ВЕРА И КУЛЬТУРА В ТВОРЧЕСТВЕ ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ. Некоторые соображения [70]

ВЕРА И КУЛЬТУРА В ТВОРЧЕСТВЕ ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ.

Некоторые соображения[70]

Тема, за которую я взялся, необозрима. О. Александр когда?то сказал о Владимире Соловьеве и Павле Флоренском, что они сами были культурой. Вот так же и я могу сказать, что Александр Мень сам есть воплощенная вера и воплощенная культура, и чего бы он ни касался в своем творчестве, эти две универсалии пронизывали всё. Поэтому я по необходимости вынужден был ограничить себя и добавить к названию своего сообщения слова: «Некоторые соображения».

Я думаю, в этой аудитории нет надобности говорить о том, что такое вера. Достаточно сказать, что это стержень человеческой личности и, по слову о. Александра, «ключ к Царству Божию». Но вот что такое культура?

Тривиальный ответ состоит в том, что это совокупность материальных и духовных ценностей, созданных человечеством в ходе истории. Но при таком, чисто статичном подходе оказывается, что культура — это, по преимуществу, то, что хранится в архивах, библиотеках, музеях и в памяти компьютеров. Относится ли всё это к культуре? Безусловно. Но для ее характеристики этого недостаточно.

Культура принадлежит к числу многомерных понятий, и потому любое ее определение — а их сотни — не может быть исчерпывающим. Не претендуя на то, чтобы дать оптимальное, а тем более окончательное, абсолютно адекватное определение, хочу обратить ваше внимание на то, что культура имеет две взаимосвязанных, взаимосоотнесенных сторо–ны — статичную и динамическую. То определение, которое я упоминал, рассматривает культуру в статике. Но культура всегда есть нечто становящееся, находящееся в развитии, подлежащее пересмотру и уточнению.

Главное же состоит в том, что и это и почти все иные определения культуры попросту игнорируют тот факт, что культура немыслима вне отношений человека с Богом, Об этом ясно говорит сама этимология слова: латинское cultura происходит от латинского же cultus, означающего почитание, преклонение. Почитание кого? Понятно, что Божества. Преклонение перед кем? Перед Богом. А еще cultura означает возделывание, выращивание, в религиозном контексте — возделывание и выращивание сада Господня. Культура — это сад, выращенный человеком взамен утраченного Эдема, хотя люди создают этот сад зачастую без Бога. А потому в нем растут не только розы, но и цветы зла — тернии и плевелы. Добро и зло здесь перемешаны, и требуется дар различения духов, чтобы в этом разобраться.

Я все?таки рискну дать одно определение. На мой взгляд, культура — это особый способ выражения внутренней ориентации человека. Или, иначе: культура — это знаковое средство для выражения отношения человека к себе, к другому, к миру, к Творцу, в более широком смысле — к Бытию. Культура — это своего рода язык. О. Александр Мень называет культуру «языком духа». Она несомненно связана с духовным измерением бытия. Вместе с тем культура есть некий инструмент, средство — как наука, техника, язык, и сама по себе она, скорее, этически нейтральна. Как средство — знаковое, коммуникативное — она может быть использована в любую сторону: и для целей добра, и для целей зла. Примеров этому в истории сколько угодно, но в любом случае не следует забывать: культура коренится в сфере духа.

«Если бы вся культура не была языком духа, языком Церкви, —говорил о. Александр, — то не было бы ни Андрея Рублева, ни создателей древнерусских храмов, ни создателей святой Софии Константинопольской, ни поэм, создаваемых бесчисленными известными и неведомыми поэтами от древности христианства до наших дней. Что такое православное богослужение? Это огромный корпус высокохудожественного творчества».

Противопоставление веры и культуры основано на невежестве, в лучшем случае — на недоразумении, но это недоразумение длилось очень долго и сейчас не исчезло. Многие до сих пор полагают, что вера и знание, вера и культура несовместны. На самом деле они не только совместны — они родственны. Более того, «в последней глубине это одно» (слова Николая Бердяева).

Для о. Александра вопрос был предельно ясен. «Противостоят ли вера и культура?» — спросил он на одной из лекций и ответил: «Если мы возьмем самые разные произведения культуры — скажем, египетские пирамиды, древнегреческие храмы, «Илиаду» и «Одиссею», «Божественную комедию» Данте или эпос Бальзака «Человеческая комедия», — то в каждом из произведений архитектуры, поэзии, живописи всегда в основе лежит вера, взгляд человека на мир, на себя, на Вечное и Божественное. Каким образом человек понимает соотношение этих трех начал, таким образом строит он свои здания, создает свои произведения искусства».

Вопреки антикультурным тенденциям, традиционно существующим в Русской Православной Церкви, о. Александр всегда твердо отстаивал этот духовный принцип — единство веры и культуры. Он говорил: «Ближе к Богу — ближе к культуре, к самой Истине. Культура, любая, вырастает на религиозном основании…» Он напоминал: «…Библия — основа основ для Церкви — есть и великое явление культуры одновременно. Библия использует десятки литературных жанров, приемов. Таким образом, она освящает и санкционирует своим авторитетом сам принцип человеческого творчества. Более того, если мы вникнем глубже, то поймем, что Всевышний недаром называется Творцом, а человек — Его подобием. Творец — и малый творец. А раз творец, значит создатель, значит — культура».

О. Александр уделял особое внимание развитию личности, творческой личности. Именно в творчестве более всего проявляется богоподобие человека. Творить может только личность. Ни рыбы, ни птицы, ни животные, ни насекомые ничего не творят. Пчелы строят соты, муравьи — муравейники, бобры — свои хатки, птицы — гнезда, но это всегда повторение. Это действует инстинкт, генетически заложенный в живые существа. Творчества здесь нет. Творчество — удел одного лишь человека, потому что он состоит не только из атомов и молекул, из клеток и сосудов. Он абсолютно уникальное, материально–духовное существо. Дух — это искра Божия, вдунутая в человека. Но дух, как неоднократно подчеркивал о. Александр, надо взращивать, и это приоритетная задача культуры.

Культура всегда творится личностью, а личность создаёт Бог в сотрудничестве с человеком. Личность не просто уникальна — она незаменима. Заменимых людей нет. Попробуйте заменить Пушкина или Шекспира, Платона или Эйнштейна. Попробуйте заменить отца Александра Меня — ничего не получится. Да и каждого из наших близких заменить нельзя — мы все подарены друг другу, и в этом разнообразии, как и в нашем родстве, — огромное богатство.

Культура возделывает определенную почву. Эта почва — наши души. Душа, как говорил Тертуллиан, по природе своей — христианка. Я, правда, не уверен в универсальности этой максимы: я встречался с душами, которые очень мало были похожи на христианок. Тем не менее задача культуры, действительно, — воздействовать на душу человека и, если удастся, способствовать ее христианизации. Не знаю, как на это посмотрели бы буддисты, иудеи и мусульмане, но верю, что во Христе нет не только эллина и иудея, но и буддиста с мусульманином.

Бердяев превыше всего ценил творческую свободу, свойственную личности, но не коллективу, который «всегда принудителен». Он писал: «Народ выражает свое призвание в мире в своих великих творцах, а не в безликой коллективности. Такие великие произведения мировой культуры, как греческая трагедия или культурный ренессанс, как германская культура XIX в. или русская литература XIX в….были явлением свободного творческого духа. Служение народу есть вместе с тем творческое созидание народа».

На такой же позиции стоял Александр Мень. Он пояснял: «Мы часто говорим о традициях, мы часто говорим о народном искусстве, но, друзья мои, ведь это только псевдоним. Народное искусство — это значит анонимное искусство. Но никогда не создавалось ни одной поэмы так, чтобы вот собрались люди и вместе что?то хором начали говорить и в конце концов сложили «Евгения Онегина». Должен быть поэт, и он должен вдохновиться.

И в музыке действует личность, и в философской системе действует личность — никогда никакой хор не мог создать философской системы. Почему же это так? Почему? Для нас ответ ясен: потому что первоисточник, Творец — это личность.

Мы, в отличие от пантеизма, верим в высочайшее значение, космическое, универсальное значение личностного принципа, и этот личностный принцип приходит из высшего, запредельного Начала. Высшая реальность включает в себя и свободу, и творчество, и личностное начало, и этическое начало. На этих основаниях возможно строить всю человеческую жизнь — нравственную жизнь, социальную жизнь, творческое культурное действо, деяние…»

Религия и культура неразрывно связаны. Они питают друг друга. И неслучайно при тоталитарных режимах погром религии всегда сопровождается погромом культуры. Обезличивание человека, будь то при Сталине или при Гитлере, оказалось гибельным для свободного творчества и для самих творцов культуры.

Особенно тяжкие последствия имела многолетняя сталинская тирания. Были физически уничтожены миллионы верующих. Религия была замещена мистифицированной квазирелигией, пародирующей христианство, со своей мифологией, догматикой, своим «священным писанием» и «священным преданием» и перевернутой системой ценностей. Это был, по сути дела, вариант неоязычества. Несколько поколений советских людей были отрезаны от прошлого, от «растленного Запада», от отечественной и мировой культуры. Чудовищной силы удар по живым носителям культуры нанес разгром интеллигенции, но еще больший — коллективизация: миллионы крестьян — основы традиционной культуры — были раскулачены, ограблены, расстреляны, отправлены на вечное поселение. Репрессиям подверглись все классы и все слои населения. Сколько гениев и талантов в результате этого геноцида не смогло родиться на свет, известно одному Богу. Таков был режим Сталина, мастера–людоеда, мудрость которого не устает прославлять наше телевидение.

Анализу сталинизма и его последствий в значительной своей части посвящена работа о. Александра «Религия, «культ личности» и секулярное государство».

Культуру творит человек, а человек — существо динамическое. Как говорил митрополит Антоний Сурожский, «весь человек есть сплошная динамика, сплошная жизнь, сплошное движение и становление…» А вот слова Александра Меня: «Если в душе нету хотя бы маленького движения вперед, хотя бы маленьких усилий для того, чтобы поддержать движение к Царству Божию, то она начинает умирать… мы забываем, что всегда необходимо обновление. Кто не обновляется, тот остановился».

Так же обстоит дело и с культурой. Она не может стоять на месте, иначе она мертвеет и загнивает. Культура — это сочетание традиции и новизны. Их гармоническое соотношение характерно для всего творчества о. Александра. Он, как никто другой, понимал, что без обновления традиция становится тормозом на пути развития, и недаром сказал Сидящий на престоле: «Се, творю всё новое».

О. Александр называл христианство «динамической силой, объемлющей все стороны жизни». Эта сила преображает и душу человека и общество в целом. Динамизм изначально присущ и культуре. В искусстве, в том числе в христианском искусстве, он проявляется в смене стилей, творческих манер, в чередовании условности и натурализма. Важно, что новизна есть неотъемлемое свойство настоящего искусства. Об этом говорил на одной из своих лекций о. Александр: «Боялось ли христианство новаторства? Нет, не боялось. Потому что иконописный стиль был авангардом по отношению к античному искусству, потому что готический стиль был тоже авангардом по отношению к старым канонам, потому что древнерусские крестовокупольные храмы тоже были авангардом по отношению к базиликам. Оно всегда воплощалось в какие?то формы, которые были свойственны своему времени».

Мысль о том, что каждая культура создает то, что ей созвучно, о. Александр высказывал не раз. Как мы видим, он отвергал запугивание авангардом, исходящее от ретроградов. Он реагировал на него, например, так: «Меня часто спрашивают, является ли ценной современная авангардистская музыка? Думаю, надо поставить вопрос иначе: отражает ли она болезненное, трагическое убеждение современного человека в том, что весь мир рушится, несется куда?то? Конечно, отражает. В этих музыкальных произведениях — независимо от того, как мы к ним лично относимся, — точно и верно переданы трагичность, отчаянность, порой бездуховность сознания наших современников».

Этот было адресовано посредственности — той самой, которая клеймила музыку Шостаковича, полотна Фалька, стихи Ахматовой, фильмы Тарковского. Клеймила на том основании, что их не понимают «простые люди». Но посредственность, потакающая невежеству и свободная от чувства личной вины, как показала Ольга Седакова, представляет собой большую опасность для общества.

Культура всегда диалогична, она не может развиваться в изоляции. Лишенная общения, она начинает задыхаться и деградирует. В тоталитарных странах так и происходит. Единственное, что спасает тогда художника — внутренняя свобода, свобода духа, если художник от нее не отказывается. По словам о. Александра, «человек, который лишается свободы, он лишается и творчества, и своего достоинства». Не теряя внутренней свободы, даже в том случае, когда он пленен тоталитарной идеологией, художник способен создавать шедевры. «Немало было… таких, — писал о. Александр, — кто пережил нечто вроде обращения в иную веру. Народные мечты о рае на земле, ярко описанные Андреем Платоновым, стихийная эсхатология масс находили пищу в утопизме, который вдохновлял строителей новой жизни. Многие верили в оправданность лозунга, начертанного в Соловках: «Железной рукой загоним человечество в счастье!»». Два гениальных человека, поверивших в пролетарский миф, — Андрей Платонов и Павел Филонов — в условиях сталинского террора сумели отразить в своем творчестве сначала расцвет, а потом крах коммунистической утопии.

Итак, культура как диалог и как пространство внутренней свободы придают творчеству подлинный динамизм. Но означает ли это, что любая динамика позитивна? Нет, не означает. Мы знаем, что существует и отрицательная динамика. Она особенно опасна, когда художник попадает под действие демонических сил, а это происходит, когда он уступает соблазну и открывает им свою душу. Тогда он становится проводником зла и может принести людям ощутимый вред. Таких примеров в истории культуры достаточно много. Но в этом случае, утверждал о. Александр, виновата не культура как таковая, а дух человека. Если человек использует свои способности во зло, «в этом повинен только он сам, это — его грех…»

Следует, очевидно, сказать и о том, что в наше время на авансцену вышла культура второй свежести — массовая культура, поп–культура, которая заполонила собой всё, в особенности телевидение. Это результат коммерциализации культуры, которая в значительной своей части превратилась в разновидность шоу–бизнеса. Прав Андрей Битов, сказавший недавно: «Современная помесь попсы, пиара и гламура мне омерзительна».

Внутри культуры существуют разные течения, разные тенденции. Молодежная субкультура, контркультура и даже антикультура все равно существуют в поле культуры. Если сравнить романы Эдуарда Лимонова, Мишеля Уэльбека и, скажем, «Философию в будуаре» маркиза де Сада с «Хаджи-Муратом» или «Братьями Карамазовыми», то приходится признать, что всё это художественные произведения и все они находятся в поле культуры. Но сколь различен, полярно различен их вектор! Я не говорю здесь о масштабе таланта — я говорю только о духовной направленности этих вещей.

Именно дух определяет ценность того или иного произведения. О. Александр высказался на этот счет очень определенно: «Если произведение искусства проявляет слабую духовность, низкую температуру духовности, то его не спасет сюжет; это может оказаться «Мадонна», но такая, что на нее будет страшно смотреть. Между тем подлинно одухотворенное произведение искусства может изображать земные гору, лес, поле, птицу — и свидетельствовать о Высшем, и быть проповедью, и быть действительно голосом Духа, голосом веры».

Иллюстрацией этой мысли может служить такое явление культуры, достаточно влиятельное сегодня, как постмодернизм. Эклектичный по своей природе, многими он преподносится как некий художественный универсализм. Но меня смущает в нем не эклектичность, а его принципиальная внеморальность, его ценностный и нравственный релятивизм, его анально–генитальная эстетика (как в «Аншлаге»). Искусство всегда стоит перед Божественной тайной. Для постмодернизма нет никакой тайны, жизнь не имеет смысла. Веласкез и унитаз, Моцарт и Бритни Спирс, Шекспир и рэп — всё уравнено со всем, всё одинаково бессмысленно или одинаково значимо, что, в сущности, одно и то же. Постмодернизм в конечном счете всё сводит к физиологии, к отправлениям организма. Духовная вертикаль упраздняется — за ненадобностью. Человек, по сути, сводится к животному. И это не удивительно, потому что постмодернизм не рассматривает человека как духовное существо: человек — это то, что он ест, и то, что он потом из себя извергает.

Авангард и модерн не посягали на основы культуры — они развивались в прежнем духовном русле. В отличие от них постмодернизм не только уравнивает добро со злом, но упраздняет и Бога как высшую личную инстанцию. Для него есть лишь некое неопределенное потустороннее, чего человек никогда не достигнет, а если и достигает, то это оказывается территорией распада и смерти, дьявольщиной, как в произведениях Мамлеева. Контакт человека с Богом в постмодернизме не предусматривается. Всё в жизни оборачивается кажимостью, симулякром, всё подвергается так называемой деконструкции. Ценности как таковые полностью исчезают. Но человек, лишенный ценностных координат, становится духовно беззащитным. Когда о. Александра спросили, как он относится к литературе постмодерна, в частности к произведениям Мамлеева и Лимонова, он ответил: «…Мамлеева и Лимонова читал, и что?то мне не понравилось всё это… Я не думаю, что это останется в истории литературы. Это плесень какая?то».

Культура примечательна тем, что она соединяет как бы несоединяемое — старое и новое, объективное и субъективное, рациональное и иррациональное. То есть культура, по существу, вещь парадоксальная. Парадоксальность, антиномичность, вообще говоря, — свойство истины. Например, христианство насквозь парадоксально. Христос не просто Бог и не просто человек — Он Богочеловек, Он соединяет в себе совершенно непонятным образом и Творца, и тварь, и Царя, и нищего, предельное величие Он реализует в предельной униженности. Поэтому парадоксальность, присущая культуре, не должна пугать. Культура плюралистична, она не дает однозначных ответов.

Между тем парадоксальность культуры многих, в том числе в Церкви, как раз пугает. Они с большим подозрением относятся к искусству и к свободному творчеству. Некоторые православные аятоллы настаивают на том, чтобы человек, крестившись, перестал заниматься искусством. Они считают это занятие греховным. Они с большим раздражением относятся к новациям, к культурному и религиозному плюрализму. Они полагают, что вся полнота истины — у них в кармане. Их негласный девиз: «Да не будут все едины», а уж коли едины, то лишь на нашей, православно–обскурантистской основе. Слова «общечеловеческие ценности» они всегда берут в кавычки. Отец Александр Мень тоже вызывает у них сильнейшую аллергию, поскольку он олицетворял и Вселенскую Церковь, и вселенскую культуру.

Я уже говорил об антикультурной тенденции, существующей в Русской Православной Церкви. Она имеет давнюю историю, которая подробно проанализирована в лекции о. Александра «Два понимания христианства». Не буду сейчас на этом останавливаться. Скажу только, что тенденция, ведущая к культурному изоляционизму, культурному самозамыканию, к ностальгии по прошлому, в высшей степени характерна для закрытой модели христианства (конкретно — православия), в центре которого не богоподобная личность, а коллектив, вовсе не богоподобный, К этому надо добавить ксенофобию, шовинизм, слишком тесный союз с властью. В свое время это уже привело к разрыву интеллигенции с Церковью, к расколу культуры и грозит подобными же эксцессами, отчасти описанными Иосифом Бродским:

 Входит некто православный, говорит:

«Теперь я — главный.

У меня в душе жар–птица и тоска по государю.

Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.

Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю.

Хуже порчи и лишая — мыслей западных зараза.

Пой, гармошка, заглушая саксофон — исчадье джаза».

И лобзают образа

с плачем жертвы обреза…

О. Александр не раз говорил, что наша Церковь пострадала от тоталитаризма не меньше, а больше, чем наше общество. Неудивительно поэтому, что она болеет теми же болезнями, что и общество, и подчас — в более тяжелой форме. Она и сейчас больна, чему способствует политика власти. Об этом свидетельствовал С. С. Аверинцев. Опасность для веры в России, писал он в одной из последних статей, «состоит прежде всего в намерениях старой и вопреки всем переменам сохраняющей власть номенклатуры — как это называется по–советски, «взять на вооружение» религию, главным образом православную, для построения нового официозного изоляционизма. Те, кто еще вчера присматривал за нами, блюдя устои советского безбожия, сегодня спрашивают нас, достаточно ли мы православны».

Что бы ни говорили православные фундаменталисты, «культура представляет для Церкви большую ценность, и это утверждали еще Отцы Церкви, жившие в далекие времена», «Культура свидетельствует о Церкви, о Христе, о христианстве» — такова была позиция о. Александра. Его вывод однозначен: «…взаимосвязь между верой и культурой органична… эта взамосвязь восходит к глубочайшей древности: когда появился человек, вместе с ним появились и искусство, и религия, и всё остальное. Всё, что есть в жизни человека, определяется его отношением к предельной Реальности». «…В центре, — сказал о. Александр, — стоит один образ. Я хотел бы, чтобы вы его как бы приняли в себя и запомнили, — это корни, уходящие в самую глубину бытия, это вера, уходящая в мир духовный, это ствол, по которому текут соки живые, и, наконец, это плоды, которые всё увенчивают. Таково органичное и гармоничное видение культуры».

Главное творчество, учил нас о. Александр, — это созидание своего духа. Цель творчества — служение человеческому роду, отдача ему себя. Самоотдача — не только цель творчества, но и цель христианства.

Культура, как и вера, — это способ преодоления смерти. Отец Александр Мень хорошо это понимал, ибо сам был причастен бессмертию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.