ЧТО МЫ НАСЛЕДУЕМ?[41]

Наследие отца Александра необозримо: богословие, философия, история, религиоведение, культурология, историософия, педагогика, проповеди, исповеди, лекции, выступления, книги, статьи, рецензии, интервью, беседы, проза, стихи, рисунки, письма, словари, комментарии, слайд–фильмы, видеозаписи, магнитофонные записи, киноленты.

Я перечислил только научные дисциплины, жанры, виды документов — как бы полочки, на которых лежит это наследие. А ведь у него всё это существует в живом единстве. Нечто скрепляет всё это в единое целое. Что скрепляет?

Конечно, дух. Дух дышит, где хочет, и он всегда дышал в этом человеке, в его слове. Это евангельский дух, который сам отец Александр определил как «дух свободы, любви, терпимости, уважения к личности человека — образу и подобию Творца». А еще он говорил: «Если дух свят, он захватывает всё существо человека, и тело его становится храмом».

Так и было с отцом Александром. Он был гением, религиозным гением — это смутно или явно ощущали все, кто с ним сталкивался. А гений — это чудо, и потому его наследие отмечено удивительной гармонией, присущей этому человеку.

Прежде всего надо сказать, что это духовное наследие, выраженное в его словах, в его личности, в его жизни и смерти. Это наследие связано с прошлым и настоящим и устремлено в будущее.

Мы — наследники. Говоря «наследники», я имею в виду прежде всего верующую воцерковленную интеллигенцию, людей культуры. Что же мы наследуем? И что мы в силах унаследовать?

Когда я задумался над сегодняшней темой, я задался вопросом: а что сам отец Александр считал наиболее ценным в наследии своих предшественников? И тут обнаружилась поразительная вещь: оказалось, что это наиболее ценное, наиболее важное присутствует в наследии самого отца Александра не только в полной мере, но и в высочайшей степени.

Вот что он пишет о Чаадаеве: «Он считал, что христианский идеал, не абстрактный, не загробный, не заоблачный, а земной! Христос принес его на Землю, чтобы люди его осуществили! И Чаадаев утверждал, что это возможно лишь при соединении в едином потоке западной активности и восточной глубины созерцания. И этот синтез, он полагал, возможен именно в его стране».

Отец Александр и дал этот синтез — Чаадаев не ошибся. И далее о Чаадаеве: «Одна из основных его идей, очень глубоких, заключается в том, что любая цивилизация, если она хочет быть здоровой и развивающейся, обязательно должна иметь духовное, религиозное обоснование… Цивилизация, построенная только на светских, на материальных условиях, неизбежно будет деградировать».

Это одна из центральных, излюбленных идей отца Александра, которую он не уставал повторять и развивать. Он говорил: «…мы должны знать, что если не найдем верной дороги, наше столетие может стать последним в истории. Не волен ли Творец начать ее сызнова — с малых островов, которые останутся после ядерной катастрофы? Или вообще с другой планеты, с другого человечества?..»

Суровое предостережение. Хотя он же надеялся, что нам удастся избежать участи Содома и Гоморры, всегда верил в милосердие Божие, в то, что жертвенность и служение подвижников, освещающих ночь XX столетия, уберегут нас в царстве беззакония и злобы.

А вот это о ком сказано? «…Этот совсем не старый человек нес на себе колоссальное бремя. Простой, как ребенок, и одновременно мудрый. Человек, который вызывал восхищение, зависть, ненависть, поношение, презрение. Человек, о котором потом напишут сотни книг и брошюр… [Он] всегда жил верой, всегда жил мистическим прозрением, всегда жил порывом к вечности. И это делает его для нас дорогим не только как писателя, как мыслителя… но и как неповторимого своеобразного человека, ярчайшую личность, которой может гордиться каждая культура». Это Александр Мень о Владимире Соловьеве, а как будто сказано о нем самом.

Он же: «Трудно сказать, кем был Соловьев… Универсальная личность! И в этом отношении он действительно похож на Пушкина. Как будто бы произошел какой?то взрыв в его лице… В юные годы у него возникает смелое и совершенно отвлеченное решение: создать систему, в которой вечная истина христианства была бы изложена на языке современной философии и науки». Это решение отец Александр реализовал на практике.

И еще: «Своей невесте он говорил, что хочет написать историю религии, которая бы показала место христианства в мировом религиозном становлении. Но план этот не был выполнен».

Но он все?таки был выполнен — не Владимиром Соловьевым, а Александром Менем. Я имею в виду его шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни», к которому надо добавить книгу «Сын Человеческий».

В число его предшественников входят также Николай Бердяев, о. Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский, Сергей Трубецкой, Семен Франк, Владимир Лосский, Георгий Федотов, мать Мария Кузьмина–Караваева (Скобцова). И когда он говорит о них, каждый раз создается впечатление, что это о нем — настолько всё сходится. Позвольте мне привести несколько его цитат в подтверждение этой мысли.

О Бердяеве: «…это великая философская поэзия, глубокая мудрость! Мне иногда казалось, что из одной фразы Бердяева можно было построить целое сочинение, — столько там закодировано мудрости».

Об о. Сергии Булгакове: «И вот они начинают догматический подкоп под него, чтобы обвинить его в ереси, чтобы превратить его в создателя лжеучения. Такой ум гигантский безусловно поднимал массу спорных вопросов! Он был уязвим! Уязвим, как каждый большой человек… Неуязвим только глупец, который говорит азбучные исти–ны: дважды два четыре — как тут можно быть уязвимым? А тот, кто поднимает проблемы, конечно, уязвим!..

Впечатление, которое оставила эта личность в людях, его знавших, неизгладимо…

… Так или иначе, заговор молчания кончился, так или иначе, эта величественная, светлая фигура кроткого, мудрого, просветленного человека, человека гигантского ума, огромной веры, человека, жизнь которого была исканием, и не только исканием, но и обретением, полнотой обретения, — сегодня он снова с нами».

О Федотове: «… поразительная гармония, слившая в одном человеке веру, знания, доброту, алмазную твердость, необычайный накал любви к отечеству, полное неприятие какого?либо шовинизма, — всё это черты, характеризующие облик Федотова как писателя, мыслителя, историка и публициста».

О матери Марии: «Служила людям и умерла за людей — значит, за Христа».

И, наконец, о всех деятелях русского религиозного возрождения: «Они были святыми нашей культуры, не канонизированными, но действительно образцами, на которые могут равняться нынешнее и будущие поколения».

Итак, что же мы наследуем?

1. Я думаю, прежде всего мы наследуем традицию открытого христианства, которую отец Александр развил и обновил. Христианства, понятого не как теория, не как свод правил, запретов и повелений, а как новая жизнь, преображающая человека. Христианства, открытого всем ветрам истории, распахнутого навстречу человеку, говорящего с человеком на понятном ему языке, открытого миру и его проблемам. Оно, это христианство, основано на вере, любви и свободе — тех дарах, которые Бог дал человеку, тех принципах, которые заповеданы нам Христом. Для этого христианства характерны терпимость, восприимчивость, чуткость к иным традициям, уважение к личности, диалог с миром и людьми, поиски общехристианского и общечеловеческого единства.

Открытое христианство мало похоже на «бытовое, обрядовое православие с его стилизацией, елейностью и «вещанием»» (слова отца Александра). И оно неизбежно сталкивается с иной, закрытой моделью христианства — «христианством» косным, мертвящим, унижающим человека, умеющим только возводить стены, строить баррикады, ставить границы. Его приверженцы — это духовные пограничники или конвойные караульщики, закон которых: шаг вправо, шаг влево — открываем огонь. Везде им мерещатся ереси, уклоны, сатанизм, антихрист в Москве. Ревнители веры на словах, они вступают в союз с погромщиками веры — коммунистами и нацистами.

Для закрытой модели христианства характерны узость, шовинизм, агрессивная религиозность, культурный эгоцентризм, духовный сепаратизм. Это конфронтационная модель, которая не может существовать без врага. Поиски и уничтожение врага становятся смыслом жизни. Любовь, терпимость, открытость — это всё связано, это всё едино. Ненависть, нетерпимость, закрытость — это тоже связано, это тоже единый комплекс.

Отец Александр говорил, что «нетерпимость, фанатизм… есть проявление не столько веры, сколько неуверенности… нетерпимость есть род душевного недуга, способного извратить любую, даже самую светлую идею».

Закрытая модель — это фарисейское, имитаторское христианство и, если называть вещи своими именами, — религия человеконенавистничества, лжехристианство, христианство без Христа, язычество в христианской упаковке. Отец Александр считал его крайне опасным для общества, гораздо более опасным, чем атеизм или даже антихристианство. Но он не столько обличал это лжехристианство впрямую, сколько противостоял ему по существу, практически, своей жизнью и своим творчеством, отстаивая и развивая те принципы открытого христианства, о которых я говорил.

2. Отец Александр дал новый религиозный синтез, соответствующий духу и стилю нашего времени, эпохи цивилизационной ломки, эпохи социальных, политических и духовных мутаций.

Этот синтез представляет собой сплав церковной традиции с высшими достижениями российской и мировой культуры, духовной и светской. Но это именно христианский синтез, а не духовный синкретизм, не смешение религий.

Христианство отец Александр рассматривает не просто как силу, влияющую лишь на сознание людей, а как «силу, объемлющую все стороны жизни, открытую ко всему, что создал Бог в природе и в человеке» и даже «не столько как религию, а как путь в грядущее».

Возьмем одну только сторону богословия отца Александра — его экзегезу. Новизна созданного им синтеза связана не с отходом от христианских догматов, в чем его неоднократно и незаслуженно обвиняли, а с очень глубокой, абсолютно оригинальной и самостоятельной интерпретацией основ и принципов христианства и его ветхозаветных истоков. Это относится, в частности, к интерпретации Пролога книги Бытия.

Пример — истолкование отцом Александром такого символа, как Древо познания добра и зла. Почему Бог запретил первым людям вкушать от плодов этого древа? Довольно распространенная интерпретация сбивает с толку: древо трактуется как символ познания мира, чуть ли не науки. Получается, что Бог, наделив человека разумом, Сам же закрыл для него путь к использованию этого дара.

Отец Александр поясняет: древо — принятый в древности символ Вселенной, мироздания в целом. Называя это древо Древом познания добра и зла, Библия имеет в виду не столько нравственные категории, сколько полярные свойства природы, потому что «тов вера» (добро и зло) есть идиома, обозначающая «всё на свете», «всё сотворенное», а «познать» на библейском языке означало «владеть», «обладать». Таким образом, «это древо символизирует власть над миром, которую Змей предлагает похитить вопреки воле Творца…» Поэтому «посягательство человека на плоды Древа познания добра и зла можно истолковать как его стремление обладать, владеть миром», причем владеть независимо от Творца, распоряжаться миром по своему усмотрению. «В том числе — по–своему строить этические принципы. Это и означает желание «быть как боги»». Следовательно, человек попытался овладеть не просто властью над миром, но властью, автономной от Бога, вопреки Его воле, в своекорыстных целях. «Именно в этом грех прародителей, так называемый «первородный грех», и мы все причастны ему от рождения». Змей (сатана), говоря Адаму и Еве «будете как боги», действует очень тонко: признавая богоподобие людей, он призывает превратить его в орудие мятежа, подрывает доверие к Богу.

Можно сказать, что религиозный синтез отца Александра — это углубление христоцентричного миросозерцания, развитие христианской метафизики не как абстрактного учения, а как вполне практического инструмента для достижения единства мира.

Нет сомнения, что мы накануне серьезных цивилизационных трансформаций. Они давно назрели и подспудно происходят. Я имею в виду порыв к единству, точнее, императив общечеловеческого единства перед лицом многочисленных угроз человечеству и ожесточенного сопротивления деструктивных архаических, в своей основе языческих, сил. Универсализм отца Александра соответствует универсализму христианства.

Для отца Александра это был не просто теоретический принцип. Он так жил. Он знал, что духовный рост человека возможен лишь во внутренней свободе. Он дал нам урок свободы.

3. В христоцентризме и необычайно динамичной христианской метафизике отца Александра коренится и его общий подход к человеку как образу и подобию Божию. Мир принципиально не завершен, и человеку отведена поистине уникальная роль в его становлении и преображении. Именно человек, в сотворчестве с Богом, призван связать земное и небесное, временное и вечное. Однако это призвание невозможно реализовать без опоры на внутреннюю свободу человека, дарованную ему свыше. И эта свобода неотделима от ответственности человека. Ответственности за всё, что происходит не только с ним, но и с миром, который он призван преобразить.

4. Наследие отца Александра — это углубление понятия духовности, евангельского его понимания. Духовность — это «не бездумная вера в новую теорию, в отвлеченную концепцию; она основана на живом внутреннем опыте, на Достоверности встречи с Запредельным. Она не унижает разум, а лишь показывает, что пределы рационального познания не безграничны. Она допускает осмысление опыта. Именно она и дает нам критерии для различения добра и зла, высшее обоснование этики». Он говорил об осмысленной вере, отнюдь не иррациональной: «Борьба между разумом и интуицией, разумом и верой — явление ненормальное. Это конфликт, разрушающий целостность человека, ибо человек создан двуединым».

Очень важная особенность богословия отца Александра — понимание того, что духовность амбивалентна, потому что сфера духа поляризована. Он писал: «Я не могу разделить взгляда, по которому любая религиозность служит этическому возрождению». Да, дух дышит, где хочет. А если он не хочет дышать там, где ненависть?.. Тогда там дышит другой дух.

Отец Александр развил традицию различения духов, заложенную еще апостолом Иоанном, который призывал «испытывать духов, от Бога ли они», и говорил о «духе истины и духе заблуждения» (1 Ин 4, 1–2). Дух истины — дух Христов. Дух заблуждения — дух злобы, ненависти, разделения. Всё, что соединяет людей, — от Бога, всё, что разделяет, — от дьявола, который отнюдь не является символической фигурой. «Мне неоднократно была явлена реальность светлых и темных сил», — писал отец Александр. Поэтому правильнее говорить не о бездуховности, а об отрицательной духовности (пример — лжехристианство).

5. Отец Александр утверждал, что «служение истине и Богу невозможно без верности нравственным заветам, данным человеку» (выделено мной. — В. И.). Нарушение этих заветов ведет к катастрофе: «Релятивируя нравственность, мы открываем простор для звериной борьбы за существование, для «войны всех против всех», для безграничного властолюбия, которое не остановится перед пирамидами из черепов и превращением целых народов в лагерную пыль».

Он понимал, что разрыв в духовной традиции опасен: «Неудивительно, что вырвались такие темные силы на поверхность. Они могут обуздываться только духовным началом. Если этого начала нет, если человек о нем не имеет представления — в нем вылезает зверь. Хуже зверя — демон».

Я не слишком согласен с тем, что отец Александр был лишь пастырем интеллигенции, тем не менее ее роли, ее духовному состоянию он придавал большое значение. Говоря о нашей стране, он подчеркивал: «В каком?то смысле катастрофа была предопределена нравственным и духовным разбродом в интеллигентской среде начала века». Отсюда призыв к интеллигенции — обрести твердую духовную почву под ногами.

Отец Александр не уставал повторять: «Кризис культуры возникает, когда люди теряют духовные ориентиры, когда нравственная почва уходит у них из?под ног, когда они порывают с вечными ценностями и начинают погоню только за сиюминутным». И еще: «Современная цивилизация может совсем лишиться будущего, если она не взглянет правде в глаза, если не найдет твердого обоснования нравственным принципам».

6. Отец Александр показал, что религия и культура совместимы, культура и вера совместимы. Более того, путь святости и путь культуры — это не обязательно разные пути. Они могут сближаться и даже совмещаться, потому что культура нерасторжимо связана с духовным измерением человека. В самом отце Александре глубокая, непоколебимая, живая вера сочеталась с высочайшей культурой. Он говорил о Владимире Соловьеве и Павле Флоренском, что они сами были культурой, они олицетворяли культуру, «и она?то свидетельствует о Церкви, о Христе, о христианстве».

7. Любовь ко Христу и любовь к человеку — это для отца Александра две стороны неразрывного единства, потому что любовь, по его определению, — величайшая динамическая сила на пути конечного преображения человечества и мироздания. Христос — центр истории, Божественная рука, протянутая человеку, путь спасения. Человек — высшая ценность, и его высокое достоинство не только в том, что он образ и подобие Божие, но и в том, что Бог явлен людям в лице Богочеловека Христа. Отсюда у отца Александра очень личное отношение к Евангелию, понимание жизни как мистерии и благоговение перед жизнью как перед даром Создателя, сотворившего и природу и нас — Его образ и подобие. Отсюда его взгляд на историю как на историю спасения. Отсюда и его уважение к демократии как условию реализации свободы человека.

8. Еще одна составляющая наследия отца Александра — это призыв к социальной активности людей, особенно христиан, которая подразумевает и их личную ответственность за всё, что происходит в обществе. Если христианство — это сила, которая объемлет все стороны жизни, то оно «включает и социальную сферу. Отстаивая достоинство человека, оно не может быть равнодушным к социальной несправедливости».

В своем «Кредо» отец Александр подчеркивал, что «борьба за утверждение Царства Божия должна вестись в средоточии жизни». Он призывал к активному участию человека в истории как богочеловеческом процессе. Он высоко ценил Сахарова не только как праведника, но и как общественного деятеля. Он и сам был общественным деятелем, но таким, для которого главным было духовно–нравственное измерение жизни. Он обращался к сердцу человека.

9. Отец Александр любил Церковь не просто как родной дом, но как инструмент спасения, созданный самим Господом, и понимал, что когда речь идет о Церкви, речь идет о будущем мира. Эта любовь включала в себя заботу об авторитете Церкви. Именно поэтому он отвергал шовинизм, фанатизм, антисемитизм в православной среде, отталкивающие людей от Церкви. Именно поэтому он отстаивал экуменизм, содействующий сближению Церквей, требующий уважать чужую модель христианства.

10. Отец Александр не делил мир на верующих и неверующих, а жизнь — на религиозную и светскую. Он говорил: «Нет жизни «самой по себе», которая была бы независима от веры». Поэтому его наследие — это отношение к жизни как насквозь пронизанной Божественной любовью и Божественной заботой о человеке. В Боге — вся реальность, вне Бога — только небытие. Он завещал нам непрерывный диалог с Богом, как и стремление сочетать свою волю с волей Творца, чтобы в конечном счете торжествовала богочеловеческая воля.

11. Отец Александр оставил нам и другое наследие — образец поведения, безупречную нравственную позицию, единственно оправданную для служителя христианской Церкви, Русской Православной Церкви. Если бы Церковь в нашей стране занимала именно такую позицию — нравственный, политический, психологический климат в России был бы совершенно иным. Но дело обстоит не так, и потому многие люди не идут в Церковь, а другие разочаровались в ней. Это лишь делает более актуальным призыв отца Александра к ответственности мирян за Церковь, за единство Церкви, ответственности, которая подразумевает ясно выраженную христианскую нравственную позицию.

Отец Александр сделал сознательный выбор, сознательно и активно участвовал в борьбе сил добра с силами зла. В его выборе тоже гармония — гармония воли, разума и чувства.

12. Дороже всего в наследии отца Александра — он сам, необычайная, неповторимая, интегральная личность. И не следует удивляться тому, что он вызывает споры, вражду и даже ненависть: как говорил о. Сергий Булгаков, «глаза ненависти зорки и внимательны». Новатор, выдающийся мыслитель, а тем более религиозный гений, всегда вызывают сопротивление. Люди не готовы к принятию их идей. Их примут потом, как нечто само собой разумеющееся и вполне очевидное. А кроме того, религиозный гений — явление духовное, божественное по своему происхождению, и он вызывает ожесточенное духовное сопротивление, сопротивление сил зла. Кстати, я помню, что, говоря о Серафиме Саровском, отец Александр всегда повторял: он был гоним. Для него это было очень значимым. Это как знак качества, как свидетельство верности заветам Христа. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня».

Наследие отца Александра и он сам — наглядное пособие для нас: как жить верой, как следует жить, чтобы «всё вращалось вокруг единого стержня». Он жил, действовал, творил в условиях несвободы, а когда свобода пришла — был готов к ней. Он говорил: «Сейчас я чувствую себя подобным стреле, которую долго держали на натянутой тетиве». А еще он говорил: «Я слишком хорошо понимаю, что служу только орудием, что всё успешное — от Бога. Но, пожалуй, нет для человека большей радости, чем быть инструментом в Его руках, соучастником Его замыслов». Здесь — целомудренная скромность при ясном понимании своей миссии: быть инструментом в руках Господа.

Он сказал однажды: «Что бы меня порадовало, если бы я умер и оттуда следил за происходящим? Только одно: чтобы дело продолжалось».

Мы должны, мы обязаны не только сохранить наследие отца Александра, но и по мере сил осмыслить его, развить, передать нашим потомкам. Чтобы дело продолжалось.

Сумеем ли мы это сделать? По силам ли это нам? Это уже зависит от нас и от благодати Божией. Если мы заслужим ее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.