Соотношение религии с другими отраслями культуры

Соотношение религии с другими отраслями культуры

Все отрасли культуры имеют свою специфику и в то же время в определенных отношениях сходны друг с другом. Религия не составляет исключения. О сходстве и отличии религии от мистики и мифологии мы говорили в двух первых главах. В этом параграфе поговорим о сходстве и отличиях между религией, с одной стороны, и философией и наукой – с другой, хотя кое-что об этом было сказано выше.

И философия, и религия пытаются каждая по-своему приоткрыть завесу над Бесконечным, разгадать тайну жизни и смерти. По Гегелю, «философия и религия имеют своим предметом истину, и именно истину в высшем смысле этого слова, – в том смысле, что Бог и только он один, есть истина» (Гегель Г. Энциклопедия философских наук: В 3 т. М., 1975. Т. 1. С. 84). Жажда вечной жизни стимулирует познание и ведет к обнаружению истины. «Философия не есть мирская премудрость, не познание немирского; не познание внешней массы, эмпирического наличного бытия и жизни, а познание того, что вечно, что есть Бог и что связано с его природой» (там же. С. 219). Любопытно это определение философии как познания немирского сравнить с фрагментом «Нового Завета»: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей» (1 Коринфянам 2: 6–7).

Смерть – тайна из тайн. Как родовому существу человеку противостоит природа (все люди объединяются для борьбы с ней), как социальному существу – общество (группы людей противостоят друг другу), и, наконец, как индивиду, человеку противостоит смерть (каждый встречает ее один на один). Люди делятся на верующих в вечность своего Я, неверующих и сомневающихся. Различные философские системы вращаются вокруг этих вопросов. История философии – это совокупность аргументов за и против бессмертия.

Нет никаких эмпирических данных о смерти. Обыватель убивает время, чтобы забыть об ужасе смерти, и мало у кого хватает мужества заглянуть в глаза страшной неизвестности. От боязни смерти не избавиться ни запрещением, ни привычкой думать о ней. Единственный способ – подняться над ней духом не только в волевом (заставлять думать или не думать – успеху этого препятствует бессознательное), но и в содержательном плане. К этому ведут философия и религия.

Большинство философских работ относится к «философии смерти». Бердяев писал: «Я отношу к философам-мистикам не только Плотина, но и Платона, не только Якова Бема, не только Шеллинга или Баадера, но и Гегеля и Шопенгауэра» (Бердяев НА. Новое религиозное сознание и общественность. СПб., 1907.

С. XIII). Везде, где есть разговоры о внечувственных реальностях, имеем дело с «философией смерти», психологической основой которой является потребность в бессмертии, а не тяга к знаниям, точно так же, как алхимиков жажда обогащения, а не знания, заставляла искать философский камень; как и астрологами руководило желание узнать будущее. Наука древних, ориентированная на познание сущности мира, исходила преимущественно из потребностей загробной жизни. Современная наука, ориентированная на технический прогресс, определяется потребностями посюсторонней жизни. В целостной культуре обе цели соединяются.

В той мере, в которой философия обращается к проблеме бессмертия, она религиозна. Порой возникновение и развитие философии и религии объясняют «абсурдом существования», который привел к центральной проблеме религии и философии, – эсхатологии.

От религии философия отличается тем, что сомнение в ней перманентно, хотя в философию идут для того, чтобы обрести твердую почву под ногами. Декарта обвинили в том, что, начав с сомнения во всех основаниях, он пришел к созданию системы на основаниях столь же сомнительных. Философия начинается с сомнения в чужих положениях и приходит к концепции, основанной на индивидуальном духе. Теологические системы Августина и Фомы Аквинского занимают промежуточное место между философией и религией, поскольку они индивидуальны, но покоятся на внешнем авторитете.

Человек начинает философствовать, когда у него закрадываются сомнения в смысле жизни, но отыскать его он во что бы то ни стало хочет. Однако если он заставит себя поверить в какой-либо вариант, то из философии перейдет в религию. Если же он вообще не интересуется смыслом жизни, то никогда не дойдет до философии.

Люди с большим запасом телесной энергии склонны к «философии жизни». Главный психологический корень «философии смерти» – потребность в вере в вечную жизнь. Сторонники этого направления имеют меньше телесной энергии, но больше силы духа. В философском мистицизме велик момент веры, что сближает его с религией.

Между философией и религией то общее, что философские истины столь же интуитивны, как догматы веры, но первые рационально обоснованы, вторые – нет. Философ обязан обосновать с логической непротиворечивостью (но не доказать – это невозможно) то, во что он верит и подкрепить разумом веру.

Арджуна еще спрашивает у Кришны: «Ты должен мне ясно ответить: что лучше?» Будда уже достигает просветления сам, но его способ не рационален. Ясперс критикует теологию за инертность и пренебрежение доводами «чистого» разума. Но если философия все трансцендентное расценивает как шифр (именно так поступает экзистенциализм), тем самым она противопоставляет себя вере и вместо утешения дает понять, что понять бытие нельзя.

«У философа должно быть «око», которое зрит божественное», – писал М. Штирнер (Штирнер М. Единственный и его собственность. СПб., 1868. С. 291). Бог для философии не менее важен, чем для религии, хотя часто он выполняет функцию понятия о мыслительных сущностях, первостепенную для философии. Философский бог не тождествен религиозному, и его присутствие не гарантирует, что мы имеем дело с философией религии. Бог религии не только мыслительная сущность, но еще и личностен. Он менее рационален, чем философский, но верующим ближе и понятней.

Связь между философскими и религиозными представлениями прослеживается четко и совсем не удивительно, что именно в греческом политеизме сформировалась философия Платона с его царством идей, а в монотеистической христианской Европе, два с лишним тысячелетия спустя, появился Гегель с единой Абсолютной Идеей.

И в философии, и в религии присутствуют рассуждения о Боге. Но «в споре нет смиренномудрия», говорили оптинские старцы. А философия не обходится без спора. Оружие религии – молитва, философии – логичный аргумент.

Стремление философа к истине ненасыщаемо, потому что он не знает, «попал в цель» или нет. Если он уверен, что истина у него в руках, он становится верующим. Если уверен, что ничего найти нельзя, погружается в материальную действительность. Религия обращается ко всем людям, но несет одну истину как единственно верную. Философия не претендует на истинность какой-либо одной системы. Она конструирует пригодные для всех духовные дома, которые хотя и связаны с традициями определенной культуры, но в принципе универсальны. Она преимущественно спрашивает, и удачные вопросы и ответы входят в сокровищницу человеческой мудрости. Религия и идеология дают ответы соответственно для той и этой жизни.

Остановимся теперь на соотношении науки и религии, тем более что существуют различные точки зрения по данной проблеме. В атеистической литературе пропагандировалось мнение, что научное знание и религиозная вера несовместимы и каждое новое знание уменьшает область веры, вплоть до утверждений, что поскольку космонавты не увидели Бога, то стало быть его нет.

Водораздел между наукой и религией проходит в соответствии с соотношением в этих отраслях культуры разума и веры. В науке преобладает рациональность, но и в ней имеет место вера, без которой познание невозможно, – вера в чувственную реальность, которая дается человеку в ощущениях, вера в познавательные возможности разума и в способность научного знания отражать действительность. Без такой веры ученому трудно было бы приступить к научному исследованию. Наука не исключительно рациональна, в ней есть место и интуиции, особенно на стадии формулирования гипотез. С другой стороны, и разум, особенно в теологических исследованиях, привлекался для обоснования веры, и далеко не все церковные деятели соглашались со словами: «верую, потому что абсурдно».

Итак, области разума и веры не разделены абсолютной преградой. Наука может сосуществовать с религией, поскольку внимание этих отраслей культуры устремлено на разные вещи: в науке – на эмпирическую реальность, в религии – преимущественно на внечувственное. Научная картина мира, ограничиваясь сферой опыта, не имеет прямого отношения к религиозным откровениям, и ученый может быть как атеистом, так и верующим. Другое дело, что в истории культуры известны случаи резких конфронтаций между наукой и религией, особенно в те времена, когда наука обретала свою независимость, скажем, во времена создания гелиоцентрической модели строения мира Коперником. Но так не обязательно должно быть всегда.

«То, что в традиционных религиозных представлениях противоречит результатам научного познания, не может считаться объективной истиной, поскольку в противном случае это привело бы к внутреннему противоречию разума и означало бы отрицание единства Бога, который является единственной основой любой истины. На протяжении своей истории она уже неоднократно делала это, но, как правило, неохотно и с опозданием. Но в каждом из этих случаев в конце концов выяснялось, что религия от этих уступок не теряла ничего из того, что имеет действительную ценность, но даже выигрывала, облагораживаясь и становясь духовно глубже» (Мистика. Религия. Наука… С. 146). В то же время «наука, стремящаяся разрушить религию, на самом деле служила и будет служить ей ценнейшей подмогой. Но это возможно только в том случае, если религия откажется от попыток контролировать науку, предоставит свободу исследований и признает ее служительницей истины, а следовательно, и Бога» (там же. С. 147). «Истинная наука, работающая по правильной методе и правильно осознающая свои границы, не угрожает религии; искусство, которое действительно жаждет прекрасного и стремится его осуществить, не осквернит религию» (Классики мирового религиоведения… С. 196).

Существует еще и область суеверий, которая не имеет отношения ни к религиозной вере, ни к науке, а связана с остатками мистических и мифологических представлений, а также с различными сектантскими ответвлениями от официальной религии и бытовыми предрассудками. Суеверия, как правило, далеки и от подлинной веры, и от рационального знания.

На состоявшемся в 2003 г. саммите организации «Исламская конференция» премьер-министр Малайзии М. Мохаммад сказал: «Нам предписано читать и стремиться к знаниям. Ранние мусульмане поняли это правильно и принялись штудировать древних греков, дополняя их учения собственными открытиями. В результате они дали миру великих математиков, физиков и астрономов, превзойдя остальные народы своего времени по знаниям. Поэтому они смогли преумножить свои богатства, построить передовые армии, защитить свой народ и дать ему предписанный исламом собственный путь жизни… Но потом пришли новые интерпретаторы ислама, которые принялись понимать под наукой лишь исламскую теологию. Все остальное отвергалось. И начался регресс… Наша религия учит нас готовности защищать свой народ… Для обороны нам нужны автоматы и ракеты, бомбы и военные самолеты, танки и боевые корабли. Но из-за собственного отвержения науки мы сегодня не имеем возможности производить все это оружие». Эти слова справедливы не только для ислама и не только в отношении материальной техники. Религия и наука дают человеку духовное оружие в позитивном смысле этого слова, оружие созидания, и в этом качестве они должны действовать сообща.