Исламский радикализм как побочный эффект холодной войны

Исламский радикализм как побочный эффект холодной войны

Селективная актуализация исламского нормативного наследия как способ бытования ислама

Распространено мнение, что ислам, как вечная и неизменная религия, представляет собой законченный ряд раз и навсегда кодифицированных и унифицированных норм, положений, представлений. Немусульманская широкая публика полагает, что своего рода всеохватным кодексом ислама является Коран, Богооткровенная Книга, а также хадисы – сообщения о высказываниях и действиях Мухаммада, Божьего Посланника. При таком понимании ислама Писание и Предание рассматриваются в качестве своего рода цитатников, в которых несведущие читатели без труда обнаруживают мнимые подтверждения своей правоты.

Подобный подход позволяет утверждать, что ислам – это религия мира, терпимости, милосердия и согласия. Следовательно, те политические экстремисты и даже террористы, которые называют себя исламскими моджахедами – «бойцами джихада за веру на пути Аллаха», обосновывая свои действия ссылками на отдельные положения Корана и Сунны, не имеют отношения к исламу, а им «прикрываются», «маскируются» и тому подобное. Но тот же подход продуцирует и другое распространенное утверждение: если некие мусульмане, называющие себя моджахедами, обосновывают свои действия, подпадающие под категорию политического экстремизма и терроризма, ссылками на положения Корана и Сунны, то ислам якобы является религией вражды и насилия, жестокости и нетерпимости.

В реальности же, что бы ни говорили исламофилы и исламофобы, ислам представляет собой динамичную, постоянно эволюционирующую систему норм и правил, взглядов и представлений, которые формируются и формулируются верующими в ответ на вызовы меняющегося времени и на основе человеческого понимания Корана и Сунны Божьего Посланника. История ислама – это непрекращающийся процесс экспликации (толкования) Богоданного Текста. Идеальная цель исламского сообщества – уммы, вернее, ученых и учителей исламского сообщества, заключается не столько в том, чтобы найти в Тексте доводы истинности той или иной человеческой акции, сколько в том, чтобы понять замысел Творца и Законоустановителя, явленный в Тексте. И если подходить к истории ислама чисто количественно, то можно констатировать, что результаты экспликативных усилий (не только обычные толкования – тафсир или символическо-метафорические объяснения – та’виль, но и богословские и философские трактаты, религиозная поэзия и проза, а также этические, юридические и политические сочинения на разных языках) по количеству слов многократно, в тысячи раз, превосходят Богооткровенный Текст, не превосходя его по значению.

Иными словами, ислам, как он есть здесь и сейчас, – это в конечном счете результат человеческих усилий. Этим объясняется, кроме всего прочего, наличие разных исламов, то есть различных систем норм и действий, которые существенно отличаются одна от другой, но претендуют на то, чтобы быть исламом par excellence, к слову сказать, являются таковыми для отдельных групп мусульман. Что уж говорить о разнобое норм, касающихся отдельных вопросов (вспомним хотя бы все тот же джихад). Важно подчеркнуть, что не существует никакой процедуры принятия окончательного решения относительно истинности/неистинности той или иной нормы или системы норм. И исторически, так, как он существует и складывается, ислам представляет собой сумму всех бывших и настоящих систем норм, соотнесенных с Кораном и Сунной. Во всех тех ракурсах глобального историко-цивилизационного процесса, в которых ислам наличествовал или наличествует, он представляет собой то, что сами мусульмане называют наследием (по-арабски турас, мирас).

Древо – семантема, широко применявшаяся в истории исламской мысли. Если воспользоваться этой метафорой, то ислам можно представить могучим деревом с глубоко ушедшими в почву корнями и буйно ветвящейся кроной. И в этом дереве хранится память разных эпох – годичные кольца, каждое из которых имеет неповторимые очертания. Они неотъемлемы от дерева и просматриваются даже в отдельных брусках, если дерево срубить и пустить его в распил.

Но такой ислам невозможно реализовать в системе норм, регулирующих жизнедеятельность конкретного исламского сообщества в конкретный исторический момент, – прежде всего, потому, что в этом аспекте исламская система норм избыточна в масштабах, невообразимых для неспециалиста.

Глобальный ислам в том виде, в котором он существует в мире в то или иное время, характеризуется сегментарной анабиотичностью. Иными словами, являются спящими, пребывающими в анабиозе для данного периода и конкретного места те нормы ислама, которые были выработаны в прошлые эпохи и преодолены в ходе исторического развития постоянно изменявшейся исламской общности. Однако преодоление не означает отбрасывание их как абсолютно неправильных, ошибочных или устаревших (неактуальных), пусть даже они и оказались таковыми в какой-то определенный момент времени и в конкретном месте. Ярким примером здесь могут быть «фетвы против татар» Ибн-Таймийи, которые существовали в исламском наследии в состоянии анабиоза и были абсолютно неизвестны, например, мусульманам в первой половине XX века на территории российского Северного Кавказа. Подобная анабиотичность норм сегментарна в том смысле, что она не является универсальной, всеобщей. Те же «фетвы против татар» составляли неотъемлемую часть реальной системы норм, действовавших среди ваххабитов – последователей Ибн-Абд-аль-Вахха-ба с XVIII века вплоть до наших дней. Нельзя не привести еще один пример – широкий пласт пребывавших до второй половины XX века в анабиозе проблем, связанных с определением тех, кто может считаться мусульманином (и при каких условиях мусульманин становится вероотступником). Сама эта проблематика уходит в VII век, к движению хариджитов.

Селективная актуализация норм – оборотная сторона сегментарной анабиотичности. Из буквально необозримого и исключительно богатого и разнообразного исламского наследия выбираются отдельные нормы или системы норм. Этот процесс получил название возрождения исламского наследия или возрожденчества. Но не бывает (просто не может быть) возрождения всего наследия, именно поэтому оно выборочно. Берется одно, игнорируется другое.

То, что называется салафизмом¹, – один из вариантов селективной актуализации исламского нормативного наследия. Именно салафизм к концу XX века стал самой распространенной, господствующей формой исламского радикализма, который в конечном счете ориентирован на установление истинной исламской власти, по замыслу идеологов этого течения, соответствующей шариату как системе норм, которые были выработаны в ранние периоды существования исламской уммы (сообщества правоверных). Салафитскими являются не только те группировки исламских радикалов, которые продолжают воевать, например, в Алжире и называют себя прямо салафитами – «Салафитская группа проповеди и джихада», «Защитники салафитского призыва» (ранее именовались «Батальоном ужасов» —Катиба аль-ахваль – и входили в «Вооруженную исламскую группу»), но и масса радикальных исламистских организаций, в названии которых отсутствуют слова «салафизм», «салафитский». Среди них та же «Вооруженная исламская группа» (Алжир), «Исламская группа» и «Джихад» (Египет), «Реформа и вызов» (Иордания), «Абу-Сайяф» (Филиппины), «Исламское движение Курдистана» (Ирак, основатель и руководитель – шейх Усман бин Абд-аль-Азиз), «Исламское движение Узбекистана» (руководитель – Джума Намангани), «Обвинение в неверии и уход от мира» (Ат-Такфир, Египет, Ливан), «Боевая исламская группа» и «Сторонники Аллаха» (Ливия), ХАМАС (Палестина), «Сторонники шариата» и «Мухаджиры» (Великобритания), «Хизб-уль-Муджахидин» и «Лашкар-э-Тайба» (Индия, Джамму и Кашмир), «Джихад» (Бангладеш), «Исламская миротворческая бригада Конгресса народов Ичкерии и Дагестана» (боевики «эмира» Хаттаба и Шамиля Басаева, Россия), «Международный фронт борьбы против евреев и крестоносцев», наконец, «Основа» (или «База» – аль-Ка‘ида)Усамы бен Ладена². Эти организации возникли в арабских странах, а уже оттуда расходились по миру концентрическими кругами, пока наконец не появились в таких отдаленных, в том числе и неожиданных на первый взгляд, местах, как Центральная Азия, Кавказ, Западная Европа, Северная Америка, Юго-Восточная Азия, Австралия. Затем они сформировали глобальную сеть, скрепляемую не столько организационно, сколько идеологически – самими салафитскими установками, реализуемыми в политической практике.

Достаточно долго исламский радикализм в форме суннитского салафизма находился в тени, а все исследовательское поле едва ли не целиком занимал радикализм шиитско-имамитского толка в форме хомейнизма – начиная с исламской революции 1978–1979 годов в Иране, через захват американских заложников в Тегеране, фетву имама Хомейни против Салмана Рушди и тому подобное и заканчивая результатами экспорта хомейнизма типа опорных баз на юге Ливана (зона, контролируемая движением «Хизбалла»), в Судане и других странах Африки и Азии³. Хомейнизм тоже является результатом селективной актуализации исламского наследия, но шиитского в вероучительном отношении в отличие от суннитского салафизма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.