны соблюдающие благоговение, ибо они Бога узрят».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.