Буддийский неудачник

Буддийский неудачник

Некоторые коллеги возражали против участия издательства «Нартанг» в предложенной издательством «Эксмо» публикации этой книги Бэчелора, опошляющей, по их мнению, буддийское учение. Я с этим не согласился, так как вижу искреннее желание автора найти истину духовного пути, заставляющее его откровенно и чётко формулировать те проблемы и сомнения, которые у него возникли в ходе буддийской практики. Мне кажется, это важное достижение и более честный подход, нежели просто отворачиваться от сомнений разума и слепо следовать указаниям учителей. Я знаю уже много мыслящих людей, которые были побеждены подобными же сомнениями и отошли от практики тибетского буддизма. Надеюсь, что эта книга поможет им более чётко заострить свои критические рассуждения и адекватно разрешить их.

Хотя на практике подход к духовному пути трансформации сознания, основанный на вере, и может быть наиболее эффективным, для рационалистического склада ума, столь характерного для западного человека в последние века, он не всегда приемлем. В этом случае преодоление препятствий на пути должно опираться на интеллектуальное разрешение сомнений.

Это интересный и очень характерный для буддизма подход: с одной стороны «сомнение», фигурирует в списке основных омрачений психики (санскр.: клеш), с другой стороны, Будда не раз призывает своих последователей всё подвергать сомнению, он произносит и «Калама-сутту», упоминаемую в данной книге, он говорит, чтобы люди не принимали ничего на веру лишь потому, что это сказано Буддой, а исследовали каждую мысль

Будды, как ювелир исследует золото при покупке на базаре, да и последние слова Блаженного к ученикам тоже часто цитируются: «Будьте светильниками сами себе…»

Но давайте вспомним, что слова Будды всегда были направлены к конкретному человеку или людям, и их можно понимать только в этом контексте, а не абсолютизировать как везде и всегда применимые вечные истины. Например, кому Будда советовал «быть светильниками самому себе»? При его последних словах присутствовали лишь немногие старые и опытные ученики, многие из которых уже достигли архатства, то есть освободились от омрачений и воспринимали мир адекватно. А что будет, если такие слова возьмёт на вооружение какой-нибудь недоучка и, ссылаясь на авторитет Будды, начнёт продуцировать своим незрелым сознания всяческие умопостроения?

Наверное, следует развить эту важную мысль – мысль о качественно несводимых друг к другу уровнях развивающегося сознания. В общем виде, наверное, каждый имеет опыт, говорящий об этом. Иногда (например, по мере взросления) мы узнаём или переживаем нечто важное, что заставляет нас сильно изменить свои представления о мире. Скажем, после того, как мы узнаём, откуда берутся дети, или, что Земля вращается вокруг Солнца (а не наоборот), – многое в мире становится нам понятнее, мир становится для нас другим. А до этого некоторые вещи просто НЕ МОГЛИ быть нами поняты, и рассуждать о них не имело смысла – несмотря ни на какие наши интеллектуальные способности: это было бы подобно обсуждению вопроса о том, «сколько ангелов уместится на кончике иглы», или «как может двигаться экипаж без лошади». В буддийской психологии подробно расписаны 10 или более качественных уровней развития сознания бодхисаттвы и объясняется, какие прозрения становятся доступны на каждом новом уровне. Например, до достижения уровня «арья» (святого), когда происходит непосредственное постижение пустоты, нет смысла обсуждать проблемы более высоких реализаций.

Разобраться в том, о чём ты уже способен судить, а о чём – ещё нет, бывает очень трудно, и мы все совершаем ошибки на этом поприще. Мне кажется, что данная книга Стивена Бэчелора, является ярким примером, с одной стороны, выстраданных автором прозрений, смелых преодолений распространённых стереотипов мышления – и, с другой стороны, ошибочных или поспешных умозаключений, сделанных после этого.

Однако рассмотрим конкретно некоторые из проблем, осознанных Бэчелором, – проблем, которые привели его к отказу от традиции. Первая из них (см. Главу 1.4 Скользкий угорь) – это проблема доказательства существования перерождения. Должен сказать, что это действительно трудная проблема, и буддийский аргумент в пользу перерождения как наиболее вероятного объяснения источника появления сознания у новорожденного ребёнка, я, как и Бэчелор, считаю недостаточно убедительным. Однако в наших восприятиях этого факта есть существенная разница.

Бэчелор принадлежит к поколению странствующих наркоманов-хиппи, которые, вдруг встретившись в юности с буддизмом бежавших от китайской оккупации тибетских лам, были поражены им, как первой любовью. Я же отношусь к тем, кто пришёл к буддизму в более зрелом возрасте, – мне было уже 30 лет, и буддизм был для меня не поразительным открытием, а сознательным научным выбором, пришедшим в результате многолетнего изучения истории мировой философии. Человека, вполне осознанно пришедшего к буддийскому учению, выбрав его после сравнения со всеми другими, знакомого с его историей и развитием, не так легко поколебать поверхностными противоречиями и коллизиями.

Поэтому и выводы из этой проблемы мы делаем совершенно разные. Бэчелор пишет: «Почему все это имеет такое значение? Почему я терял сон из-за этих размышлений? Только потому, что вся система традиционных буддийских взглядов строится на вере в перерождение. Если нет никакого перерождения, то зачем прилагать усилия, пытаясь освободиться от цикла рождений и смертей, и стремиться к Нирване, конечной цели буддизма?» (с. 63). И далее он продолжает: «Не принимайте [мои слова] на веру только из уважения ко мне», – говорил Будда, но в действительности от нас требовалось как раз обратное. Я понял тогда, что для исполнения моего монашеского призвания я обязан слепо верить в перерождение. Это не было чисто теоретической проблемой. Все это напрямую влияло на мою социальную идентичность, и моё материальное положение в мире. Я не мог, не лицемеря, представляться на публике буддийским монахом…, отдавая себе отчёт в том, что не могу принять один из ключевых догматов буддизма. Я чувствовал, как растёт огромная пропасть между моей внешней социальной ролью и внутренним ощущением».

Когда я (А. Т.) в молодости думал над этим вопросом, я не терял из-за этого сон, потому что прошёл университетский курс логики и знал, что опровержение аргумента ещё не означает опровержения тезиса. То есть, если предложенное доказательство недостаточно – это ещё ничего не говорит о том, существует перерождение или нет. Если зайти с другой стороны, точно так же нет доказательств и обратного – отсутствия перерождения. Таким образом, с научной точки зрения вопрос остаётся открытым, и мы вынуждены довольствоваться лишь верой или косвенными свидетельствами. Для меня в пользу существования перерождения говорили три группы рассуждений.

Во-первых, общее рассуждение: я не видел ничего невозможного, чтобы, подобно законам сохранения вещества и энергии, во Вселенной не могло быть каких-нибудь «законов сохранения сознания»: ведь во всей своей невероятной сложности мы являемся частицей Вселенной, из которой никуда не можем деться и после смерти.

Во-вторых, в истории, в том числе в истории последних десятилетий, зафиксировано немало необычных фактов, когда люди помнили свои прежние жизни, и, например, описывали события из жизни незнакомых людей, о которых они никак не могли знать. Многие такие случаи подтверждались вполне серьёзными и уважаемыми людьми, и я не склонен думать, что все они должны были быть шарлатанами. Я даже сам в 1970-х гг. присутствовал на опыте нашего известного психотерапевта П. Г. Зорина, когда он смог вызвать память о прошлых жизнях у трёх введённых им в гипноз моих знакомых. Конечно, я согласен, что эти вещи тоже нельзя считать доказательствами – они могут быть объяснены, например, наличием каких-либо паранормальных прозрений отдельных людей, но гипотеза о памяти прошлых перерождений тоже не может быть исключена. Концепция перерождения присутствовала и во многих традициях за пределами ареала буддизма – даже в христианстве она была сочтена ересью только на IV Вселенском Соборе.

И, наконец, в третьих, я не согласен с утверждением Стивена, что «вся система традиционных буддийских взглядов строится на вере в перерождение». По этому поводу могу рассказать о своей крайне интересной беседе с Его Святейшеством Далай-ламой, которую мне посчастливилось иметь в 1992 году, когда я сопровождал его в поездках по стране в качестве переводчика. Тогда мы ехали в машине после лекции в Улан-Удэнском университете, в конце которой студенты задавали много вопросов о перерождении. Когда мы отъехали, Его Святейшество спросил меня:

– А как ты, Андрей, – для тебя проблема перерождения создавала трудности, когда ты знакомился с буддизмом?

– Да, Ваше Святейшество, – ответил я, – из-за этого я года на полтора задержался с принятием буддизма. Но потом я решил: есть следующая жизнь, или нет, – всё равно Учение Будды – лучшее, чему можно следовать в этой жизни, даже если она единственная.

– Совершенно верно! – сказал Далай-лама, – Хотя я знаю, что многие со мной не согласятся, я считаю, что можно быть буддистом, и не веря в перерождения. Посуди сам: ты ведь знаешь, что мы как последователи мадхъямака-прасангики понимаем, что без правильного постижения пустоты невозможно достичь Пробуждения. Однако такие буддийские философские школы как вайбхашика или саутрантика, как известно, не достигают полного постижения пустоты – тем не менее, разве кто-то подвергает сомнению их принадлежность к буддизму!? А постижение пустоты – дело гораздо более важное для реализации, чем мнение о перерождениях, потому что оно относится к сфере высшей истины, а вопрос о перерождениях – к сфере относительной истины. (Его Святейшество имел в виду, что с точки зрения высшей истины все явления мира в нашем омрачённом дуалистическом мировосприятии, в том числе и перерождения, можно считать подобными иллюзии, – поэтому они менее важны – А. Т.)

После паузы, набравшись храбрости, я всё же задал смешной вопрос:

– Ваше Святейшество, а Вы верите в перерождения?

– Да, я верю, – не колеблясь, ответил Далай-лама.

– А Вы верите, исходя из логических рассуждений, или из личного опыта?

– Вначале я опирался на логический анализ, а затем появился и некоторый опыт.

И Далай-лама рассказал мне о некоторых эпизодах, когда он вспоминал свои прежние жизни. Конечно, его слова нельзя считать «научным доказательством» и проверить, но для меня они имели очень большой вес, потому что, внимательно наблюдая с утра до вечера за Его Святейшеством в течение почти двух месяцев путешествий по России, за его беседами с самыми разными людьми – от государственных деятелей и высоких священнослужителей до случайных прохожих – я ни разу не увидел даже тени фальши или неискренности. В то же время, я видел, как блестяще работает его критический ум, и понимал, что такой мудрый человек не примет какие-нибудь странные видения за реальность и не станет говорить с другими о каких-либо сомнительных переживаниях.

Я привёл почти дословно эту длинную беседу лишь для того, чтобы показать ошибочность распространённого мнения, на которое опирался Бэчелор, – что «вся система традиционных буддийских взглядов строится на вере в перерождение». Ведь вряд ли кто возразит, что Далай-лама является представителем традиции тибетского буддизма. И мне, честно говоря, немного странно, что во всей своей книге Стивен вообще не касается серьёзной буддийской философии, то есть мадхъямаки. Единственное приходящее мне на ум объяснение состоит в том, что он её так и не освоил, – как можно судить из его собственного рассказа: «Большую часть последнего года в Дхарамсале я провел за изучением буддийского учения о пустоте, изложенного в Руководстве Шантидэвы и тибетских комментариях к нему. Теоретически я понимал, что значит «пустота», но это практически никак не влияло на реальный опыт моего существования» (с. 52).

Другая тема, которая, судя по книге, привела его к отходу от тибетской буддийской традиции, – противоречия во взглядах и действиях высокочтимых учителей. С этого Бэчелор, собственно говоря, и начинает свой рассказ о Дхарамсале – как ньингмапинский лама Еше Дордже разгонял дождь во время проповеди Далай-ламы, на что геше Даргье сказал: «Это нехорошо. Никакого сострадания. Это вредит дэвам», а Далай-лама никак не препятствовал этому «нехорошему» делу. В такого рода коллизиях, привязавшийся к буддизму восторженный юноша увидел неразрешимое противоречие.

Опять-таки, это проблема серьёзная, и для умов, опирающихся на авторитеты, а не самостоятельное постижения Учения, она может оказаться непосильной. Тем более, если мы познакомимся с серьёзной, иногда весьма резкой полемикой ведущих представителей различных (в том числе тибетских) буддийских школ. Как может быть, что «просветлённые учители» придерживаются по некоторым вопросам противоположных взглядов, да ещё и награждают друг друга нелестными эпитетами?

Для правильного понимания этого надо всегда помнить заповеданные в Учении Будды «четыре опоры»:

«Не на личность учителя опирайся, а на учение.

Не на слова опирайся, а на их смысл.

Не на относительный смысл опирайся, а на высший.

Почему это важно? По целому ряду причин.

Во-первых, надо помнить, что «просветлённые учители» вовсе не обязательно всеведущие Будды. Они могут быть замечательными знатоками Дхармы, исполненными сияния доброты людьми, но в чём-то ещё сильно заблуждаться.

Во-вторых, – а это уже более глубоко, – нельзя забывать об «искусном методе» – «истинные» слова в буддийском понимании – не те, что соответствуют некоей «объективной истине», а те, что сдвигают сознание собеседника в правильном направлении. Так, например, сам Будда одним людям (одержимым стяжательством) говорил, что душа, «я» существует, и надо заботиться о нём, а не о накоплении денег, а другим, прошедшим уже через этот этап, он объяснял, что такое «я» – это всего лишь мысленная конструкция, что в действительности «я» не существует, и от этого заблуждения необходимо избавиться, и т. д. Далее, для людей, действительно идущих по пути преобразования сознания, бывает важно придерживаться какой-либо одной интенсивной практики на протяжении долгого времени, и духовные наставники для увеличения энтузиазма учеников иногда возносят такую практику превыше всех других, в том числе и полемизируя с альтернативными традициями. Надо принимать это как практическое указание, важное на данном этапе, а не абсолютизировать, памятуя, как говорил Тютчев, что «мысль изречённая есть ложь». В буддийской литературе есть замечательные примеры этого подхода, например, некоторые работы Асанги написаны с точки зрения виджнянавады, а другие – с философской позиции мадхъямака-прасангики, – что может буквоедам показаться совершенно непонятным.

В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов и социальные причины. Например, астрология – часть тибетской культурной традиции. И хотя Далай-лама лично относится к ней достаточно сдержанно, он как духовный лидер тибетского государства всячески поддерживает сохранение национальных тибетских культурных традиций, в том числе и изучение астрологии.

Наверное, есть и другие объяснения противоречий в отношениях буддийских учителей к разным вопросам, но, мне кажется, всё это не так важно, если помнить о базовых «четырёх опорах».

Теперь о тантрах и мантрах. Бэчелор пишет: «22 октября я написал: «Перед тем, как я лег спать вчера вечером, нелепость бессмысленного начитывания всех этих мантр и молитв поразила меня с удвоенной силой. Я немедленно все прекратил. Сегодня я не читал их. Я не чувствую вины. В душе я прекратил повторять их уже давно; продолжать механическое воспроизведение больше не имеет смысла. Я не считаю, что ужасный адский огонь ждёт меня. Я не могу следовать рутинной программе, которая не помогает жить полноценной жизнью. Религия – это сама жизнь: не механическое повторение догм, основанное на страхе и почитании». Таким образом, я отказался от всех священных обязательств, которые я взял на себя после получения тантрических посвящений за прошедшие семь лет. Никогда больше я не визуализировал себя в виде быкоголового Яман-таки или пьющей кровь Ваджрайогини в их небесных обителях света. Опираясь исключительно на свои собственные убеждения, я порвал с авторитетом тибетской буддийской традиции», (с. 90)

Двойственное чувство я испытал, читая эти строки: я одобряю мужество человека, оказавшегося достаточно сильным, чтобы порвать с авторитетом, в котором он перестал видеть истину (мне кажется, есть достаточно много людей, испытавших подобные чувства, но не нашедших в себе сил честно на это взглянуть); с другой стороны мне печально слышать, что тантрическая практика превратилась для автора в «бессмысленное начитывание» и «механическое повторение догм, основанное на страхе и почитании». С одной стороны, я и сам частенько ловлю себя на том, что долгое ежедневное повторение мантр, бывает, начинает казаться пустой тратой времени, но, я стараюсь себя одёргивать и менять настрой, так как вполне осознаю, что он в основном зависит от того, сколько силы и эмоций ты вкладываешь в это дело. Когда, механически двигая чётки, думаешь о всяких посторонних делах, – толку, действительно, мало. Но если ты находишься в правильном состоянии – то есть, породив сострадание к страждущим, всей душой стремишься продвинуться к уровню, на котором способным наиболее эффективно помогать другим (это технически называется на санскрите бодхичиттой, – «устремлённостью к Пробуждению») и вкладываешь эту энергию в каждую мантру, данный процесс перестаёт быть «рутинным». Ты действительно чувствуешь, как накапливаешь в себе добрые силы. Стивен, похоже, совсем об этом забыл к 22 октября… (Это случается со многими, если не со всеми. Яркий традиционный пример – великий махасиддха Вирупа, который после долгих лет медитации тоже разочаровался в «бессмысленном начитывании» и выбросил чётки в нужник. Дакини принесла ему чётки обратно и посоветовала медитировать без отвлечений; когда он смог это осуществить – реализация была достигнута.)

Второй важный момент в практике тантры – это, опять-таки, постижение пустоты. Если заниматься визуализациями себя, например, в образе быкоголового Ямантаки без какого-то уровня постижения пустоты – единственным результатом такой «практики» может быть рождение в следующей жизни призраком, имеющим быкоголовый облик, – так объясняют тибетцы.

Поэтому хорошо, что Бэчелор вовремя бросил эту «бессмысленную нелепость». Но жаль, что он не сумел вникнуть в это дело поглубже.

А вот исследования жизни Будды, проведенные Бэчелором, вызвали у меня разочарование. Да, конечно, заслуживает уважения желание приникнуть к первоисточнику, постараться понять, что же думал сам Будда. И Стивен провёл большую работу в этом направлении, но результаты мы видим удручающие: Будда Бэчелора оказывается не очень интересным человеком.

«В своём поиске исторического Будды я должен был слой за слоем снимать мифологический материал, который скрывает под собой человеческую личность. Чтобы понять, кем он был, нужно было отбросить идеализированное изображение безмятежного и совершенного учителя, который не способен ошибаться. Готама, как и все мы, жил в опасном и непредсказуемом мире. Он понятия не имел, что могло произойти на следующий день или в следующем месяце. Он не мог предвидеть, какие настроения или подозрения могли возникнуть у его покровителей, из-за которых они могли отказать ему в своей поддержке.

… Готама… играл на страхах и суеверии царя. Как любой монарх своего времени, Пасенади знал, что другие члены его семьи (его брат Джета, например) почти наверняка за его спиной соперничали между собой за его трон. Кроме того, поскольку царь еще только должен был оставить преемника, положение его собственного рода было шатким. Готама не ходил вокруг да около. Он произвел впечатление на царя. И его гамбит окупился…» и т. д. и т. п.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.