Духи с ногами

Духи с ногами

Предположение, согласно которому боги и духи поначалу были сверхъестественной версией людей, вызывает очевидное возражение: разве в сообществах охотников-собирателей некоторые сверхъестественные существа не представляли в виде животных, а не людей? И разве некоторые из этих сверхъестественных существ, особенно те, которых антропологи называют духами, не являются слишком неопределенной формой жизни, так что их нельзя назвать ни людьми, ни животными? С какой же стати мы, вспомнив о Тайлоре, говорим об олицетворенных причинах, если термин самого Тайлора, «одушевленные причины», выглядит более уместным?

Прежде всего, каким бы непохожим на человека ни казался «дух», люди, которых антропологи просили нарисовать духов, изображали более или менее гуманоидные существа с двумя руками, двумя ногами и головой[1100]. Великий бог Древнего Китая звался Тянь, или «небо», что совсем не напоминает человека, однако на письме этого бога обозначали символом, поразительно похожим на фигурку с конечностями-палочками: две руки, две ноги и голова[1101].

Даже когда сверхъестественное существо с виду похоже на животное, как делающие снег птицы кламатов (глава 1), оно ведет себя не так, как животное[1102]. У него могут быть крылья, шерсть или чешуя, ему может недоставать разных особенностей, присущих обычному человеку, но обязательно будет то, что объясняет, почему люди поступают так или иначе. Как отмечал антрополог Паскаль Бойер, «единственное, что люди всегда проецировали на сверхъестественные существа, — разум»[1103].

Бойер считает, что генетическая архитектура когнитивной деятельности человека помогает объяснить, почему люди определенным образом представляют себе богов. Он считает, что разум располагает встроенными допущениями, относящимися к действительности. Люди естественным образом делят мир на несколько базовых «онтологических категорий» — таких, как растения, животные, человеческие существа, — и приписывают определенные свойства существам, относящимся к той или иной категории. Другими словами, у нас есть ментальный «шаблон», который помогает нам думать о растениях, другой шаблон — для людей, и т. п. Мы полагаем, что если мы подойдем и ударим какого-нибудь человека, ему это не понравится и он может ударить нас в ответ, в то время как бить растение менее опасно. По мнению Бойера, когда люди думают о каком-нибудь боге или духе, их мозг обращается к шаблону для людей, но с учетом поправок, с изменением некоторых нормальных свойств шаблона. Так, авраамический Бог во многом похож на человека — способен любить, гневаться, разочаровываться, ревновать, — но при этом он все знает и все может.

Некоторым людям с трудом верится в это последнее условие — всеведение и всемогущество. При современной научной культуре это неудивительно. Но работа Бойера также указывает, что подобные маловероятные особенности были плюсом для мема бога, когда он только зарождался десять тысячелетий назад. Эксперименты Бойера показали: особенно хорошо запоминается то, что обладает выраженными чертами, противоречащими здравому смыслу, свойствами, не принадлежащими к шаблону конкретной категории. Если вы скажете кому-нибудь, что стол «опечалился, когда все вышли из комнаты», скорее всего ваши собеседники через несколько месяцев будут помнить именно эти слова, а не реплику о каком-нибудь заурядном столе, наделенном непоколебимым стоицизмом и принадлежащем к категории мебели[1104]. Вероятность, что вашу реплику повторят еще кому-нибудь, в первом случае также окажется выше. В итоге мемы, которые описывают богов так, как ничто другое, виденное нами прежде, имеют преимущество по сравнению с более «правдоподобными» мемами.

Точнее, лишь до тех пор, пока странность этих богов не становится излишней. Бойер говорит, что с наибольшей вероятностью будет распространяться мем, который выглядит странно, но вместе с тем о нем легко думать: он может содержать одно-два основных «онтологических нарушения», таких, как всеведение и всемогущество, однако они будут не настолько многочисленными и причудливыми, чтобы нельзя было представить себе поведение такого божества. В сущности, даже такие характеристики, как всеведение и всемогущество, находятся чуть ли не за гранью воображения. Когда два психолога расспрашивали людей о свойствах высшей сущности, ответы поражали «теологической корректностью» — «вездесущий, всеведущий» и т. п. А потом тем же людям предлагали перейти к более конкретным размышлениям, представить себе Бога влияющим на определенные ситуации. И вдруг, как по волшебству, божество стало более «человечным». Бога представляли занимающим одну точку в пространстве и неспособным делать два дела одновременно, а также, как выразился один из психологов, «испытывающим потребность видеть и слышать, чтобы дополнить в целом ненадежные знания»[1105].

Это указывает на проблему современной теологии: поскольку божеству даются более абстрактные определения, чтобы оно лучше вписывалось в научное мировоззрение, людям становится труднее соотносить себя с Богом. В середине XX века, когда Пауль Тиллих дал Богу определение «основы существования», некоторые его коллеги-теологи одобрительно отнеслись к нему, вместе с тем Тиллих столкнулся с беспокойством, непониманием, периодическими обвинениями в атеизме. Однако он мог с полным правом ответить, что его критики страдают по причине врожденной узости зрения: будучи людьми, они сталкиваются с таким препятствием, как разум, предназначенный для постижения социальной вселенной, а не вселенной в целом.

ПОСКОЛЬКУ БОЖЕСТВУ ДАЮТСЯ БОЛЕЕ АБСТРАКТНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ, ЧТОБЫ ОНО ЛУЧШЕ ВПИСЫВАЛОСЬ В НАУЧНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ, ЛЮДЯМ СТАНОВИТСЯ ТРУДНЕЕ СООТНОСИТЬ СЕБЯ С БОГОМ