Глава 13 Великий парадокс

Глава 13

Великий парадокс

Комбинация документа Р с материалами J, Е и D — событие еще более экстраординарное, чем комбинация J с Е, происшедшая столетиями ранее. Ведь Р насквозь полемичен и представляет собой противовес J и Е. JE умаляют Аарона, — Р умаляет Моисея. JE разрешают любому левиту быть жрецом, — Р считает легитимным лишь ааронидское жречество. JE говорят, что существуют ангелы, что животные могут разговаривать, а Бог может стоять на скале или гулять по саду, — Р ничего такого не содержит.

Источник D был создан в кругу людей, столь же враждебных к Р, как круг Р был враждебен по отношению к JE. Столетиями боролись эти две жреческие группы за жреческие прерогативы, власть, доход и легитимность.

И вот, кто-то взял и свел все воедино.

Кто-то соединил JE с текстом, написанным в противовес JE. И не просто поставил их рядом как параллельные истории, а тесно переплел между собой. Под конец же этого переплетения законов и повествований из J, Е и Р этот человек поставил — в качестве финального аккорда — Второзаконие. Кто-то свел четыре разных, часто противоречащих друг другу, источника столь искусно, что на решения загадки авторства ушли тысячелетия.

Это был человек, создавший Тору, Пятикнижие Моисеево, текст, который мы читаем уже более 2000 лет. Кто он? И как ему такое пришло в голову?

Таким был первый вопрос нашей книги: если не Моисей написал эти книги, то кто?

Я думаю, это был Ездра.

Жрец, потомок Аарона

Человек, который свел четыре источника в единое Пятикнижие, известен как редактор. Редактор труднее поддается исследованию, чем авторы источников. Ведь большей частью он компонует тексты уже существующие, добавляя от себя лишь немногое, а значит, и предоставляя нам мало материала для анализа своей личности. В нашем распоряжении нет повествований и законодательных кодексов, на которые мы могли бы опереться и выяснить, откуда он, какие у него интересы, против чего он выступает.

И все же, некоторой информацией мы обладаем. Прежде всего, редактор происходил из круга жрецов, потомков Аарона. Либо он сам был жрецом, либо был связан с ними и предан их идеалам. Этот вывод основан на нескольких соображениях.

Во-первых, редактор никогда не начинает основные разделы своего сочинения с материалов J и Е, но только с повествований или заповедей Р. Книги Бытия, Исхода, Левит и Чисел начинаются с текстов Р.[259]

Во-вторых, он использует материалы Р в качестве канвы. Первый использованный им документ — «Книга Поколений» (сплошные «такой-то родил такого-то» — для современных читателей верх занудства!). Она начинается со слов:

Вот Книга Поколений человеческих.[260]

Затем идет список поколений от Адама до Иакова. Автор объясняет, кто «родил» кого, и приводит число прожитых каждым персонажем лет.

Франк Мур Кросс показал, что первоначально Книга Поколений была отдельным документом. Человек, собравший Тору воедино, разбил эту книгу на несколько частей, а затем вставил эти части в разные места Бытия.[261] Это изменило композицию и последовательность повествования. Редактор взял часть документа, посвященную десяти поколениям от Адама до Ноя, и поставил ее между рассказом об Адаме и рассказом о Ное; затем взял часть, посвященную десяти поколениям от Ноя до Авраама, и поместил ее между рассказом о Ное и рассказом об Аврааме и т. д. Это придало повествованию Бытия четкую канву, вписало его в поток истории.[262]

Книга Поколений была жреческим документом. Подобно материалам Р в Бытии, Книга Поколений называет Бога словом «Элогим», а не именем Яхве. Подобно рассказу Р о сотворении мира, Книга Поколений сообщает, что люди созданы по образу Божию.[263] Подобно многим повествованиям и законам Р, Книга Поколений часто вдается в подробности с именами и датами.

Таким образом, редактор использовал Жреческий источник как структурирующий текст в Книге Бытия.

Редактор также использовал Жреческий источник в качестве структуры следующих пятнадцати глав Библии (о египетском рабстве и исходе из Египта). Он опирался на рассказ Р о казнях, ниспосланных Яхве на египтян. Проще говоря, он использовал язык версии Р, чтобы придать единство различным источникам. В версии Р после каждой из казней египетских идет рефрен:

Сердце фараоново ожесточилось, и он не послушал их, как и говорил Яхве.[264]

Редактор прибавил аналогичные слова и к казням, описанным в JE.[265] Затем, когда он соединил рассказы Р о казнях с рассказами JE о казнях, общие концовки придали новообразовавшемуся повествованию единство. И существенно, что в качестве базовой структуры редактор взял Жреческий документ.

В-третьих, он добавил собственные тексты, и для этих новых текстов характерны язык и интересы Р. Некоторые из них я упомяну ниже, а полный их список дам в приложении. А пока отметим, что по языку они настолько похожи на Р, что очень долго ученые полагали, что они — часть Р.

Профессор Кросс пошел даже дальше. Он практически отождествил Р и R (редактор). Он попытался доказать, что повествование Р не является цельным, но содержит существенные разрывы. Поскольку повествование Р неполное, а структура произведения взята из Жреческих документов, Кросс сделал вывод: Р вообще не существовал как отдельный источник. Имел место следующий сценарий: некто (или целый круг авторов?) добавил материалы Р к материалам JE, окружил рассказы JE законами и повествованиями Р. Этот же человек создал канву, которая скрепляет все воедино. Редактирование и создание Жреческого документа — один и тот же процесс.

В данном вопросе я не согласен с моим учителем. Как уже отмечалось в предыдущих главах, повествование Р представляется мне цельным и последовательным. Если его отделить от J и Е, оно читается как отдельная книга. Если где-то и есть нечто вроде разрывов, они объяснимы с позиции авторских интересов (см. выше главу 12). Если мы разделим в библейском рассказе о потопе два источника, то увидим, что каждый из этих рассказов обладает законченностью. Аналогично с рассказом о бунте (Корах, Датан, Авирам). Аналогично с двумя рассказами о переходе через Красное море и с двумя рассказами о событиях при Синае. Во всех этих случаях материал Р не является добавлением к J и Е. Он выглядит самостоятельным, отдельным и последовательным повествованием, которое некто переплел с более древней версией. И еще один существенный момент: подчас Р дает альтернативные версии историй, описанных в J или Е. Какой смысл было бы автору Р создавать альтернативные варианты, если он все равно собирался присоединить их к текстам, которым создает альтернативу?

Тем не менее, хотя я считаю, что автор Жреческого источника и редактор — разные люди, меня также убеждают доводы профессора Кросса, что редактор и сам принадлежал к жреческой семье из потомков Аарона, использовал жреческие документы и жреческую терминологию.

Существует возможность отделить первоначальные тексты Р от вставок жреческого редактора (см. ниже). Но опять-таки сейчас отметим, что редактор относился к той же группе, что и автор Р. Его произведение напрямую выражало жреческие идеалы и интересы, он использовал язык Р, он начинал каждый крупный раздел своей работы с одного из материалов Р, и он структурировал работу с помощью жреческих документов.

Жреческое происхождение редактора не особенно удивительно. Большинство рассмотренных нами повествований и все законодательные тексты были написаны жрецами (Е, Р, D). Жрецы имели доступ к документам и обладали религиозной властью, чтобы придавать им официальный статус. Одной из их формальных обязанностей было наставлять закону и преданию.[266] Вполне естественно, что жрецы, создавшие Р и девтерономическую историю (видимо, включавшую JE), передали свои произведения другим жрецам, и эти документы затем хранились в жреческих кругах. А затем настал исторический момент, когда какой-то жрец решил соединить их.

Во дни Второго Храма

Этот момент, скорее всего, настал во дни Второго Храма. Ведь источники J, Е, Р и D (Dtr¹ и Dtr²) полностью оформились лишь незадолго до этого времени. Кроме того, если мы посмотрим, что этот жрец добавил к своим источникам, мы увидим дополнительные ключи к датировке.

Например, он добавил к Книге Чисел 15-ю главу. Она содержит законы, отделенные от других жреческих законов. По какой-то причине ее вставили среди глав, которые содержат повествования, а не среди других законодательных текстов. А именно, она помещается между рассказом о лазутчиках и рассказом о бунте. Она написана типично жреческим языком и отражает типично жреческую проблематику: жертвоприношения.

Она даже слишком типична. Она посвящена регулярным жертвам, праздничным жертвам, жертвам во исполнение обета и индивидуальным жертвам за грех по ошибке. Все это уже рассматривалось в Р.[267] Большей частью глава представляет собой дублет, повтор уже сказанного, с добавлением нескольких новых приношений.

Однако есть поразительная разница: Числ 15 ни разу не упоминает Скинию.

Отсутствие упоминания о Скинии в тексте, дублирующем жреческие законы о жертвах, неслучайно. Ведь Р снова и снова подчеркивает: для жертвоприношения необходима Скиния, жертвоприношения могут совершаться только у входа в Скинию. Очевидно, отрывок Числ 15 относится к периоду, когда жрецы уже не могли настаивать на обязательности Скинии. Это соответствует дням Второго Храма, когда Скинии больше не было.

Во Втором Храме не было ни Скинии, ни херувимов, ни ковчега. Однако в нем приносились жертвы. Судя по всему, Числ 15 был создан как раздел, призванный создать мостик между старыми и новыми временами, Первым и Вторым Храмом. Этот текст был написан либо в Иерусалиме (как часть устава Второго Храма), либо еще в вавилонском плену (как программа на будущее).

Есть и еще более показательная вставка. Источник Р дает законы о праздниках в Лев 23. Там перечислены три основных праздника (Пасха, Недели и Кущи), а также Но-волетие и День Искупления. Список четко маркирован. Он начинается (стих 4) и заканчивается (стих 37) словами: «Вот праздники Яхве». Однако спустя два стиха после конца списка (ст. 39) неожиданно появляется новый закон об одном из праздников, празднике Кущей (евр. «Суккот»). Согласно этой дополнительной заповеди, стоящей особняком от остальных заповедей о праздниках, в данный праздник люди должны делать кущи (шатры, шалаши) и жить в них на протяжении недели. Текст сообщает, что так народ будет лучше помнить: после исхода из Египта их предки жили в шатрах. Перечислены и виды деревьев, которые должны использоваться для изготовления шатров.[268]

Зачем все это? Почему заповедь об одном конкретном обычае одного праздника поставлена особняком, по окончании раздела о праздниках? Ответ мы находим в истории Второго Храма. Согласно Книге Неемии, когда Ездра собрал народ у Водяных ворот, чтобы читать Тору, люди обнаружили в Торе нечто такое, о чем вроде бы раньше не слышали: закон, предписывающий жить в кущах в праздник Кущей. Текст прямо говорит, что эта заповедь ранее в истории страны не соблюдалась:

От дней Иисуса, сына Навина, до этого дня не делали так сыны Израилевы.[269]

Это событие, происшедшее при Ездре, соотносится с вышеупомянутым отрывком из Книги Левит о кущах. Упомянуты даже виды деревьев, которые перечислены в Книге Левит. Сопоставим факты: закон, стоящий в Левите странно особняком, — и необычный закон, который никогда ранее не соблюдался народом или не был частью традиции до времен Второго Храма. Это согласуется с другими данными, что окончательно Пятикнижие сформировалась в период Второго Храма.

Все сходится. Второй Храм — это время, когда жрецы из потомков Аарона обладали властью. Царей больше не было. Конкуренция между жреческими семьями осталась в прошлом. Неудивительно, что редактором окончательной версии стал ааронидский жрец Второго Храма. Это было время, как никогда раньше, когда жрецы имели власть придать данному сочинению официальный статус, узаконить его.

Ездра

Всей этой властью обладал один конкретный ааронидский жрец: Ездра. Его поддерживал император. Он обладал полномочиями следить за исполнением законов. Хотя он не являлся верховным жрецом, власть его была огромна. И эта власть была непосредственно связана со свитком, который он привез в Иудею, свитком, о котором сказано: «Тора Моисеева, которую дал Яхве, Бог Израилев».[270]

Как мы уже заметили в главе 8, во всей Библии известны лишь два законодателя: Моисей и Ездра. Ездра был жрецом, законодателем и пищом. Он обладал доступом к документам. И библейская биография Ездры прямо сообщает, какие документы интересовали его. А именно:

Ездра расположил сердце свое к тому, чтобы взыскивать Тору Яхве.[271]

Сказано также:

Он был опытный писец в Торе Моисеевой.[272]

Сообщается, что император дал ему полномочия учить и внедрять закон Бога твоего, находящийся в руке твоей…[273]

Первый раз, когда мы встречаем полную Тору Моисееву в Иудее, она находится у Ездры. Он взыскал ее, был одним из писцов, который работал с ней. Он лично отвез ее в Иерусалим и лично провел первое ее чтение перед народом. И когда он читал ее людям, они услышали вещи, о которых ранее не слышали.

Это не доказывает стопроцентно, что автором Пятикнижия был Ездра. Однако он был в нужное время, в нужном месте, с нужными полномочиями и профессией (жрец из жреческой семьи), а также с первой известной копией этой книги. Если и не сам Ездра написал Пятикнижие, автором был человек близкий к нему — родственник, коллега-жрец, коллега-писец — поскольку Пятикнижие было готово вскоре после его прибытия в Иудею. К тому моменту, как он появился в Иерусалиме, Второй Храм стоял на протяжении всего лишь одного поколения.

В свете вышесказанного, любопытно одно древнее предание о Ездре и Торе Моисеевой. Согласно этому преданию, первоначальный свиток Торы (и других книг Библии) сгорел в огне, уничтожившем Храм в 587 году до н. э., но Ездра восстановил его благодаря откровению. Это предание зафиксировано в Четвертой книге Ездры. Она не входит в библейский канон, а является частью псевдоэпиграфов. (К псевдоэпиграфам относят группу христианских и иудейских текстов, написанных между 200 годом до н. э. и 200 годом н. э.) Четвертая книга Ездры датируется приблизительно 100 годом н. э. В ней Бог беседует с Ездрой из куста. Ездра говорит:

Ибо век во тьме лежит, и живущие в нем — без света; потому что закон твой сожжен, и оттого никто не знает, что сделано тобою или что должно им делать. Но если я приобрел милость у тебя, ниспошли на меня Духа Святого, чтобы я написал все, что было соделано в мире от начала, что было написано в законе твоем.[274]

Затем Ездра записывает текст в течение сорока дней. Этот текст относительно поздний, а потому придавать ему чрезмерное значение не стоит. Однако отметим, что еще в древности Ездру связывали с созданием Закона. Даже Иероним в IV веке н. э. сказал:

…назовешь ли ты Моисея автором Пятикнижия или Ездру, обновителя этого сочинения, я не возражаю.[275]

У современных исследователей также неоднократно возникало подозрение, что именно Ездра создал Пятикнижие. На мой взгляд, известные нам свидетельства с высокой вероятностью указывают на Ездру, жреца, писца и законодателя, который явился в Землю обетованную с текстом Торы.

Источники объединяются

Те ученые XIX века, которые связывали Жреческого автора с периодом Второго Храма, были отчасти правы. Окончательный жреческий редактор текстов жил именно в это время. Хотя его Жреческий источник (Р) относился к правлению Езекии.

Зачем редактор провел эту работу? Зачем пошел на этот удивительный парадокс, соединив столь противоположные по своему богословию тексты?

Надо полагать, им двигали те же причины, что и человеком, который за 250 лет до него соединил J и Е. К тому времени оба текста были знамениты. J и Е существовали уже века и цитировались в D. Р существовал со дней Езекии, ассоциировался с национальной реформой и одобрялся жречеством, находившимся у власти. D читался публично при Иосии и содержал закон, требующий читать его публично каждые семь лет.[276] Как мог редактор все это выпустить? Опять-таки вопрос упирался в успешную пропаганду. Кто поверит, что перед ним Тора Моисеева, если текст не будет включать знаменитых рассказов об Адаме и Еве (J), золотом тельце (Е), Пинхасе (Р), а также прощальную речь Моисея (D)?

Кроме того, у каждого из этих текстов имелись сторонники. Шиломские жрецы, создавшие Е и D, уже не руководили культом во времена Второго Храма, но это не означает, что они исчезли. Они вполне могли выступить с публичным протестом и оспорить подлинность Торы, которая не включала бы их текстов. Более того, соединение всех источников в один вполне могло быть компромиссом между различными группами в израильско-иудейском обществе.

Однако остается вопрос: зачем? Зачем редактор свел тексты в один? Почему было не дать им существовать параллельно, рука об руку (как впоследствии христиане поступили с Евангелиями в Новом Завете)?

Насколько можно судить, ко временам Ездры все эти источники приписывались Моисею. Как тут быть редактору? Не мог же он согласиться, что из-под пера Моисея вышли разные, подчас противоречивые постулаты! Оставалось предпринять этот колоссальный, титанический труд: соединить альтернативные версии в одно повествование.

Метод

Как осуществлять такую задачу? Понятно, что никаких норм и стандартов не было: продукт штучный, отклик на конкретную ситуацию в конкретный исторический момент. Не могло быть и систематического подхода: слишком уж многообразны источники — проза и поэзия, законодательные тексты и повествования, генеалогии и архитектура. У человека, который взялся сводить их воедино, должно было иметься выдающееся литературное чутье и ряд способностей. Он должен был понимать, какие противоречия приемлемы для читателей, а какие — нет. Ему пришлось сглаживать концы: материалы, которые никогда не предназначались для совместного использования, превращались в единый текст.

Главная его стратегия состояла в том, чтобы сохранить первоначальные тексты по максимуму, насколько это можно сделать, не образуя безвыходных противоречий. В пользу этого свидетельствует тот факт, что если отделить JE от Р в Бытии, Исходе, Левите и Числах, получатся два цельных и последовательных повествования, практически без разрывов. Почти нет признаков редакторских пропусков.

На каждом шагу редактора поджидали новые проблемы: как поступить с тем или иным повтором или противоречием? Не существовало одного выхода на все случаи жизни. Чтобы объединить источники в осмысленное и гладкое повествование, требовались сотни правильных решений.

Для начала нужно было понять, как поступить с двумя рассказами о сотворении мира. Редактор решил сохранить оба, поместив их бок о бок. Первый из них, Быт 1 (Р), был написан с более глобальных, космических позиций, а второй (J) — с позиций более земных и антропоцентрических. После того, как они были поставлены один за другим, возникло такое впечатление: сначала текст окидывает взором общую панораму сотворения, а затем сосредотачивается на одном конкретном аспекте. Изменение последовательности событий и имени божества, очевидно, не беспокоили редактора. Никакой нелогичности и противоречий он здесь не усматривал: как и большинству читателей на протяжении последующих двух тысячелетий, текст казался ему достаточно стройным.

Затем были включены рассказы J об Адаме и Еве, Каине и Авеле. В числе прочего, они повествовали о личном общении с божеством, херувимах (реальных, а не скульптурных),[277] чудесных растениях (древо жизни, древо познания добра и зла) и говорящей змее. В Р отсутствовал эквивалент этих рассказов, поэтому редактор просто поставил данные материалы J после двух сцен сотворения мира.

После этого он поместил первые десять поколений из Книги Поколений, заканчивая Ноем.

Далее перед редактором встала первая по-настоящему сложная задача. Он знал два рассказа о потопе, — рассказа самодостаточных, во многом похожих, но не во всем согласующихся. В J говорится о сорокадневном дожде, а в Р — о космическом катаклизме длиной в год. Согласно J, Ной берет в ковчег по семь пар «чистых» животных (и по паре «нечистых»); согласно Р, во всех случаях — каждой твари по паре. В J Ной по окончании потопа посылает трех голубей (или одного голубя три раза?), а в Р он посылает ворона.

Как быть? Подряд, один за другим, эти рассказы не поставишь. Но редактор не хотел и жертвовать одним за счет другого. Поэтому он попытался соединить их в единый, относительно когерентный текст. (С ним читатель мог ознакомиться выше, в главе 2.)

Он разбил рассказы на мелкие кусочки и переплел эти кусочки друг с другом. Отныне дождь J стал выглядеть лишь как еще одно упоминание о водах, хлынувших из-за космической тверди в Р. Пары животных в Р были поняты не в количественном смысле, а как указание на то, что каждой особи мужского пола должна сопутствовать особь женского пола. С вороном из Р получилось следующее: он улетел с ковчега и не вернулся, поэтому Ною пришлось посылать голубей, чтобы узнать, схлынули ли воды потопа. В целом, синтез нельзя не назвать блестящим: похоже, редактор не пожертвовал ни словом из своих источников в этих материалах. И еще два с половиной тысячелетия читатели не замечали нестыковок.

Метод сегментирования рассказов и переплетения соответствующих частей оказался столь продуктивным, что редактор воспользовался им, дабы соединить рассказ о Корахе (Р) с рассказом о Датане и Авираме (JE). С его помощью, он также создал повествования о лазутчиках, о египетских казнях и о переходе через Красное море.

Однако редактор не ограничивался этим методом. Иногда он разбивал материал Р на небольшие отрывки и вставлял эти отрывки в разные тексты Р. Скажем, он разбросал компоненты рассказа об Иакове и Исаве (Р) по гораздо более пространному повествованию JE об этих братьях-близнедах. Аналогичным образом он поступил с кратким отчетом Р о переселении в Египет: его кусочки оказались рассеяны по четырнадцати главам повествования JE об Иосифе.

Как мы уже видели, в истории про восстание в Пеоре он убрал начало материала Р и концовку материала JE, чтобы добиться необходимой гладкости. Беспокоило ли его, что в первой половине сцены совратительницами являются моавитянки, а во второй — мидйанитянки? По-видимому, нет.

В других случаях он разделил две версии дублетных рассказов, превратив их в отдельные события. Например, между рассказом JE о завете с Авраамом (Быт 15) и рассказом Р об этом завете (Быт 17) он вставил еще один сюжет. Тем самым, две версии завета с Авраамом стали выглядеть двумя разными событиями, двумя разными встречами Бога с Авраамом. Еще решительнее поступил редактор с рассказами об извлечении Моисеем воды из скалы. Версия JE теперь содержится в Исх 17, а версия Р — двумя книгами позже, в Числ 20. Соответственно, получилось, что эти события разделяют годы и километры, хотя действие в них и происходит в месте с одним названием.

Таким образом, одни повторы и противоречия редактор счел приемлемыми, а другие — нет. Не могло быть речи о двух всемирных потопах, в которых выживал бы Ной. Однако два разных извлечения воды из скалы в двух разных местах под названием Мерива — это нормально. Нормально также, что Моисей повторяет Десять Заповедей в своей прощальной речи в несколько ином виде (Втор 5), чем они звучали в Исх 20. Согласно Исх 20, четвертая заповедь гласит:

Помни день субботний, чтобы святить его… ибо в шесть дней создал Яхве небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Яхве день субботний и освятил его.[278]

При своем повторе в Книге Второзакония она обретает несколько иной вид:

Наблюдай день субботний, чтобы свято хранить его… и помни, что ты был рабом в земле Египетской, но Яхве, Бог твой, вывел тебя оттуда рукою крепкою и мышцею высокою, потому и повелел тебе Яхве, Бог твой, соблюдать день субботний.[279]

Первая версия взята из Р и, мотивируя заповедь о субботе, цитирует рассказ Р о сотворении мира: седьмой день надо соблюдать потому, что на седьмой день отдыхал сам Всевышний. Вторая версия взята из D и мотивирует субботу причиной, характерной для D: субботу надо соблюдать потому, что Бог освободил народ из рабства. Редактор счел, что эти формулировки и мотивировки не исключают, а дополняют друг друга. (Любопытный факт: одна из кум-ранских рукописей сводит эти тексты воедино, приводя обе причины соблюдать субботу рука об руку.)[280]

Как видим, одного метода на все случаи жизни не было. Источники редактора отличались сложностью и многообразием, но он был достаточно умен и одарен, чтобы подходить к каждой проблеме индивидуально, в соответствии с требованиями момента.

Единая композиция

Редактору нужно было еще придать своему собранию фрагментов осмысленную и последовательную композицию. Отчасти эта последовательность обеспечивалась характером источников. Ситуацию очень облегчало то обстоятельство, что действие рассказов происходит в истории. Все тексты изображали события в той последовательности, в какой они, по мнению автора, реально имели место.

Нам это может показаться тривиальным, но не будем забывать: мы живем в мире, который уже освоил и наследие Библии, и наследие греческой культуры. Библия же была первой попыткой написания истории. Мы можем спорить о том, стоит ли писать исторические труды, — думаю, стоит, — но факт остается фактом: перед нами первое историческое сочинение. Частичные аналоги к нему можно подобрать лишь в анналах древних ближневосточных царей (например, в «призме Синахериба»). Такие анналы повествовали о военных походах царей, завоеванных землях и захваченной добыче. Однако они не являлись историческими сочинениями в собственном смысле слова: скорее, они ближе к спискам. Первые известные нам обширные сочинения по истории какого-либо народа — это источники, с которыми работал библейский редактор.

Редактор объединил данные источники в единый исторический поток, использовав три документа. Первый из них — Книга Поколений. Редактор разрезал ее длинный перечень того, кто «родил» кого, и вставил полученные куски в разные места повествования от Адама до Иакова. Тем самым, он вписал в историю все события Книги Бытия.

Второй документ — рассказ Р о египетских казнях. Редактор использовал его выражение «сердце фараона ожесточилось» в качестве стыка, связующего различные рассказы JE и Р об исходе из Египта. Эта структура охватывала первые двенадцать глав Книги Исхода до того момента, когда народ выходит из Египта.[281]

Третий документ — список стоянок израильтян в пустыне на протяжении сорока лет. Это описание странствий можно ныне найти в 33-й главе Книги Чисел. Начинается оно с прямого утверждения:

Вот станы сынов Израилевых, которые вышли из земли Египетской…

Затем идет перечисление стоянок, начиная с египетского города Рамсеса, включая все «станы» в пустыне и заканчивая прибытием к реке Иордан у порога Земли обетованной. Некогда большинство библеистов полагали, что данный перечень лишь подытоживает все пункты, которые перед этим были упомянуты в повествовании. Однако Франк Кросс показал, что здесь использован документ, который первоначально был самостоятельным, как и Книга Поколений. Редактор отталкивался от него при описании скитаний в пустыне, аналогично тому, как использовал Книгу Поколений в Бытии и рассказ Р о казнях — в Исходе. Он распределил кусочки этого списка по всему тексту, поместив каждую сцену в соответствующее место. Поэтому Книги Исхода (начиная с 12-й главы), Левита и Чисел обрели такую же последовательность, какая ранее была придана Книге Бытия.[282]

Второзаконие уже было последовательным описанием событий (последних слов и дел Моисея). Редактору оставалось лишь поставить в его конец рассказы JE и Р о смерти Моисея. Последняя глава Второзакония (глава 34) сейчас представляет собой комбинацию всех трех версий смерти Моисея (JE, Р, D).[283]

Редактор также добавил ряд дополнительных стихов, чтобы сгладить переходы между разделами, разъяснить или усилить особенно важные для него мысли. Среди редакторских вставок оказались и отрывки, важные для его времени: заповеди о жертвоприношениях в Числ 15, заповедь о кущах, отрывок, подчеркивающий значимость субботы,[284] и материал о возвращении из плена.[285]

Редактором был жрец, потомок Аарона. В этом он похож на автора Р, но, парадоксальным образом, задачи их были диаметрально противоположными: автор Р создавал альтернативу более ранним источникам (JE), а редактор создавал труд, который примирял противоположные источники. На мой взгляд, именно этот найденный мной ключ, наряду с другими данными, дает возможность отделить Р от материалов редактора. Тексты Р полемизировали с другими источниками. Текст редактора стремился, наоборот, вобрать их в себя.

Первая Библия

Когда редактор взял в качестве одного из своих источников Второзаконие, он добился результата, который мог и не предусматривать. Ведь Второзаконие получилось одновременно последней книгой Торы и первой книгой девтерономической истории. Возникла естественная последовательность от Бытия до конца Четвертой книги Царств.

Американский библеист Дэвид Ноэль Фридман назвал этот корпус из одиннадцати книг (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Иисус Навин, Судьи, 1–4 Царств) «первичной историей» (англ. Primary History). Он также назвал его «первой Библией».

Название очень удачное. «Первичная история» стала ядром, вокруг которого впоследствии сформировались остальные библейские тексты. Она создала сцену для последующих событий: творение мира, возникновение избранного народа, поселение в Земле обетованной, появление мессианской династии. Она содержала четыре основных завета: с Ноем, Авраамом, Синайский и с Давидом. Деятельность различных пророков можно понять в свете рассказанной ей истории. Мы начинаем лучше понимать Исаию, когда учитываем обстоятельства правления Езекии, при котором он жил. Мы начинаем лучше понимать Иеремию, когда учитываем обстоятельства правления Иосии. Впоследствии остальные книги Еврейской Библии (Ветхого Завета) и Нового Завета осмыслялись общинами, которые берегли эти книги, в контексте центральных событий «первичной истории». Вот почему я уделил выше столь большое внимание этим книгам, и вот почему редактор внес столь крупный вклад в формирование Библии.

Недооцененный художник

Редактор, которого я отождествляю с Ездрой, менее всего оценен из тех, кто внес свой вклад в Пятикнижие. Обычно больше говорят о заслугах авторов повествований и заповедей. Быть может, это несправедливо. Ведь редактор — тоже по-своему художник, как и авторы J, Е Р, D. Его роль ничуть не менее велика, чем их роль, а задача не только отличалась сложностью: она была еще и творческой, на каждом шагу требовала мудрости и литературной чуткости, да и художественного мастерства. По большому счету, именно редактор создал книгу, которую человечество читает на протяжении тысячелетий. Именно он придал повествованиям и заповедям ту форму, которая захватывала миллионы людей.

Было ли это его влиянием? Или влиянием авторов его источников? Или лучше говорить о литературном сора-ботничестве этих людей, — соработничестве нечаянном и ими самими не предусмотренном? Сколько удивительных парадоксов предполагает это соработничество, распростершееся на века? Сколько новых мыслей и событий стали результатом этого объединенного творчества?

Далее, в последней главе нашей книги, мы подумаем над вопросом: не есть ли Библия нечто большее, чем просто сумма своих частей?