Диалог Бога и пророка

Диалог Бога и пророка

Итак, пророчество – это общение Бога с верующими в Него, и пророк здесь играет особую роль. С одной стороны, он – часть народа, с другой – находится в трагическом противостоянии с ним, поскольку сообщает волю Бога, которую не все готовы принять.

Иногда даже трудно отделить речь пророка от речи Бога. Так, Захария говорит: «И возьму жезл Мой – благоволения и переломлю его, чтобы уничтожить завет, который заключил Я со всеми народами… И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, – не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать сребренников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, – высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника» (11:10–13). В Синодальном переводе слова «Я» и «Мой» (с большой буквы) везде относят их к Богу. Но ведь это именно пророк Захария совершает символические действия: разламывает жезл, требует платы и кидает ее потом в храмовую казну. Или всё-таки Сам Бог совершает некие действия, которые поведение пророка только иллюстрирует? Возможно. А еще… Когда Христос будет продан Иудой за те же тридцать сребренников, Его ученики вспомнят эти слова пророка. То есть поступки Захарии были, с одной стороны, свидетельством о воле Божией о его народе в его время, а с другой – они предвещали то, что еще только должно было произойти.

Вот только для самого пророка этот процесс далеко не всегда оказывается приятным и безболезненным, как для Ионы, – слова и поступки Захарии напоминают нам об этом. Пророков не желали слушать, им затыкали рот, порой обрекали на мученическую смерть. Но, может быть, самым горьким для пророков было непонимание собственного народа. Им же ничего не нужно было для себя, они просто сообщали единоплеменникам самое главное, что им нужно было знать. По сути, они первыми кричали «пожар!» – и что вместо благодарности?

Когда к стенам Иерусалима подступило вражеское войско, Иеремию, обличителя грехов народа, как «пораженца» бросили в тюрьму, а потом – ив жидкую грязь опустошенного водосборника и держали там «до исправления». Иеремия страдал, молился, просил вынуть его из грязи, в общем, вел себя далеко не героически – но замолчать он уже не мог. А к Богу Иеремия обратил такие слова: «Ты влек меня, Господи, – ия увлечен; Ты сильнее меня – и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною. Ибо лишь только начну говорить я, – кричу о насилии, вопию о разорении, потому что слово Господне обратилось в поношение мне и в повседневное посмеяние. И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (20:7–9).

Так ветхозаветные праведники смотрели на свое служение. Они не просто пересказывали или записывали откровения свыше. Нет, они были живыми эмоциональными людьми и могли не соглашаться с Богом и даже возражать Ему. Но в отличие от большинства современников они не могли обходить Его слова безразличным молчанием.

Самый яркий эпизод такого «неумения молчать» связан с первой в Библии пророческой книгой. До Иеремии пророки проповедовали устно, он стал первым пророком-писателем, продиктовав пророчества своему помощнику Баруху. Иеремии было запрещено приходить в храм, поэтому от его имени там должен выступить Барух. Когда он прочел грозные слова народу, все были удивлены и напуганы. Баруха с его свитком вызывали в царский дворец к самому царю Иоакиму. Стояла зима, царь сидел перед жаровней с раскаленными углями, писец стал читать свиток, а царь постепенно отрезал от него прочитанное и бросал прямо на угли, пока не сжег всё.

Но Иеремия получил от Господа повеление восстановить прежний текст, что он и сделал (Иер 36). Рукописи, вопреки сказанному в знаменитом романе М.А. Булгакова, может быть, и горят, но вот пророчества не остаются не услышанными, их слова не падают в пустоту.