Глава 1. Израиль

Глава 1. Израиль

1. Переселения семитических народов

Переселения семитических народов начала израильской истории покрыты мраком неизвестности в такой же, если не еще большей степени, как и начала греческой и римской истории. Эти начала не только передавались и сохранялись в течение многих, столетий путем одних лишь устных преданий, но подвергались еще самым тенденциозным искажениям, когда наконец приступили к собиранию и записыванию старых легенд.

Лишь долго спустя после возвращения из вавилонского плена, в пятом столетии, священные книги здесь получили ту редакцию, в которой они дошли до нас. Все старые предания были тогда с величайшей бесцеремонностью переработаны и дополнены выдумками, чтобы приспособить их к нуждам зарождающегося господства жрецов. Вся древнеиудейская история была поставлена на голову. В особенности приходится это сказать обо всем, что рассказывается о допленной религии Израиля.

Когда иудеи после плена основали в Иерусалиме и его окрестностях новую общину, то, как показывают нам многочисленные свидетельства, она сейчас же обратила на себя внимание других народов своей странностью. Напротив, из допленной эпохи таких свидетельств не сохранилось. До разрушения Иерусалима вавилонянами другие народы смотрели на израильтян как на народ, ничем не отличающийся от других: они не видели в нем никаких особенностей. И мы имеем все основания думать, что иудеи до того времени действительно ничем особенным не выделялись. При скудости и ненадежности сохранившихся сведений невозможно набросать картину жизни древнего Израиля, которая отличалась бы достоверностью. Протестантская библейская критика доказала, правда, что многое является в Библии подделкой и выдумкой, но она и теперь еще многое принимает за чистую монету.

И если мы желаем представить ход развития израильского общества, мы вынуждены во многих существенных пунктах ограничиваться гипотезами. Сведения, доставляемые Ветхим заветом, могут нам при этом оказать немалую помощь, поскольку мы имеем возможность сравнить их с изображением жизни других народов, находившихся в аналогичном положении.

Только со времени вторжения в Ханаан израильтяне становятся историческим народом. Все рассказы о кочевом периоде их истории представляют тенденциозно переработанные старые предания или позднейшие выдумки. На арену истории израильтяне выступают как участники великого семитического переселения народов.

В древнем мире переселение народов играло такую же роль, как в Новое время революции. В предыдущем отделе мы познакомились с падением Римской мировой империи и видели, как подготовлялось наводнение ее германскими варварами, — процесс, называемый переселением народов. Но он вовсе не являлся единичным случаем. На Древнем Востоке этот процесс — хотя и в меньшем масштабе, но в силу аналогичных причин — повторялся несколько раз.

В некоторых плодородных приречных областях Востока уже очень рано развилось земледелие, доставлявшее большие излишки жизненных продуктов, поэтому рядом с земледельцами жило многочисленное население, занимавшееся другими промыслами. Это способствовало расцвету ремесел, искусства и науки, но вместе с тем и образованию аристократии, которая могла посвятить все свое время военному ремеслу. Необходимость в ней была тем настоятельнее, что богатство этих приречных областей все больше привлекало воинственных кочевников. Если земледелец хотел спокойно обрабатывать свое поле, он нуждался в защите таких аристократов, он должен был ее покупать. Но с усилением аристократии для нее рос и соблазн использовать свою военную силу, чтобы увеличить свои доходы, тем более что расцвет ремесел и искусств создавал множество предметов роскоши, чрезвычайно дорогих.

Так начинается угнетение крестьян, но начинаются также и походы опытных в военном деле аристократов и их вассалов против соседних народов, чтобы захватить у них рабов. Развивается принудительный труд и скоро загоняет общество в такой же тупик, в который позже попало римское общество в эпоху императоров. Свободный крестьянин разоряется, его сменяет раб. Но вместе с этим исчезает также основа военного могущества империи. А одновременно с этим, несмотря на высокую военную технику, теряет свое военное преимущество и аристократия, обессиливаемая растущей роскошью.

Она утрачивает, таким образом, способности, необходимые для выполнения той ее функции, из которой выросло ее общественное положение, т. е. функции защиты общества против захватчиков. Последние все больше замечают слабость богатой и привлекательной добычи, все больше напирают на границы этой страны и в конце концов наводняют ее, открывая таким образом движение, все больше захватывающее другие народы и долго не успокаивающееся. Часть вторгнувшихся захватывает землю, и создается новый класс свободного крестьянства. Другая, более сильная, образует новую военную аристократию. При этом старая аристократия, как хранительница искусств и наук старой культуры, может еще сохранить по отношению к варварам-завоевателям высокое положение, но уже не как каста воинов, а как каста жрецов.

Как только переселение народов останавливается, развитие снова начинает проходить этот цикл: его можно сравнить с циклом расцвета и кризиса, периодически переживаемых капиталистическим обществом, с той только разницей, что это не десятилетний, а зачастую много-, вековой цикл. Этот циклический процесс развития был! _ устранен только с развитием капитализма, точно так же как современному циклу расцвета и кризиса будет положен! конец только с установлением социалистического способа производства.

В различных странах Азии и Северо-Восточной Африки такая эволюция совершалась тысячелетиями — ив особенности отчетливо там, где плодородные речные долины граничили со степями или пустынями. Первые создавали огромные богатства, но в конце концов переживали глубокую деморализацию и застой, вторые воспитывали бедных, но воинственных кочевников, которые всегда были готовы переменить свое местопребывание, если их манила богатая добыча: при благоприятных условиях эти команды я быстро собирались с различных сторон бесчисленными толпами к одному пункту, чтобы оттуда вторгнуться, как все уничтожающий ураган, в какую-нибудь страну.

К таким речным долинам принадлежали долины Хуанхэ и Янцзы, где образовалась Китайская империя; долина Ганга, где концентрировались богатства Индии; долина Евфрата и Тигра, где возникли две могущественные империи — Вавилония и Ассирия, и, наконец, долина Нила с Египтом.

Напротив, Центральная Азия, с одной стороны, и Аравия — с другой, представляли неисчерпаемый резервуар воинственных номадов, которые портили жизнь своим соседям и пользовались их слабостью, чтобы периодически вторгаться туда целыми массами.

В такие периоды из Центральной Азии время от времени выливались потоки монголов, а местами и так называемых индо-германцев, заливавших затем берега цивилизации. Из Аравии явились народы, известные под общим именем семитов. Вавилония, Ассирия, Египет и лежащее между ними побережье Средиземного моря — вот те области, в которые преимущественно вторгались семитические народы.

К концу второго столетия до Р. X. опять начинается большое переселение семитических народов; оно захватывает Месопотамию, Сирию и Египет и оканчивается около одиннадцатого столетия. Среди семитических племен, овладевших соседними культурными странами, были и евреи. При своих кочевых передвижениях они и раньше еще могли доходить до границ Египта и Синая, но только, после продолжительной оседлости в Палестине, еврейство приобрело определенные черты, вышло из той стадии номадной неустойчивости, которая не знает никаких прочных, более крупных этнических соединений.

2. Палестина

Начиная с этого времени история израильтян и их характер определяются уже не только свойствами, приобретенными и сохранявшимися при кочевом образе жизни, но также природой и географическим положением Палестины.

Не следует, впрочем, преувеличивать значение географического фактора в истории. Географический фактор — положение, свойства почвы и характер местности, климат — остается на протяжении исторического периода для большинства стран неизменным; он существует уже до начала исторической жизни и, несомненно, оказывает на историю могущественное влияние. Но способ, каким географический фактор влияет на историю страны, сам определяется высотой ее техники и общественными условиями.

Так, например, англичане, конечно, не достигли бы в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях мирового господства без особенных естественных свойств своей страны, без своего угля и железа, без своего островного положения. Но пока железо и уголь не играли господствующей роли, которую они приобрели в век пара, богатство почвы этими сокровищами имело небольшое значение. Пока не были открыты Америка и морской путь в Индию, пока не достигла высокой степени развития техника парусного судоходства, пока Испания, Франция и Германия оставались малокультурными странами и были населены только варварами, а торговля Европы концентрировалась в Средиземном море и велась преимущественно при помощи гребных судов, до тех пор островное положение Англии представляло фактор, отделявший ее от культуры Европы, и поддерживавший ее низкое развитие.

Поэтому одни и те же естественные свойства страны при различных общественных условиях могут иметь совершенно различное значение. Даже там, где изменения в способах производства не изменяют естественных условий страны, влияние их не необходимо является тождественным. И в этом случае решающую роль играет вся совокупность экономических отношений.

Вот почему история Израиля определялась природой и положением Палестины не непосредственно, а сквозь призму определенных общественных условий.

Особенность Палестины заключалась в том, что она представляла пограничную страну, в которой сталкивались и боролись друг с другом враждебные факторы. Она лежала там, где с одной стороны, кончалась арабская пустыня и начиналась высокоразвитая Сирия и где, с другой стороны, сталкивались сферы влияния двух крупных государств, стоящих у порога нашей культуры: Египетского, развившегося в Нильской долине, и Месопотамского, возникшего на берегах Евфрата и Тигра и имевшего свой центр то в Вавилоне, то в Ниневии. Наконец, Палестина пересекалась в высшей степени важными торговыми дорогами. Она доминировала над всеми дорогами между Египтом с одной стороны и Сирией и Месопотамией с другой, и через нее шел торговый путь из Финикии в Аравию.

Рассмотрим сначала влияние первого фактора. Палестина была плодородной страной. Правда, ее плодородие не стояло выше среднего уровня, но она казалась сказочной в сравнении с окружавшими Палестину каменистыми и песчаными пустынями. Для жителей ее это была страна, текущая млеком и медом.

Еврейские племена явились туда как номады-скотоводы; они стали оседлыми в процессе постоянной борьбы с ханаанеянами, у которых они отнимали один город за другим и которых они все больше подчиняли своей власти. Но все, что они приобрели путем постоянной войны, они должны были в свою очередь отстаивать путем такой же постоянной войны, так как на них напирали другие номады, которые так же, как и они, тянулись к плодородной стране: эдомитяне, моавитяне, аммонитяне и другие.

Но и в завоеванной стране евреи еще долго оставались пастухами, хотя они стали оседлыми. Но мало-помалу они научились у жителей Ханаана их способу обработки земли, разведению хлеба и винограда, оливковых и фиговых деревьев и т. д. и все больше смешивались с ними. Но долго еще сохраняли они характерные особенности кочевников, из среды которых они вышли. Номадное скотоводство в пустыне, по-видимому, действует на технический прогресс и общественное развитие не особенно благоприятно. Современный образ жизни бедуинов в Аравии живо напоминает нам жизнь, описанную в старых израильских легендах об Аврааме, Исааке и Иакове. Из длящегося тысячелетиями, от одного поколения к другому, повторения одних и тех же забот, одних и тех же потребностей и воззрений в конце концов возникает упорный консерватизм, который лежит у номада-пастуха еще глубже, чем у земледельца, и ведет к тому, что старые обычаи и учреждения, даже при изменившихся условиях, еще долго сохраняют свое существование.

Только этими причинами можно объяснить, например, что у израильских крестьян очаг не занимал в доме определенного положения и не имел никакого религиозного значения. «В этом пункте израильтяне сходились с арабами и отличались от греков, к которым они вообще стояли ближе в других вопросах обыденной жизни, — говорит Вельхаузен и прибавляет: — В еврейском языке едва ли даже существует слово для обозначения очага; слово «Ашфот» получило характерным образом значение «мусорной кучи». Это указывает на отличие от индоевропейского очага, домашнего алтаря; место неугасающего огня на очаге занимает у евреев вечная лампада».

К свойствам, унаследованным израильтянами от кочевого периода и сохранявшимся дальше, следует в особенности причислить любовь и навык к торговле.

Мы указали уже, при исследовании римского общества, что в первое время торговля развивалась не между отдельными индивидуумами, а отдельными народами. Первыми носителями торговли были кочующие скотоводы, жившие в пустынях. Их способ пропитания вынуждал их постоянно кочевать от одного пастбища к другому. Скудная природа их страны очень рано должна была развить у них потребность в продуктах других, более богатых стран, с которыми они приходили в соприкосновение. На скот, который они производили в избытке, они выменивали хлеб, масло, финики или орудия из дерева, камня, бронзы и железа. Но их подвижность позволяла им выменивать необходимые продукты далеких стран, легко поддававшиеся перевозке, не только для себя, но и для других; следовательно, не для того, чтобы сохранить их для себя или потребить самим, а с целью передать их другим за известное вознаграждение. Таким путем они стали первыми купцами. Пока не было благоустроенных дорог и судоходство было мало развито, такая форма торговли должна была по необходимости преобладать и могла даже доставлять своим носителям большие богатства. Но по мере того, как позже начало развиваться морское судоходство и проводились дороги, торговля, находившаяся в руках номадов, должна была отступить на задний план, а сами номады — довольствоваться продуктами своей пустыни и все больше беднеть. Этим, по крайней мере отчасти, можно объяснить, почему старая культура Центральной Азии так сильно регрессировала со времени открытия морского пути в Ост-Индию. По тем же причинам еще раньше обеднела Аравия, номады которой, в эпоху расцвета финикийских городов, вели с ними очень выгодную торговлю. Финикийским ткацким мастерским, работавшим для экспорта на Запад, они доставляли высоко Ценимую шерсть своих овец, но они привозили им также продукты Южной, богатой и «счастливой», Аравии — благовонные курения, пряности, золото и драгоценные камни. Кроме того, из Эфиопии, отделявшейся от Аравии только узким морским проливом, они вывозили такие драгоценные товары, как слоновая кость и эбеновое (черное) дерево; торговля с Индией шла также главным образом чрез Аравию, к берегам которой у Персидского залива и Индийского океана доставлялись на судах товары из Малабара и Цейлона, а затем уже перевозились дальше, через пустыню, в Палестину и Финикию.

Торговля эта приносила всем племенам, через области которых она направлялась, большие богатства, получавшиеся отчасти из торговой прибыли, а отчасти из пошлин, которыми облагались провозимые товары.

«Не редкость встретить среди этих народностей очень богатые племена», — говорит Геерен. «Раньше всех начали с особенной выгодой заниматься этой караванной торговлей мадианитяне, которые обыкновенно кочевали недалеко от северной границы этой страны, т. е. недалеко от Финикии. Иосиф был продан каравану мадиамских купцов, направлявшихся с грузом пряностей, бальзама и ладана из Аравии в Египет (Быт. 37:28). Добыча, завоеванная у этого народа израильтянами (под предводительством Гедеона, отбившего вторжение мадианитян в Ханаан), была так богата золотом, что она вызывает изумление. Золото находилось у них в таком изобилии, что они делали из него украшения не только для себя, но и ошейники для верблюдов. Так в восьмой главе Книги Судей мы читаем: «И встал Гедеон, и убил Зевея и Салмана, и взял пряжки, бывшие на шеях верблюдов их… И сказал им (израильтянам) Гедеон: прошу у вас одного, дайте мне каждый по серьге из добычи своей (потому что у побежденных были золотые серьги, так как они были измаильтяне)… Весу в золотых серьгах, которые он выпросил, было тысяча семьсот золотых сиклей,[38] кроме пряжек, пуговиц и пурпуровых одежд, которые были на царях мадиамских, и кроме цепочек, которые были на шее у верблюдов их».

Греки называли все племена, кочевавшие в Северной Аравии, одним общим именем — набатейские арабы. Диодор, давший прекрасное описание их жизни, рассказывает и об их караванной торговле с Йеменом. «Значительная часть их занимается тем, что перевозит к Средиземному морю благовонные курения, ладан и другие дорогие пряности, получаемые от тех, что привозят их из счастливой Аравии».

«Богатства, приобретаемые таким путем отдельными племенами номадов, были достаточно велики, чтобы возбуждать жадность греческих воителей. Одним из складочных пунктов для товаров, шедших чрез область эдомитян, являлась крепость Петра, от которой Северо-Западная Аравия получила название петрийской. Деметрий Полиоркет сделал попытку овладеть Петрой и разграбить ее».

Израильтяне в кочевом периоде своей истории должны были вести такого же рода жизнь, как мадианитяне. Уже об Аврааме рассказывается, что он был богат не только скотом, но и серебром и золотом (Быт. 13:2). А такое богатство номады могли приобрести только путем торговли. Но их позднейшее положение в Ханаане нисколько не угашало и не ослабляло этой склонности к торговле, возникшей в течение кочевого периода. Наоборот, положение их страны позволяло им принять участие как в торговле между Финикией и Аравией, так и между Египтом и Вавилонией, и извлекать из нее прибыль — или способствуя ее развитию или мешая ей путем набегов, предпринимаемых из горных укреплений на торговые караваны, которые они грабили или облагали пошлиной. Нужно помнить, что в то время торговля и разбой были тесно связаны между собой.

«Еще до того, как израильтяне появились в Ханаане, торговля этой страны стояла на очень высокой ступени развития. В переписке, найденной в Тель-эль-Амарне (она относится к XV-му столетию до Р. X.), идет уже речь о караванах, которые проходили по стране под прикрытием военной силы».[39]

Но мы имеем еще сведения о тесных сношениях между Палестиной и Египтом, а также приевфратскими странами, относящиеся к 2000 г. до Р. X.

Иеремия — лейпцигский профессор, а не иудейский пророк — следующими словами передает содержание одного папируса того времени:

«Палестинские бедуины находились в самых тесных сношениях с культурным Египтом. По свидетельству папируса, их шейхи бывали при дворе фараона и хорошо разбирались в египетских делах. Вестники с письменными посланиями путешествуют все время между ЕвфраЦ том и Египтом. Эти азиатские бедуины вовсе не являются варварами. Варварские племена, с которыми находится в войне фараон, совершенно определенно отделяются от евфратских бедуинов. Шейхи последних принимают, вместе с египтянами, участие в походах против этих варваров, «князей народов».

В своей «Истории торговли иудеев в древности» Герцфельд подробно изображает торговые пути караванов, шедших чрез Палестину или поблизости от нее. По его мнению, эти торговые пути «имели, быть может, несравненно большее торговое значение, чем теперь железные дороги».

«Такая дорога вела из Юго-Западной Аравии, параллельно берегу Красного моря и его Элатского залива, до самой Селы, позже Петры, в 70 километрах к югу от Мертвого моря; по ней провозились продукты счастливой Аравии, а также Эфиопии и прилегавших к последней стран. Другая караванная дорога доставляла продукты Вавилонии и Индии от Герры из Персидского залива через всю Аравию опять-таки в Петру. От последней шли три другие дороги: одна — к Египту с разветвлением направо к аравийским заливам у Средиземного моря; вторая — в Газу с очень важным продолжением на север; третья — по восточным берегам Мертвого моря и Иордана к Дамаску. Важным складочным пунктом для товаров более южных стран стал также Элат, в глубине Элатского залива, соединенный особой дорогой с Петрой. Упомянутая уже дорога от Газы — на север вела через низменности Иудеи и Самарии и в равнине Израиль вливалась в другую, шедшую с востока на Акко. Те из товаров, собиравшихся такими различными путями, которые должны были направиться в Финикию, перегружались на суда отчасти в указанных аравийских гаванях или в Газе и Акко, так как дорога от последнего до Тира и Сидона была очень скалиста и только позже была приспособлена для сухопутного транспорта. Упомянутая также и очень известная в древности караванная дорога с востока вела из Вавилона на среднем Евфрате, через аравийско-сирийскую пустыню, в которой позднее процветала Пальмира, и после короткой полосы на восточном берегу верхнего Иордана пересекала эту реку и через равнину Израиля доходила до моря. Не доходя до Иордана, она соединялась еще с Гилеадской дорогой, которой пользовались, как мы видели, уже во времена Иосифа. Мы видели также, что в равнине Израиля в нее впадала и дорога из Газы; очень вероятно, что от Газы тянулась также дорога, которая, как видно из Книги Бытие (37:25, 41:57), вела из Палестины в Египет… Хотя очень трудно на основании исторических фактов доказать и определить коммерческое влияние их (указанных торговых дорог и образовавшихся на их узловых пунктах ярмарок) на израильтян, все же в нем нельзя сомневаться уже в силу его внутренней необходимости, и только в свете этого влияния нам становятся понятными некоторые темные известия, сохранившиеся от того времени».

Несравненно меньше, чем торговля, процветали у израильтян искусства и производство предметов роскоши, — пишет Пичман. — Вероятно потому, что они стали оседлыми в такое время, когда кругом них ремесло уже достигло высокой степени совершенства. Предметы роскоши обходились дешевле, да и качество их было выше, если они покупались, а не производились на месте. Туземное ремесло ограничивалось выделкой простейших товаров. Даже у финикиян, ставших раньше культурным народом, развитие их промышленности замедлилось вследствие конкуренции египетских и вавилонских товаров, которыми они торговали. «В области промышленности финикияне вряд ли особенно превосходили на первых порах жителей остальной Сирии. Скорее прав Геродот, по свидетельству которого первые финикияне, приставшие к берегам Греции, торговали товарами, которые были продуктами не их собственной промышленности, а промышленности Египта и Ассирии, т. е. Внутренней Сирии. Промышленными центрами крупные финикийские города стали уже после того, как они потеряли свою политическую независимость и большую часть своих торговых связей».

Развитию ремесла мешали, быть может, также и вечные войны. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что оно не достигло высокого развития. В своей плачевной песни о Тире пророк Иезекииль очень подробно описывает его торговлю, в том числе с Израилем. Экспорт израильтян состоит исключительно из сельскохозяйственных продуктов: «Иудея и земля Израилева торговали с тобою; за товар твой платили пшеницею Миннифскою и сластями, и медом, и деревянным маслом, и бальзамом» (Иез. 27:17).

Когда Давид сделал Иерусалим своей резиденцией, то царь Тирский Хирам послал ему «кедровые деревья и плотников и каменщиков, и они построили дом Давиду» (2 Цар. 5:11). То же повторилось во время Соломона при построении храма. Соломон платил за это Хираму ежегодно 20 000 коров пшеницы и 20 коров оливкового масла (3 Цар. 5:11).

Без высокоразвитого ремесленного производства предметов роскоши, т. е. без художественного ремесла, не может развиваться ни одно пластическое искусство, Которое дает изображение человеческой личности и умеет ее индивидуализировать и идеализировать.

Такое искусство предполагает высокую степень развития торговли, доставляющей художнику разнообразные материалы самых различных сортов, из которых он может выбирать наиболее пригодные. Оно предполагает дальше сильно развитую специализацию и накопленную поколениями опытность в манипуляциях с различными материалами и, наконец, высокую оценку самого художника, ставящую его труд над уровнем принудительного труда, дающую ему досуг, довольство и силу для работы.

Соединение всех этих условий мы встречаем только в больших торговых городах со старыми ремесленными традициями. Наивысшего развития достигли пластические искусства на основе сильного ремесла в Фивах и Мемфисе, в Афинах и позже, со времени средних веков, во Флоренции, Антверпене и Амстердаме.

Эти условия отсутствовали у израильтян, что, в свою очередь, не могло не оказать воздействия на их религию.

3. Понятие о боге у древних израильтян

Представления о божестве у первобытных народов всегда очень неопределенны и запутанны. Они никогда не облекаются в такую отчетливую форму, какую они приобретают в мифологиях ученых исследователей. Отдельные божества представляются очень неясными и не отграничиваются друг от друга вполне отчетливо. Это неизвестные, таинственные личности, оказывающие воздействие на природу и людей, приносящие им счастье или несчастье, но они представляются еще более призрачными и расплывающимися, чем образы сновидений.

Единственное определенное отличие одного божества от другого заключается на этой стадии в их локализации. Всякая местность, возбуждающая воображение первобытного человека, представляется ему как местопребывание определенного божества. Высокие горы или отдельные скалы, своеобразно расположенные рощи и даже отдельные кущи старых деревьев, источники, пещеры наделяются известного рода святостью как жилища богов. Но и камни или пни, имеющие своеобразную форму, могут также считаться местопребыванием божества, святилищем, обладание которым обеспечивает помощь божества, живущего в нем. Каждое племя, каждый род старался приобрести такое святилище, овладеть таким фетишем. То же самое приходится сказать и об иудеях, религиозные представления которых первоначально вполне соответствовали этой стадии и были очень далеки от монотеизма. Святилища израильтян в первое время были такими фетишами, начиная от «идолов» (терафим), которые Иаков украл у своего тестя Лавана, и вплоть до ковчега, местопребывания Яхве, приносившего победу, дождь и богатство тем, кто законно владел этим ковчегом. Священные камни, бывшие предметом почитания финикиян и израильтян, носили название «вефилей», жилищ богов.

На этой стадии развития боги отдельных местностей и фетишей очень мало индивидуализируются и очень часто носят общее название. Так, у израильтян и финикиян многие боги назывались, например, Эл (во множественном числе — Элохим), а другие назывались у финикиян Ваал, господин. «Несмотря на общее название, — писал Пичман, — все эти Ваалы были вполне различные существа. Для отличия часто ограничивались прибавлением названия места, где оказывалось почитание соответствующему богу».

Более резкая дифференциация отдельных божеств в народном сознании сделалась возможной только тогда, когда искусство достигло такой высокой степени развития, что могло индивидуализировать и идеализировать человеческие представления, создавать вполне определенные своеобразные образы, отличавшиеся сверхчеловеческой красотой, высотой или величиной или внушавшие особенный страх. Только тогда многобожие получило материальную основу, невидимые боги стали видимыми и получили для каждого одну и ту же форму. Отдельные боги были надолго дифференцированы друг от друга, так что уже невозможно было смешать их друг с другом. Из сонма бесчисленных духовных существ, созданных фантазией первобытного человека, можно было выделить некоторые фигуры и индивидуализировать их.

В Египте мы особенно отчетливо можем проследить, как с развитием живописи и скульптуры растет число отдельных богов. Не случайностью является и то обстоятельство, что в Греции апогей развития художественной промышленности и искусства изображения человека совпадает с наибольшим многообразием и резкой индивидуализацией мира богов.

И именно в силу отсталого состояния промышленности и искусства израильтянам не удалось проделать шаг вперед, сделанный народами более развитыми индустриально и художественно, т. е. процесс вытеснения фетиша, местопребывания духа или бога, его изображением. Они, и в этом отношении остались на стадии первобытных представлений. Создавать изображения собственных бо-, гов им не удалось, идолы, с которыми они знакомились, были изображениями богов, принадлежавших другим народам, или представляли подражание им. Этим объясняется ненависть патриотов к таким изображениям.

Это являлось результатом отсталости, но она должна была облегчить израильтянам победу над политеизмом, как только они познакомились с философским, этическим монотеизмом, который возник в эпоху высшего развития древнего мира в различных крупных городах и на причины развития которого мы уже указывали выше. Там, где в сознании народа укоренились определенные изображения различных божеств, для политеизма создана была прочная основа, которую трудно было разрушить. Напротив, неопределенность образа божества, а также одинаковость названия в его различных местностях пролагали путь для популяризации идеи единого божества, в сравнении с которыми все другие невидимые боги являются низшими существами.

Как бы то ни было, не случайно же все монотеистические народные религии пустили впервые корни среди народов, проникнутых еще мышлением, свойственным кочевому периоду, и не знавших высокого развития промышленности и искусства: наряду с иудеями восприняли монотеизм персы и затем арабы, как только они пришли в соприкосновение с более высокой городской культурой. К монотеистическим религиям следует причислить не только ислам, но и религию Зенд-Авесты. Последняя тоже знает только одного повелителя и творца мира — Ахурамазду (Ормузда). Анхра-Майнью (Ариман) есть более низший дух, как Сатана.

Может показаться странным, что отсталые формы легче усваивают и развивают дальше известный прогресс, чем более развитые, но это факт, с которым мы встречаемся уже в эволюции организмов. Высшие организмы часто хуже приспособляются и легче вымирают, чем низшие, обладающие менее специализированными органами и потому легче приспособляющиеся к новым условиям. Но у человека его органы развиваются не только бессознательно: наряду со своими естественными органами он вполне сознательно создает новые, искусственные, производству которых он может научиться у других людей. Поскольку речь идет о таких искусственных формах, отдельные люди или группы могут перескочить даже целую стадию развития, конечно, только тогда, когда она уже до них была достигнута другими, у которых они усвоили ее результаты. Многие крестьянские селения ввели электрическое освещение скорее, чем некоторые другие города, где уже был вложен большой капитал в газовое освещение. Крестьянское селение могло совершить скачок от керосиновой лампы к электрическому освещению, минуя освещение газом, но только потому, что в крупных городах технике удалось устроить освещение электричеством. Крестьянское селение не было бы в состоянии развить эти знания вполне самостоятельно. Так и монотеизм нашел доступ к народным массам у иудеев и персов гораздо легче, чем у египтян, вавилонян и эллинов, но впервые идея его была развита философами этих высокоразвитых культурных наций.

Впрочем, в то время, о котором мы теперь говорим, в эпоху до изгнания, израильтяне еще не сделали этого шага, Господство все еще принадлежало примитивному культу богов.

4. Торговля и философия

Торговля развивает совершенно другие формы мышления, чем ремесло и искусство.

В «Критике политической экономии» и позднее в «Капитале» Маркс указал на двойственный характер труда, заключающегося в каждом товаре. Каждый товар одновременно является потребительной стоимостью и меновой стоимостью, поэтому и труд, овеществленный в нем, одновременно является особенной, определенной формой труда — труд ткача, или гончара, или кузнеца — и абстрактным всеобщим человеческим трудом.

Определенная производительная деятельность, создающая определенные потребительные стоимости, прежде всего, конечно, интересует потребителя, предъявляющего спрос на определенные потребительные стоимости. Если он нуждается в сукне, то его интересует труд, затрачиваемый на выделку сукна, именно потому, что это — труд особенный, производящий сукно. Но и для производителей этого товара — а на такой ступени развития, о которой мы теперь говорим, ими обыкновенно являются не наемные рабочие, а самостоятельные крестьяне, ремесленники, художники или их рабы — труд их интересует их как определенная деятельность, дающая им возможность производить определенные продукты.

В ином положении находится купец. Деятельность его заключается в том, чтобы дешево купить и дорого продать. Ему, в сущности, совершенно безразлично, какие именно товары он покупает или продает, лишь бы он только нашел покупателя. Его, конечно, интересует количество труда, которое в месте и в момент покупки и продажи является общественно необходимым для производства покупаемых и продаваемых им товаров, но этот труд интересует его только как труд, производящий стоимость, всеобщий человеческий труд, как абстрактный труд, а не как труд конкретный, производящий определенные потребительные стоимости. Конечно, сознание этой разницы не приходит в голову купцу именно в такой форме. Прошло немало времени, пока люди узнали, что стоимость определяется всеобщим человеческим трудом. Решение этой загадки удалось найти впервые Карлу Марксу при уже очень высокоразвитом товарном производстве. Но уже за много тысячелетий до этого абстрактный, всеобщий человеческий труд в его противоположности к конкретным формам нашел себе осязательное выражение, для понимания которого нет необходимости в особенной силе абстракции, именно в форме денег.[40] Деньги являются представителем всеобщего человеческого труда, заключающегося в каждом товаре. Они представляют не особенный вид труда, не труд ткача, гончара или кузнеца, а все виды труда, всякий труд, сегодня — один, завтра — другой. Но купца товар интересует только как представитель денег, его интересует не особенная полезность, а особенная цена товара.

Напротив, производителя — крестьянина, ремесленника, художника — интересует именно особенность его труда, особенность материала, который он должен обработать, и он тем больше развивает производительность своего труда, чем больше его специализирует. Но его особенный труд прикрепляет его также к особенному месту, к его земле или мастерской. Определенность труда, которым он занимается, вызывает известную ограниченность мышления. «Как бы ни были искусны в своем ремесле кузнецы, плотники и сапожники», — думал Сократ еще в пятом столетии до Р. X., — «большинство из них по духу своему рабы, ибо они не знают, что такое красота, доброта и справедливость». Тот же самый взгляд высказан был иудеем Иисусом, сыном Сираха, за 200 лет до Р. X. Как бы ни было полезно ремесло, думает он, ремесленник совершенно непригоден в области политики, правосудия или для распространения нравственных идей.

Машина впервые создает возможность уничтожения этой ограниченности для массы трудящихся классов, но только уничтожение капиталистического товарного производства создаст условия, при которых машина сможет в полной мере выполнить свою прекрасную задачу — освобождение трудящейся массы.

Совершенно иначе, чем на ремесленника, влияет его занятие на купца. Он не может ограничиться знакомством с одной особенной отраслью производства в одной какой-нибудь стране. Чем шире его кругозор, чем больше отраслей производства охватывает купец, чем больше стран с особенными условиями производства и нуждами знает он, тем легче найдет те товары, сбыт которых в данное время особенно прибылен, тем скорее он найдет рынки, где всего дешевле купить товары, и рынки, где он их продаст всего дороже. Но все же при всем разнообразии продуктов и рынков, с которыми он ведет торговлю, его в конечном счете интересуют только отношения цен, т. е. отношения различных количеств абстрактного человеческого труда, следовательно, абстрактные числовые отношения. Чем больше развивается торговля, чем больше отделяются друг от друга, хронологически и пространственно, купля и продажа, чем разнообразнее монетные системы, чем больше дифференцируется акт купли и акт платежа, чем больше развивается употребление кредита и уплата процентов, тем сложнее, запутаннее и разнообразнее становятся различные числовые комбинации. Таким образом, торговля должна необходимо развивать математическое мышление, а вместе с ним и абстрактное мышление. Расширяя в то же время горизонт за тесные пределы местной и профессиональной ограниченности, доставляя купцу знание различнейших климатов и стран, различнейших стадий культурного развития и способов производства, торговля развивает в нем стимул к процессу — сравнения, дает ему возможность находить в массе особенностей всеобщие черты, в массе случайностей определить закономерность явлений, их вечную повторяемость при определенных условиях. Таким путем, так же как и привычкой к математическим комбинациям, все больше развивается сила абстракции, тогда как ремесло и искусство развивают больше понимание конкретного, стремление постичь не сущность вещей, а только то, что лежит на поверхности. Не «производительные» занятия, земледелие и ремесло, а как раз торговля, эта «непроизводительная» деятельность, развивает те умственные способности, которые составляют основу научного исследования. Но это не значит еще, что торговля сама создает такое исследование.

Бескорыстное мышление, стремление к правде, а не к личной выгоде меньше всего характеризуют именно купца. Крестьянин и ремесленник живут только трудом рук своих. Благосостояние, которого они могут достигнуть, заключено в определенные границы, но внутри этих границ оно, при примитивных условиях, доступно для каждого здорового среднего индивидуума, если только война или могущественные стихии не разоряют все общество и ввергают его в нищету.

Всякое стремление возвыситься над средним уровнем не является ни необходимым, ни имеющим шансы на успех. Веселое довольство унаследованным жребием отличает эти занятия, пока капитал, сначала в форме ростовщичества, не подчиняет себе их или их господ.

Совершенно иначе, чем выполнение конкретного, полезного труда, действуют операции с всеобщим человеческим трудом. Если в первом случае успех ограничивается силами индивидуума, то успехи торговой деятельности безграничны. Торговая прибыль находит определенные границы только в сумме денег, в капитале, которым владеет торговец, а эта сумма может беспредельно увеличиваться. С другой стороны, эта торговля подвержена несравненно большему числу случайностей и опасностей, чем однообразная деятельность крестьянина и ремесленника при условиях простого товарного производства. Купец постоянно находится между двумя крайностями: грандиозным богатством и полным разорением. При таких условиях страсть к наживе стимулируется несравненно сильнее, чем у производительных классов. Ненасытная жадность и беспощадная жестокость как по отношению к конкуренту, так и по отношению к объекту эксплуатации — вот качества, характеризующие купца. И теперь еще они проявляются в крайне отталкивающих формах — в особенности для людей, живущих своим трудом, — всюду, где эксплуатация капитала не встречает сильного сопротивления, именно в колониях.

При таких интеллектуальных навыках не может, конечно, развиваться бескорыстное научное мышление. Торговля развивает только необходимые для этого умственные способности, но не их научное применение. Напротив, там, где она приобретает влияние на науку, она старается фальсифицировать ее выводы в свою пользу, и буржуазная наука даже теперь дает в этом отношении бесчисленное множество доказательств.

Научное мышление могло развиться только в среде такого класса, который находился под влиянием всех способностей, опыта и знаний, доставляемых и развиваемых торговлей, но в то же время был освобожден от промысловой деятельности и имел досуг и условия для умственных занятий, для решения проблем без непосредственного отношения к их ближайшим, личным и практическим последствиям. Только в крупных торговых центрах развилась философия, но опять-таки только в тех из них, где вне торгового класса имелись элементы, которым их имущество или общественное положение обеспечивали ~ досуг и свободу. Такими элементами в целом ряде греческих городов являлись крупные землевладельцы, которых рабы избавляли от всякого труда и которые жили не в деревне, а в городе, которые не тратили всех своих сил на грубые удовольствия деревенского «дикого помещика», а отдавались влияниям большого города и его высокоразвитой торговли.

Но такой класс живших в городе землевладельцев возник, по-видимому, только в приморских городах, территория которых была достаточно велика, чтобы могло образоваться такое земельное дворянство, но не слишком! велика, чтобы удерживать его вдали от города и сосредоточивать его интересы на расширении землевладения. Территория финикийских приморских городов была слишком мала, чтобы в них могло развиться такое землевладение. Все жили в них торговлей. В лучшем положении находились греческие приморские города.

В городах, лежавших вдали от моря и окруженных большой земельной площадью, крупное землевладение, по-видимому, осталось под сильным влиянием сельской жизни и усвоило себе в большой степени умственные навыки деревенских «диких помещиков». В крупных торговых центрах, лежавших внутри страны, больше всего были освобождены от всякой промысловой деятельности и меньше всего поглощены различными практическими занятиями жрецы отдельных храмов. Многие из последних приобрели достаточное значение и накопили столько богатств, чтобы содержать постоянно особых жрецов, работа которых была не особенно велика. Та самая общественная функция, которая в греческих приморских городах выпала на долю аристократии, — развитие научного мышления, философии, — в крупных торговых центрах Востока, а именно Египта и Вавилонии, стала уделом жрецов. Но в силу этих же причин восточное мышление встретило на своем пути границу, которой не знало греческое мышление: постоянную связь и зависимость от религиозного культа. То, что вследствие этого теряла философия, выигрывал культ, а вместе с последним жрецы. Если в Греции жрецы остались простыми служителями культа, блюстителями храмов и исполнителями религиозных обрядов при них, то в крупных торговых центрах Востока они превратились в хранителей всего знания, как естественных, так и общественных наук, как математики, астрономии, медицины, так и истории и юриспруденции. Влияние их в государстве и обществе было поэтому чрезвычайно велико. Но и религия могла приобрести там духовную глубину, к которой не была способна греческая мифология, так как эллинская философия прошла мимо последней, не делая попытки наполнить ее наивные представления более глубоким содержанием и примирить их таким образом с философией.

Наряду с высокой степенью развития искусств религия греческого мира обязана своим жизнерадостным, чувственным и художественным характером и тому обстоятельству, что философия чуждалась жречества. Напротив, в стране с могучей международной торговлей, но без высоко развитого искусства, без аристократии с интеллектуальными наклонностями и потребностями, но с сильным жречеством — в такой стране религия, не знавшая с самого начала политеизма с резко выраженными индивидуальностями отдельных божеств, могла легче принять абстрактный, одухотворенный характер, а само божество могло легче превратиться из личности в идею или понятие.

5. Торговля и национальность

Данный текст является ознакомительным фрагментом.