29:1 — 31:40 Одиннадцатая речь Иова, в которой он размышляет над своими обетами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

29:1 — 31:40 Одиннадцатая речь Иова, в которой он размышляет над своими обетами

Заключительная речь Иова разделена на три части. В первой из них он, предаваясь ностальгическому настроению, вспоминает свою счастливую жизнь до того, как рука Бога опустилась на него (гл. 29). Во второй части изнемогающий Иов в патетических тонах рисует свое нынешнее состояние отверженности и уничиженности (гл. 30). В третьей части Иов в отчаянии произносит целую серию проклятий на самого себя, переходящих в вопль существа, мучительно ищущего внимания и оправдания (гл. 31). Присутствие друзей ему не нужно, к Богу он тоже больше не обращается. Он полностью сосредоточен на себе, и именно эта предельная концентрация Иова на самом себе делает данную главу одной из самых выразительных и трогательных частей книги.

29:2—25 «О, если бы я был, как в прежние месяцы… когда Бог хранил меня!» Этот ностальгический взгляд Иова в свое прошлое выявляет ряд деталей, которые отсутствовали в прологе. Он также передает атмосферу безвозвратно ушедшей жизни, полной теплоты и достоинства в отношениях с людьми. То были дни, когда Бог охранял его (2), когда милость Божия была над его домом (4), когда стада его были так многочисленны, что пути его обливались молоком, когда его оливы были так плодоносны, что скалы источали… ручьи елея (6). Был он тогда уважаемым человеком в своем краю, подобным князю, и мнение его имело большой вес на собраниях старейшин на площади (у «ворот города») (7—10). Он помогал угнетенным, страдальцу и сироте (12), погибавшим (13), вдове (136), слепому и хромому (15), нищим, нуждавшимся в законном защитнике на суде (166).

Аналогичные мотивы (о его собственной безопасности и выдающейся роли, которую он играл в обществе) повторно звучат в стихах 18–20 и 21–25. Мы видим, что благословениями в прежней жизни Иов считал не только материальное процветание и общественный авторитет, но в равной степени и возможность делать добро, помогая нуждавшимся (ср.: речь Елифаза, обвинявшего Иова в противоположном; 22:6—9). Разумеется, нет никого, чья праведность могла бы сравниться с праведностью Бога (Рим. 3:10), однако несправедливо утверждать, что люди совсем низко пали и не осталось ни одного невинного и праведного.

30:1–31 «А ныне смеются надо мною». Контраст между прежней и нынешней жизнью Иова действительно поражает воображение. В прошлом — одни лишь гармонические отношения (с Богом, друзьями и нуждающимися), а теперь все взаимоотношения разрушены. Люди смотрят на него с презрением (1—15, 24—31), а Бог совсем отбросил его прочь (16—23). Тем не менее и то, и другое — составные части судьбы одного человека, ибо по воле Бога предан он на осмеяние людьми.

1–8 Трижды читаем мы слова а ныне… и ныне… (1,9, 16), подчеркивающие невыразимый контраст между настоящим и прошлым Иова. Отношение Иова к людям, которые теперь презирают его, вначале представляется несколько высокомерным: они отверженные… отребие земли (8). Неужели они — те самые люди, о которых Иов так заботился? Да, это так, и именно поэтому его так сокрушает их отношение к нему. Даже те, на кого когда–то он изливал свою доброту и щедрость, ополчились против него и смотрят свысока. Его гнев вызван их неблагодарностью.

9–15 Иов стал мишенью для презрительных насмешек тех, кому он раньше помогал, и вот теперь они нападают на него (12, 14). И хотя это не физическое нападение, тем не менее отношение к нему таково, что он сравнивает себя с осажденным городом (14).

16—23 В дополнение к переживаемому им позору Иов испытывает еще и нестерпимые физические страдания. Днем и ночью эта болезнь впивается в него, как дикий зверь (16—17). И это тоже воля Бога (19), а стоны Иова не достигают ушей Его (20). Бог, как и люди, ожесточился против него (21) и неуклонно ведет его к смерти (23).

24–31 И хотя Иов знает, что это бесполезно, он все–таки должен кричать, взывая о помощи (24). Он заслужил поддержку, потому что сам давал ее другим бескорыстно (25), но когда он чаял добра, пришло зло (26). Глава заканчивается повторением скорбных слов о своем позоре в глазах людей, то есть тем, с чего начиналась. Он отвергнут собранием своих земляков (28) и низринут в компанию диких зверей (29). Изъеденная болезнью кожа его почернела (28, 30), а торжественная музыка, сопровождавшая его прежнюю жизнь, сменилась траурным плачем (31).

31:1–40 «Пусть взвесят меня на весах правды». Эта часть последней речи Иова представляет собой своего рода отрицательное исповедание, в котором он отметает любое преступление, которое может быть вменено ему в вину. Иов не боится призывать на себя самые страшные проклятия, потому что совершенно уверен в своей невиновности. И неудивительно, что чувства его достигают такого высокого накала (35—37), что он апеллирует прямо к Богу, требуя наказать его, если он заслужил это. Он просит Бога показать ему обвинения, которые Он держит против него; Иов будет рад иметь у себя этот список обвинений, на которые он сможет дать убедительные ответы. Кроме греха идолопоклонства (26—28), все перечисляемые Иовом преступления — это преступления против ближнего, но они также являются и грехами против Бога.

1—4 Хотя грех прелюбодеяния упоминается ниже (9—12), здесь Иов говорит, что он ни разу не согрешил, даже «помышлением» о девице, что было распространенным грехом среди таких владельцев многочисленных служанок, каким был Иов. Он завет положил… с глазами своими; грех скрывается во внутренних желаниях сердца, а не сразу проявляется в поступках.

5—8 Здесь опять говорится о том, что грех вначале совершается в сердце (7). Заводя речь о весах (6) и о гибели всего урожая как о наказании за бесчестие (8), Иов подразумевает здесь мошенничество (5) в деловых операциях.

9–12 В патриархальном обществе прелюбодеяние считалось очень серьезным преступлением (беззаконие, подлежащее суду), поскольку оно обесценивало права на собственность и могло создать проблемы в вопросах наследования. Древность данного текста обнаруживается в том, что мужское прелюбодеяние рассматривается в нем как следствие прельщения женщиною (то есть вина в первую очередь возлагается на женщину), а так же в том, что уничижение жены становилось таким образом наказанием прелюбодея. С нашей точки зрения, следует больше ценить верность, а наказывать только обидчика.

13—15 Иов утверждает, что он превзошел обычаи своего времени и относился к своим слугам как к полноправным гражданам, тогда как современное ему общество разрешало обращаться с ними как со своей личной собственностью.

16–23 Иов уже говорил о своем сочувствии к беднякам, вдовам, сиротам и пришельцам, то есть типичным представителям обездоленной части древнего общества (29:12–16). Он даже брал сирот в свой дом (18) и никогда не обижал их; и он восклицает, что если же совершал он когда–либо злое, то пусть постигнет его возмездие, рука его, несправедливо занесенная, «пусть отломится от локтя» его (22)

24–34 Иов перечисляет другие грехи, таящиеся в сердце (ср.: стихи 1–4): тайная страсть к богатству (24–25), поклонение солнцу и луне (26–27), радость при виде гибели врагов своих (29–30), пренебрежение к бедствиям других людей (31–32), всевозможные виды лицемерия (33–34). Пусть упадет на него проклятие, говорит Иов, если хоть в одном из этих преступлений он был виновен; и хотя он был очень богат, его богатство никогда не было для него идолом, никогда не занимало место Бога в его жизни.

26—27 В приведенном Иовом длинном перечне грехов есть только один религиозный грех — идолопоклонство. В древнем мире поклонение небесным телам было обычным явлением, но для Иова это было равнозначно поклонению творению вместо Творца.

29—30 Во времена Иова не считалось безнравственным радоваться погибели врага. Псалмопевцы порой выражали свою радость при виде наказания беззаконников (Пс. 53:7; 117:7; 136:8–9), но Иов следовал духу закона, который требовал оказывать помощь врагу (Исх. 23:4—5; ср.: Прит. 20:22; 24:17–18; 25:21–22).

31—32 Иов рассуждает о том, что много раз мог он проигнорировать нужды других, но он отзывался на просьбы о помощи не только при свете дня, но и тогда, когда никто не видел его доброты.

33—34 Иов отвергает любую возможность греха лицемерия для себя: «Если бы я скрывал проступки мои…» (как это сделал Адам).

35–37 Иов завершает клятву о своей безгрешности словами: Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись. Он очень хочет иметь документ, где были бы перечислены обвинения против него, чтобы он мог противопоставить им декларацию о своей праведности. Он возлагал бы ее как венец, как корону на голову свою (36). Он смог бы приблизиться к Богу не как преступник, но как праведник, который в состоянии опровергнуть любое предъявленное ему обвинение (37).

38—40 Несколько странными кажутся произносимые здесь Иовом проклятия в свой адрес после только что торжественно прозвучавших итогов его речи (стихи 35—37). Он призывает на себя наказание в том случае, если он действительно завладел землей и ее плодами посредством угнетения ее законных владельцев (39).