3:1–31:40 Диалог

3:1–31:40 Диалог

3:1—26 Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе

Здесь внезапно от эпической грандиозности и философичности пролога (главы 1 — 2) мы обращаемся к драматической смятенности поэмы (3:1 — 42:6); после описания печальных событий мы погружаемся во внутренний мир Иова. В этой его речи просматривается движение от прошлого (3—10) к будущему (20—26) и от опыта человека Иова (3—19) к опыту общечеловеческому (20–22).

Здесь ни слова не сказано о смысле страдания, ни единого вопроса не задано о том, заслуженно ли оно, каково его происхождение. Иов ни в чем не винит ни себя, ни Бога. Это произойдет позже, теперь же перед нами просто человек, погруженный в пучину страдания.

3:3—10 Он проклинает дни своего зачатия и рождения. Обычно проклятие направлено в будущее, но Иов пребывает в таком отчаянии, что проклинает свое прошлое. Конечно же, это пустое проклятие, ибо прошлого изменить нельзя. Он желает, чтобы дни его рождения и зачатия (воспринимаемые поэтически как одно событие) были бы вычеркнуты (4—6а) и не вошли в годовой календарь (ббв). Он хотел бы, чтобы чародеи, которые способны налагать проклятия на определенные дни, сделали бы этот день одним из самых несчастных, чтобы не смогли бы его родители зачать его, и мать не родила бы его (8а, 10). 8 Некоторые древние маги, видимо, верили, что они могут разбудить Левиафана — дракона первобытного хаоса и морское чудовище (ср.: Пс. 103:26; Ис. 27:1), — способного поглотить солнце и вызвать полное солнечное затмение.

3:11–19 Он жалеет, что не умер при рождении. В отчаянии Иов вопрошает: «Для чего не умер я?» Поскольку проклятие на день его рождения, очевидно, так никогда и не было произнесено, он продолжает недоумевать: если ему суждено было родиться, почему он не умер при рождении (Па) или по крайней мере не стал выкидышем (16). Смерть для него теперь желаннее жизни, и он сравнивает покой и тишину загробного царства (Шеола) со своим нынешним ужасным жребием (13–19).

14 Цари Ближнего Востока часто хвастали тем, что восстановили из руин знаменитые города древности.

3:20—26 Почему существует страдание? Иов продолжает задавать горькие вопросы. Теперь он спрашивает не только о том, почему, родившись, он должен продолжать жить, но и почему люди вообще не могут умереть тогда, когда они желают этого и готовы (20–23). В последних стихах (24–26) он вновь возвращается к себе. Глава заканчивается на той же ноте, на которой началась: в противоположность покою мира иного — того, которого Иов так желает, — в жизни его нет мира, покоя, нет отрады, но только одно несчастье (26).

23 Прежде Божья защита (ср.: 1:10) обеспечивала ему благоденствие, но теперь, когда он ищет смерти, сохранение Богом его жизни он воспринимает лишь как продление его скорби; стена, прежде защищавшая его, превратилась в тюремную стену. 25 Теперь проясняется причина прежней усиленной заботы Иова о непорочности своих домашних: его всегда преследовал страх перед возможным несчастьем (1:5; ср.: 15:20—26).