СВЯТКИ

СВЯТКИ

Святые вечера, страшные вечера

Святки: дня прибыло на куриную ступню.

В ночь с 24 на 25 декабря – рождественский сочельник, который подводил черту под прожитый год, завершал рождественский пост и открывал двухнедельные новогодние празднества – святки.

В рождественский сочельник не едят до первой звезды.

Торжественный ужин не отличается большим разнообразием блюд. Главное и необходимое кушанье на этом столе – кутья. «Для вечерней трапезы готовится доселе из круп каша, а из пшена и ячменя – кутья сочельницкая», – писал еще в начале прошлого века И. Сахаров. Обязательной принадлежностью рождественского стола были и фигурки из теста: «В каждом доме приготовляли к празднику Рождества Христова из пшеничного теста фигуры, изображающие маленьких коров, быков, овец и других животных и пастухов. Такие фигурки ставились на окна и столы, посылались в подарок родным». Это сведения по Архангельской губернии, но практически то же самое с незначительными местными вариациями зафиксировано и в других русских губерниях. В Подмосковье, к примеру, «в первый день Рождества печется ряд мелких коров, одна большая фигура коровы и две большие фигуры овец. Эти фигуры хозяйка хранит до Крещения, в Крещение же после водосвятия размачивает в святой воде фигурки и дает скоту».

После серьезной части за домашним столом – начиналось святочное веселье. «Пришли колядки – блины да ладки (оладьи)», то есть наступила пора взаимных угощений, веселия и радости.

Зима – за морозы, а мужик – за праздники.

Святки праздновались всеми, но в основе своей это был праздник молодежи: ее игры, песни, обходы домов, посиделки, гадания создавали неповторимую атмосферу святочного веселья.

По всей территории России был распространен обычай новогоднего обхода домов молодежью или детьми. «В Рязанской губернии ходят толпами под окна просить пирогов. Впереди всех идет девица, называемая мехоноскою; она-то несет кошель для пирожного сбора; она-то предводит толпу и распоряжается дележом сбора».

Подобные обходы в течение святок проводились трижды: в рождественский сочельник, под Новый год и накануне крещения. Каждая семья ожидала колядовщиков, приготавливала для них угощение и с неподдельным удовольствием выслушивала колядки:

Коляда, коляда!

А бывает коляда

Накануне рождества.

Коляда пришла,

Рождество принесла. (Оренбургская губ.)

Коляда-моляда!

Ты пришла на двор

Накануне Рождества

По снежному полю,

Гулять на просторе!

Забежала во двор

К Иван Иванычу,

К тетушке Прасковье.

Иванов-то двор

Виноградьем оброс,

У Ивана-сударя

Высок терем,

У Прасковьюшки на дворе

Полным-полно.

Гуси-лебеди летели!

Мы малёшеньки,

Колядовщики,

Мы пришли

прославлять,

Хозяев величать!

Иван Иванычу

Житья сто лет!

Прасковьюшке

Всегда здравьице!

Всем детушкам,

Зятьям, снохам,

Сыновьям, дочерям

– Боярышням! (Владимирская губ.)

… А дай бог тому,

Кто в этом дому!

Ему рожь густа,

Рожь ужиниста!

Ему с колосу осьмина,

Из зерна ему коврига,

Из полузерна – пирог.

Наделил бы вас господь

И житьем, и бытьем,

И богатством… (Тверская губ.)

В Пинежском уезде Архангельской губернии ребятишки, когда колядовали, пели:

Дай тебе, господи,

На поле природ,

На гумне примолот,

Квашни гущина,

На столе спорина,

Сметаны ти толсты,

Коровы ти дойны!

Под Москвой, благодаря хозяев за подаренное печенье – «коровку, мазану головку», колядовщики сулили дому полное благополучие и счастье (существовало поверье, что в доме, где ласточка совьет гнездо, не будет несчастий и неприятностей):

Дайте коровку,

Мазану головку!

Уж ты ласточка,

Ты касаточка,

Ты не вей гнезда

Во чистом поле,

Ты завей гнездо

У Петра на дворе!

Дак дай ему бог

Полтораста коров,

Девяносто быков.

Они на реку идут,

Все помыкивают,

А с реки-то идут,

Все поигрывают.

По традиции колядовщики требовали платы, угощения, подчас очень настойчиво:

…Нам же, славцам,

Не рубь-полтина, —

Единая гривна,

Пива братыня,

Яиц коробица,

Скляница вина,

Бочка квасу,

Морда рыбы.

Блюдо шанег,

Ставец оладий

И масла крыница!

Если хозяйка выносила угощение, благодарили:

У доброго мужика

Родись рожь хороша:

Колоском густа,

Соломкой пуста!

Если же ничего не подавали, могли пропеть и такое:

У скупого мужика

Родись рожь хороша:

Колоском пуста,

Соломкой густа!

На двор чертей; на огород червей!

Коляда, Моляда,

Уродилась Коляда!

Кто подаст пирога —

Тому двор живота,

Еще мелкой скотинки

Числа бы вам не знать!

А кто не даст ни копейки

Завалим лазейки.

Кто не даст лепешки —

Завалим окошки,

Кто не даст пирога —

Сведем корову за рога,

Кто не даст хлеба —

Уведем деда,

Кто не даст ветчины —

Тем расколем чугуны!

Угрозы в адрес скупых хозяев могли быть и страшнее:

На Новый год

Осиновый гроб,

Кол да могилу,

Ободрану кобылу!

До выкрикивания таких угроз, как правило, не доходило. Общее праздничное настроение и желание, чтобы в наступающем году жилось хорошо, делали людей щедрыми, терпимыми, гостеприимными.

После шумного, веселого обхода домов молодежь собиралась в посиделочной избе и устраивала общую пирушку – съедали все, чем их одарили односельчане.

До сих пор у нас представление о святках связывается с посиделками. Посиделки, вечерки, беседы устраивались еще с Николина дня или Покрова, но приобретали праздничный характер с Рождества.

В Забайкалье, к примеру, на рождественские посиделки «девушки и парни приходили из разных деревень, разодетые в лучшие платья, иногда приносили их с собой в узелках и несколько раз переодевались. У русских в Забайкалье на святках проводилось восемь праздничных игрищ, и к каждому из них меняли сарафан и атлас (платок). Девушки, не имевшие большого числа сарафанов и шуб, занимали их у более богатых людей, а потом за это отрабатывали хозяевам, дававшим одежду на время святочных игрищ».

Лето – для старания, а зима – для гуляния.

Молодежь, «разодетая в новые рубахи, чтоб избежать неурожая, собравшись в избе, пляшет под дуду, слушает сказки, перекидывается загадками, а главное – рядится, или „окручивается“, и гадает о своей судьбе».

Загадывание загадок, видимо, когда-то носило магический характер, исконный смысл такого действа постепенно забылся, но традиция сохранила и сам тип вопросно-ответных песен и древнейшую форму исполнения их: двумя группами девушек в виде своеобразного диалога.

«Вопросы поются одной стороной, а другая только отпевает (отвечает):

Это певает:

Загануть ли,

Загануть ли,

Да красна девка,

Да краснопевка,

Да семь загадок,

Да семь мудреных,

Да хитрых мудрых,

Да все замужеских

Да королецких

Да молодецких?

Это вопрос, который поется одной стороной. Другая же отпевает:

Да загони-ко,

Загони-ко,

Да красна девка,

Да краснопевка,

Да семь загадок,

Да семь мудреных, – и т. д.

Когда вторая сторона пропоет свой ответ, первая предлагает вопрос-загадку:

Еще гриет,

Еще гриет,

Да во всю землю,

Да во всю руську,

Да во всю святоруську?

Вторая отвечает:

Солнце гриет,

Солнце гриет,

Да во всю землю,

Да во всю руську,

Да святоруську» и т. п.

Нет посиделок без хороводов. Например: девушки образуют круг (весь хоровод – это «царевна»), по-за кругу ходит одна девушка – «царевень» (царевич):

Ц а р е в е н ь: Ты пусти во город,

Ты пусти во красен.

Ц а р е в н а: Те по ще во город,

Те по ще во красен?

Ц а р е в е н ь: Мне девиц смотреть,

Красавиц выбирать.

Ц а р е в н а: Тебе коя люба,

Коя прихороша,

Коя лучше всех?

Ц а р е в е н ь: Мне-ка эта люба,

Эта прихороша,

Эта лучше всех.

С этими словами «царевень» выводит из круга выбранную девушку и, взявши своей левой рукой ее правую руку, с пением быстро ведет по-за кругу. Когда песня кончится, ее начинают сызнова и поют до тех пор, пока «царевень» не выберет из круга всех девиц, затем вереница девушек делает несколько спиралевидных поворотов, хороводных зигзагов, и на том игра кончается.

В Псковской губернии на второй день святок принято было петь под тальянку припевки:

Если б не было погоды —

Не пошел бы снег.

Если б не было миленка —

Не пошла бы сюда ввек.

С горы камушек свалился

В быстру реченьку попал.

Мой миленочек женился,

Не богаче меня взял.

Сшей-ка, батюшка, сапожки —

Вдоль деревни мне ходить:

Накладу часты следочки —

Пускай миленький глядит.

Звучали веселые, озорные песни про старого мужа, про свекра со свекровью, с которыми (в песне!) молодая невестка не считается, не церемонится:

Нынче святки – все святые вечера! Все мои подруги на игрища пошли, Мене, молоду, свекор не пустил. Заставил мене свекор овин сушить. И я-то со зла овин сожгла, Овин сожгла и туды ж пошла. Нынче святки, все святые вечера! Все мои подружки на игрища пошли, Мене, молоду, свекры не пустила, Заставила свекры кросен наткать. Я со зла кросна изорвала, берды выломала, Берды выломала да и туды ж пошла. (Тульская губ.)

Э-э, прялочку взяла да во поседочки пошла, Прясь-то не напряла, только время провела, Прялочку – под лавочку, сама гулять пошла. Кочеты запели – я не думала домой. Други запели – я умом-то не веду, Третьи-то запели – я в головку не беру, Четверты запели, да заря бела занялась, Пяты ти запели – я домой собралась, Пяты ти запели, д я домой собралась, Шесты запели – я домой пришла. Сёдмые запели, д я за старого легла, Сёдмые запели – я за старого легла, «Ну-ка, старый шут, да поворачивайся, Седа борода, да пошевеливайся». «Женушка-жена, да сейчас ли ты пришла?» «Что ты, старый шут, да ты не бредишь ли? Седа борода, да не во сне ли говоришь? Я давно пришла, да давно выспалася, Я хочу вставать да избушку топить, Избушку топить да щи да кашу варить, Щи-кашу варить да шута старого кормить». (Нижегородская губ.)

Та же ситуация «старый муж и молодая жена» обыгрыва-лась и в святочных играх. Об одной из них вспоминал С. Т. Аксаков, не раз видевший ее в своем имении Аксакова Казанской губернии еще в начале XIX века:

«Посреди избы, на скамье или чурбане, сидит старик (разумеется, кто-нибудь переряженный), молодая его жена в кокошнике и фате, ходя вокруг и приплясывая, поет жалобу на дряхлость мужа, хор ей подтягивает. Пропев куплет, кажется, из восьми стихов, из которых я помню две начальные строчки во всех куплетах:

Ох ты горе мое, гореванье,

Ты тяжелое мое воздыханье… —

жена подходит к мужу и посылает его пахать яровую пашню. Старик кашляет, стонет и дребезжащим голосом отвечает: «Моченьки нет». Зрители хохочут. Молодая женщина опять поет вместе с хором новый куплет, ходя и приплясывая вокруг старика. Таким образом перебираются все полевые работы, и на все приглашения сеять, пахать, косить, жать и проч. старик отвечает словами «Моченьки нет», разнообразя отказ прибаутками и оханьем. Наконец, жена поет последний куплет, в котором говорится, что все добрые люди убрались с полей и принялись варить пиво, потом подходит к мужу и зовет его к соседу «бражки испить». Старик проворно вскакивает, бодро отвечает: «Пойдем, матушка, пойдем», – и бежит стариковской рысью, утаскивая за руку молодую жену. Громкий веселый хохот зрителей заключает эту игру».

Со всем азартом молодости собравшиеся на посиделки играли «в молчанку». «По команде „раз, два, три“ все парни и девушки должны хранить самое серьезное молчание… Не выдержавшие молчания подвергаются какой-нибудь условленной каре, например, съесть пригоршню угля, поцеловать какую-нибудь старуху, позволить облить себя водой с ног до головы, бросить в рот горсть пепла, сходить на гумно и принести сноп соломы (последнее наказание считается одним из тягчайших, так как ночью на гумно не ходят из опасения попасть в лапы „огуменника“…). Исполнение штрафов за нарушенное молчание производится по всей строгости уговора».

Песни, танцы, разговоры обыкновенно прерывались приходом ряженых.

Любимыми масками ряженых на Псковщине были «медведь, ломающийся, показывающий, как бабы ходят по воду, как девушки глядятся в зеркало, как ребятишки воруют чужой горох; и „журав“, т. е. представляющий из себя подобие журавля… Чтобы изобразить журавля, парень набрасывает на себя вывороченную шерстью вверх шубу, в один из рукавов которой продевает палку с крючком на конце. Палка изображает клюв журавля, и этим клювом ряженый бьет присутствующих на вечеринке девушек, а те, чтобы откупиться от назойливой птицы, бросают на землю орехи, конфеты, пряники, которые журавль и подбирает».

Иной раз на посиделки врывалась целая ватага «нечисти» – парни любили наряжаться в белые длинные рубахи с рукавами до пола, вывернутые тулупы, надевать изготовленные загодя страшные маски и в таком виде с шумом и гиком заскакивать в избу и пугать девушек. Когда первый испуг проходил, девушки, конечно же, знавшие о возможности прихода подобных «гостей», начинали обороняться и выгонять нечистую силу. Поскольку игра носила не только веселый и развлекательный характер, но имела и магический смысл (выгнав из дома нечисть, пусть ряженую, были уверены, что обезопасили наступающий год, расчистили дорогу приближающемуся Новому году), ряженые не очень долго сопротивлялись и под радостные крики победителей отступали в сени или тут же разоблачались, как в случае с кикиморой, которую изображал парень, одетый по-старушечьи, в лохмотья, с горшком на голове вместо кокошника: горшок разбивали, и «кикимора» тут же превращалась в обычного парня.

Святочные забавы, ряжение продолжались и днем. Так, в Ярославской губернии «все девицы и молодые мужчины, холостые и женатые, наряжаются цыганами и цыганками, ходят в селе по всем домам ворожить на ладони и собирать яйца; или нарядятся в красные мужские рубахи, возьмут косы и грабли и отправятся с песнями по соседним деревням, как будто во время сенокоса».

Костромская молодежь рядилась «стариками со страшными горбами, коновалами, шерстобитами, Петрушкой, разными пугалами в виде стариков, чертом – навязывая на голову кудели, чтобы быть хохлатым, косматым, и вычернив рожу сажей».

Новгородцев на святках из года в год потешала излюбленная комическая пара – старик и старуха:

«Войдя в избу, дед обращается к бабе со словами: – Полно, Афимья, артачиться-то, пойдем! Аль не знаешь, что хозяева добрых людей пущают? Эй, развернись, хозяюшкам в пояс поклонись – любите и жалуйте, добрые люди!

О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: Что это она у тебя сегодня больно примахрилась? Аль поминки по бабушке Акулинке справляет?

С т а р и к: Глупый ты человек! Аль не смекаешь? Понравиться, вишь, вам, молодцам, хочет; оно и знать, что женихов выбирать пришла.

О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: А сколько ей годков? Коли больно молода, так я не возьму; чай, деда моего махоньким помнит?

С т а р и к: Что ты еще, братец! Баба, вишь, молодая, здоровенная, да вот, нишкни – посмотри! (Смотрит ей зубы, как лошади, желая узнать ее возраст.)

О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: И впрямь, брат цыган!

Бабе, оказывается, «два ста без десятка» – плясать еще может. Старик заставляет бабу плясать. Танцуя, она то падает, то встает, чем вызывает одобрительный смех присутствующих. Наконец падает и умирает.

С т а р и к (припадает к ней и причитает): Ой, баба моя работящая была, уважительная, а вишь, и померла! Желанная моя, касатка моя, раскрасавица ты эфтакая!

Но вот приходит музыкант, и под звуки гармони старуха оживает и вновь пускается в пляс».

Некоторые представления, вроде знаменитой народной драмы «Царь Максимилиан» или «Лодка», разыгрывались в специально отведенном для этих целей амбаре. Здесь же разыгрывались и небольшие сценки с участием зрителей и доморощенных актеров-импровизаторов. Одна из популярнейших святочных игр, которую с таким же успехом можно назвать и представлением, – «В кузнеца»:

«В избу, нанятую для бесед, вваливается толпа парней с вымазанными сажей лицами и с подвешенными седыми бородами. Впереди всех выступает главный герой – кузнец. Из одежды на нем только портки, а верхняя голая часть туловища разукрашена симметрично расположенными кружками, изображающими собой пуговицы. В руках у кузнеца большой деревянный молот. За кузнецом вносят высокую скамейку, покрытую широким, спускающимся до земли пологом, под которым спрятано человек пять-шесть ребятишек. Кузнец расхаживает по избе, хвастает, что может сделать все что угодно: замки, ножи, топоры, ухваты и, сверх того, умеет „старых на молодых переделывать“. – „Не хочешь ли, я тебя на молодую переделаю?“ – обращается он к какой-нибудь девице не первой молодости. Та, разумеется, конфузится и не соглашается. Тогда кузнец приказывает одному из ряженых стариков: „Ну-ка ты, старый черт, полезай под наковальню, я тебя перекую!“ Старик прячется под пологом, а кузнец бьет молотом по скамейке, и из-под полога выскакивает подросток. Интерес игры состоит в том, что при каждом ударе у кузнеца сваливаются портки, и он остается совершенно обнаженным. Когда всех стариков перекуют на молодых, кузнец обращается к девушкам, спрашивая у каждой: „Тебе, красавица, что сковать? Тебе, умница, что сковать?“ И каждая девица должна что-нибудь заказать, а затем, выкупая приготовленный заказ, поцеловать кузнеца, который старается при этом как можно больше вымазать ее физиономию».

В Васильев вечер, накануне Нового года, почти во всей центральной России молодежь устраивала еще одно колядование, теперь исполнялись по большей части «овсени» («таусени»).

Ай во боре, боре Стояла там сосна Зелена, кудрева. Ой овсень, ой овсень! Ехали бояре, Сосну срубили, Дощечки пилили. Ой овсень, ой овсень! Мосточек мостили, Сукном устилали, Гвоздьми убивали. Ой овсень, ой овсень! Кому ж, кому ехать По тому мосточку? Ехать там Овсеню Да Новому году Ой овсень, ой овсень!

В Рязанской губернии записана такая колядка:

Ой авсень,

Ой коляда!

Дома ли хозяин?

Его дома нету!

Он уехал в поле

Пашеницу сеять.

Сейся, сейся, пашеница,

Колос колосистый!

Колос колосистый,

Зерно зернисто!

Владимирские девушки пели под окнами «таусень»:

Как у нашего хозяина

Дорогие ворота,

Золотая борода,

Золотой усок,

По рублю волосок!

Таусень, таусень!

На Тамбовщине, переходя от избы к избе, «славши авсень»:

Авсень, авсень, Шелковая борода, Золотая голова, Подай пирога Или курочку с хохолком, Петушка с гребешком; Подай денежку с орлом И копеечку с копьем!

В Уфимской губернии специальный таусень исполнялся дочери хозяина, если она была в возрасте невесты:

Уж ты ягодка красна,

Земляниченька красна!

Таусень!

Отчего она красна?

Во сыром бору росла.

Таусень!

Уж ты Катенька умна,

Свет Ивановна умна!

Таусень!

Отчего она умна?

Что у батюшки росла,

Таусень!

У сударыни матушки

Нежилася,

Таусень!

Что и нежилася

Да лелеялася.

Таусень!

В некоторых местах под Новый год колядовать ходили девушки-невесты в праздничных нарядах или в масках. Они исполняли колядные величания только в тех домах, где есть жених:

У Ивана на дворе Стоят сорок коней Таусень, таусень! Ему в Москву ехать, Ему солод закупать. Таусень, таусень! Ему пиво варить, Ему сына женить. Таусень, таусень! Ему сына женить, Ивана Иваныча! Таусень, таусень! Ему брать ли не брать Настасью Лукиничну. Таусень, таусень!

В ответ каждый жених или его мать одаривали девушек лепешками, пирогами, конфетами.

На Севере России распространен был особый тип колядок – «виноградья», отличавшиеся эпическим размером, развернутым сюжетом, пространными поэтическими сравнениями и образами.

Да виноградиё да красно-зеленоё!

Да уж мы ходим не ходим спо Нову-городу,

Уж мы ищем не ищем господинов двор.

Господинов двор да высоко на горе.

Да высоко на горе да далеко в стороне,

На семидесят верстах да на восьмидесят столбах.

Да на каждом ли столбе по маковке,

Да на каждой на маковке по замчужке (жемчужине),

Да на каждой на замчужке по ленточке,

Да на каждой на ленточке по кисточке,

Да на каждой на кисточке по свечке горит,

Да этот чей стоит дом, да чей высок новой терем?

Да этот дом стоит Филиппа Ивановича,

Да это горницы Ирины Ивановны.

Да ты позволь, сударь хозяин, ко двору прийти,

Да ко двору прийти да на круто крыльцо взойти,

Да на круто крыльцо взойти да за витое кольцо взять,

Да за витое кольцо взять да спо новым сеням пройти,

Да спо новым сеням пройти да в нову горницу взойти,

Да в нову горницу взойти да против грядочки встать,

Да нам еще того повыше – на лавочку сесть.

Да нам на лавочку сесть да виноградиё спеть,

Да виноградиё спеть, в дому хозяина опеть,

В дому хозяина опеть, в дому хозяйку припеть…

Да виноградиё да красно-зеленоё»!

Это «виноградиё» (мы привели лишь отрывок, самое начало его) исполнялось на Печоре семейным хозяевам, припев повторялся после каждой строки. Существовали специальные «виноградья» и для молодых, недавно поженившихся пар, и для семей, где было много детей, и для невест, женихов и т. п.

Повсюду свои колядки прикрикивали ребятишки, ходившие ватагами от дома к дому. Детей-колядовщиков угощали печеньем, орехами, сладостями. Детские колядки коротенькие и часто носят шутливый характер:

Уж ты сивая свинья, Таусень!

На дубу гнездо свела, Таусень!

Поросят вывела.

Поросята полосаты

По сучкам пошли,

А один упал,

Ко мне в кузов попал,

Веретена перломал.

Веретена неточёны —

У них пятки золочёны.

Таусень!

(Пензенская губ.)

Ой, баусень!

Наш хозяин богатый,

Гребет денежки лопатой,

Сидит на скамейке,

Считает копейки,

Сидит на лавке,

Считает булавки.

Ой, баусень! (Тульская губ.)

Святок не бывает без гаданий. Для девушек в этом главный смысл и цель святочных вечеров. В одной из песен Пермской губ. поется:

К нам наехали святые вечера, На конях, на соболях, На лисицах, горностаях! Уж вы, кумушки, подруженьки мои, Вы придите, посидите у меня, Пособите думу думати, Пособите мне отгадывати, Отгадаете – не сказывайте.

О том же и песня, записанная в Пошехонье Ярославской губ.:

Гадай, гадай, девица, В коей руке былица, Былица достанется, Жизнь пойдет, покатится, Попригожей срядится, Молодцу достанешься, Выживешь, состаришься…

Гадали во все дни святок, но наиболее важными и значимыми считались гадания накануне Рождества, Нового года и в особенности Крещения. Сохранилось воспоминание писательницы К. Авдеевой о том, как гадали в начале прошлого века в Сибири: «Собирали кольца, запонки, сережки, клали их в блюдо и накрывали салфеткою; нарезывали маленькие кусочки хлеба и клали сверх салфетки. Сначала пели песню хлебу и соли и брали кусочки; ложась спать, клали их под головы, загадывая что приснится. Потом пели песни; по окончании каждой из них трясли блюдо, и один ловил, что попадалось, по одной вещице». Владелец вещи по песне определял, какая судьба ему нагадалась.

Спустя четверть века в другом конце России – Ржевском уезде Тверской губернии – гадали совершенно так же: в вечер под Новый год все, «даже пожилые, собравшись, только гадают о своей участи на следующий год. Для этого берут шапку, и каждый кладет в нее кольцо, серьгу или что-либо такое; после шапку встряхивают и поют подблюдные песни-стишки», под которые вынимают вещицы.

Гадания под подблюдные песни начинались, как нам уже подсказала Авдеева, с обязательной песни хлебу и соли:

Хлебу да соли Долог век, Слава!

Барышне нашей Боле того, Слава!

Кому мы спели, Тому добро, Слава!

Кому вынется, Скоро сбудется, Слава!

Скоро сбудется, Не минуется, Слава!

После этой, ничего не предвещающей песни, исполнялись остальные, каждая из которых имела свой смысл, предсказывала разные повороты судьбы. Наибольшее количество песен было, конечно же, о благополучии во всех его проявлениях:

Катилось, валилось Одонье ржи,

Погодя маленько – Скирд овса.

Кому мы спели, Тому добро.

Кому вынется, Тому сбудется,

Не минуется, Слава!

Ползет ежик По завалинке,

Тащит казну На мочалинке.

Диво ули ляду! Кому спели,

Тому добро!

(К богатству.)

Летел соловей

Через житенку,

Несет соловей

Жита горсточку.

Ладо, ладу!

Кому мы поем,

Тому честь воздаем.

(К богатству и счастью.)

Мышь пищит,

Сто рублей тащит,

Диво ули ляду!

Кому спели, тому добро!

(К деньгам, богатству.)

На печи дежа

Высоко взошла.

Кому мы же спели,

Тому добро.

Кому вынется,

Тому сбудется!

(Предвещает благополучие, счастье, богатство.)

Рылся кочеток

На завалинке,

Вырыл кочеток

Жемчужинку.

Кому спели,

Тому добро!

(К счастью и богатству.)

Медведь-пыхтун Слава!

По реке плывет. Слава!

Кому пыхнет во двор, Слава!

Тому зять в терем, Слава!

Кому мы спели, Тому добро, Слава!

Кому вынется, Тому сбудется. Слава!

Скоро сбудется, Не минуется. Слава!

(Предвещает замужество.)

Рылась курочка На завалинке,

Вырыла курочка Золот перстень.

Мне тем перстом Обручатися.

Кому вынется, Тому сбудется,

Не минуется, Слава!

Идет кузнец Из кузницы. Слава!

Несет кузнец Три молота. Слава!

«Кузнец, кузнец! Ты скуй мне венец! Слава!

Ты скуй мне венец

И золот, и нов. Слава!

Из остаточков Золот перстень. Слава!

Из обрезочков

Булавочку.

Слава!

Мне в том венце

Венчатися.

Слава!

Мне тем перстнем

Обручатися.

Слава!

Мне тою булавкой Убрус притыкать». Слава!

Да кому мы спели, Тому добро! Слава!

Вился клен с березою – Не развился.

Ладу, ладу! Кому выйдется, Правда сбудется,

Тому добро!

(К свадьбе.)

На дубчике Два голубчика

Целуются, Милуются.

То диво, то слава!

Кому выльется, Тому сбудется,

Тому сбудется, Не минуется.

(К свадьбе.)

Существовало немало песен, означающих печаль, разлуку, неприятности, бедность:

Стоят санки у лисенки,

Хотят санки уехати.

Ладу, ладу,

Кому мы поем,

Тому честь воздаем.

(Песня предвещает дорогу, разлуку.)

Ходит старушка Посереде,

На ней сарафан Весь истрескался,

Изверескался.

Илею, илею!

Кому песню поем, Тому сбудется,

Тому сбудется, Не минуется.

Илею, илею!

(К бедности.)

Заинька-ковыляинька, Слава те!

Ковылять тебе на чужу сторону! Слава те!

Кому кольцо вынется, Тому сбудется, Не минуется.

(Дорога мужчине, женщине – далекое замужество.)

На загнетке сижу,

Долги нитки вожу,

Еще посижу,

Еще повожу.

(Обещает девичество.)

Были среди подблюдных песен и такие, которые предвещали смерть, вдовство, какое-то иное непоправимое горе. От подобных песен становилось по-настоящему страшно, и нередки бывали случаи, когда девушки, услышав для себя такие слова, серьезно и надолго заболевали. Вот примеры страшных подблюдных:

Сидела я

У окошечка,

Ждала себе

Милого,

Не могла

Дождатися.

Спать ложилася.

Утром встала —

Спохватилася,

Гляжу на себя —

Вдова.

Кому мы поем,

Тому добро будет,

Тому сбудется

И не минуется.

Идет смерть по улице,

Несет блин на блюдце.

Кому кольцо вынется,

Тому сбудется,

Скоро сбудется,

Не минуется.

(Блин – поминальная еда.)

Стоит корыто

Другим накрыто.

Диво ули ляду!

Кому спели,

Тому добро!

(Песня предвещает смерть, т. к. корыто в фольклоре означает гроб.)

Надо сказать, что в действительности песни пелись в свободной последовательности, страшные и доброжелательные чередовались, а заканчивали гадание всегда на светлой, радостной ноте. Исчерпав весь репертуар подблюдных песен, выходили из избы во двор «примечать звезды», просить их об ускорении свадеб:

Ай звезды, звезды,

Звездочки!

Все вы, звезды,

Одной матушки!

Белорумяны вы

И дородливы!

Засылайте сватей

По миру крещеному,

Состряпайте свадебку

Для мира крещеного,

Для пира гостиного,

Для красной девицы,

Свет родимой Анны Ивановны!

На Святках (обычно во второй половине их, в «страшные вечера между Новым годом и Крещением) девушки гадали особенно много и по-разному, ночи напролет, меняя способы и формы испытания судьбы.

Ходили «слушать» за деревню на перекресток дорог: в какой стороне залает собака – туда и замуж идти. Подслушивали под окнами: если ругаются – в плохой дом выйдешь, смеются – в хороший. Сняв крест и не благословясь, девушка одна или с подругой шла к конюшне, становилась спиной к дверям и ударяла три раза по ним левой пяткой, приговаривая: «Если выйду замуж, то оцепайте лошадей» (то есть надевайте узду). Если лошади забренчат уздами, то гадающая в этом году выйдет замуж.

Отправлялись и к амбару, тоже предварительно сняв крест. Сказав: «Суженый-ряженый, приходи рожь мерить!», прислушивались к звукам внутри амбара: если послышится, что там пересыпают зерно, то девушка выйдет замуж за богатого, если же почудится, что метут пол веником – быть ей за бедным.

Повсеместно девушки на святках выходили «снег полоть». «Снег собираешь в полу пальто и говоришь: „Полю, полю снежок на собачий следок!“ Потом снег из полы пальто перекинешь через левое плечо и скажешь: „Наша клята, ваша свята. Миленький, ау!“. Приговаривали и так: „Полю, полю белый снег, полю, приговариваю: взлай, взлай, собачка, на чужой стороне, у свекра на дворе, у свекрови на печном столбе, у ладушки на кроватушке“.

Очень распространено было гадание с помощью петуха. Гадальщицы раскладывали на полу (на столе) щепотку крупы, кусок хлеба, ножницы, золу, уголь, монетки, ставили зеркало и миску с водой. Затем вносили петуха и смотрели, что он начнет клевать в первую очередь: крупу – к богатству, хлеб – к урожаю, ножницы – суженый будет портной, золу – табачник, уголь – к вечному девичеству, монетки – к деньгам, если петух клюнет зеркало – муж будет щеголем, если начнет пить воду – быть мужу пьянице и т. д.

На ночь девицы подвешивали в сарае гребень: жених ночью чешется, и его узнают по масти оставшихся волос.

«Богатый, бедный, вдовец, холостец» – перечисляет девушка, считая колья в тыну.

Выдергивали из стога колосок: если попадется с зерном, замужем быть за богатым.

На святки тверские девушки «веник» привязывали, чтоб разметало жениху дорогу к сватам ехать.

Костромские девки «сковородник маме под подушку клали – блинами жениха кормить. Сковородку под матрац, сковородник вдоль кровати».

Из рассказа пожилой женщины: «Научили меня, когда спать ложиться – бросить пояс на трубу или на брус и сказать: „Пояс, пояс, покажи мне поезд с суженым-ряженым, не с которым повидаться, а с которым повенчаться“. Вот я так сделала, и приснился мне сон: иду я и вижу пруд, на нем гуси, утки плавают и парень загоняет их белобрысый, а жених у меня в этой деревне был черный волосом. А замуж вышла в другую деревню. Смотрю – пруд под окном и мужик мой белобрысенький. Серафимом звали».

Страшным, но «самым верным» считалось гадание ночью в пустой бане с помощью зеркала и свечей. Решалась на такое высматривание суженого далеко не каждая девушка.

В «страшные вечера», по представлениям крестьян, нечистая сила становилась очень активной. Как бы в подражание разыгравшейся нечисти, парни от Нового года до кануна Крещения вовсю чудили: опрокидывали поленницы дров, закладывали чем попало ворота, так что хозяевам было не выйти на улицу; забирались на крыши и закрывали досками трубы – при топке печи избы наполнялись дымом. Об этих праздничных проказах знали и относились к ним снисходительно, тем более что сразу после Крещения они прекращались.

По деревеньке пройдём, Что-нибудь да сделаем: Дров поленницу рассыплем Или двери закладём.

Нечистая сила настолько наглела, что являлась даже на посиделки. От поколения к поколению передавался с разными подробностями и деталями рассказ о том, как черти чуть не завладели девками. В Сибири такой рассказ был записан сравнительно недавно:

«. .Вечерку делали черти. На Крещенье было это. Сделали вечерку, и черти омрачили девок. Девки с имя пляшут. А девчоночка за печкой сидела. Ее не омрачили, не увидали ее. Она взревела:

Няня, няня! Иди сюды! Та подошла. Она:

У них же конски копыты, а в роте огонь! У парней-то!

Девки-то выскочили, побежали. До бани добежали. Забежали и сидят, за скобу держатся. Перекрестили баню с нижнего бревна до верхнего. Ну, и потом петухи запели. Когда петухи запели, то оказалось: где была вечерка, там стало озеро…

Говорят, что правда было все это».

Чтобы избавиться от нечисти, в богоявленскую ночь накануне Крещения «толпа молодых парней верхом на лошадях носится по всем дворам, бьет метлами и кнутами по всем темным углам и закоулкам с заклинанием, криком и визгом». Вдобавок к этому на окнах, дверях, ставнях рисуют мелом кресты.

Заканчиваются святки с их весельем, гаданиями, ряжением, праздничным беспутством и озорством Иорданью – водосвятием на Крещение.

«Грешные и смелые люди считают своею святою, непременною обязанностью окунуться в прорубь возле Иордани и смыть с себя тяжкие грехи святочных игр, ряжения и маски».

Несколько недель, отделяющих Крещение от масленицы, назывались «мясоедом» и считались свадебными. В народном календаре выделяется неделя «всеядная», или «сплошная», названная так в силу того, что церковь разрешает употребление скоромной пищи в течение всей этой недели, даже в среду и пятницу – традиционные постные дни.

Иногда погоду масленицы определяли по «пестрой» неделе.

Какова пестрая, такова и маслена.

По церковному уставу в среду и пятницу на «пестрой» неделе полагается пост, т. е. вводится пестрота – «мясоястие перемежается с постом».

Название недели, придуманное народом, было обусловлено церковными правилами, но, закрепившись, оно (название) «потянуло» за собой комплекс значений, которыми наделено слово «пестрый» в русском языке, – ненадежный, неоднородный. Это привело к некоторым запретам, оценкам действий, совершаемых на данной неделе:

«Пестрая» неделя считается не вполне счастливым временем, особенно для тех, кто вступает в брак, поэтому в эти дни старались не свататься, не венчаться.

На «пестрой» жениться – с бедой породниться.

На «пестрой» жениться – голь да беда.

Оттого и баба пестра, что на «пестрой» замуж шла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.