Глава 20 Острова Блаженных

Глава 20

Острова Блаженных

В своем очерке о Земном рае я упоминал основные средневековые легенды, относящиеся к некоему прекрасному месту, которое располагалось, согласно общераспространенному мнению, к востоку от Азии. В древности существовало представление об Атлантиде, находящемся далеко-далеко на Западе огромном континенте, где спит Кронос и который охраняет Бриарей. Это была земля, покрытая лесами, где текли реки, а воздух был свеж. В представлении древних людей она занимала то же место, что и Земной рай у христиан. Отцы Церкви боролись с этим популярным верованием, поскольку Священное Писание давало ясное указание, что чудесная земля находится «в Едеме на востоке»[108]. Однако, несмотря на их попытки искоренить идею о существовании западного рая, она продолжала жить в умах людей на протяжении эпохи Средневековья до тех пор, пока Христофор Колумб не начал искать и не обнаружил Атлантиду и Рай в Новом Свете. Это был мир, где совпадали представления древних людей и людей Средневековья, поскольку он находился к востоку от Азии и к западу от Европы. «Святые богословы и философы были правы, когда помещали Земной рай далеко на Востоке, поскольку климат там самый благоприятный, а земля, которую я только что открыл, находится на границе Востока» – так писал адмирал в одном из своих писем. В 1498 году он вновь повторил свою мысль в другом письме: «Я уверен, что это – Земной рай», тот, что, по мнению святых Амвросия, Исидора и Беды Достопочтенного, располагался на Востоке.

Представления о западных землях, или группе островов, было распространено среди кельтов, а также среди греческих и римских географов, они имели для древних религиозное значение, и с ними были связаны суеверия, которые сохранились и после введения христианства.

Эта вера в западную страну, возможно, возникла потому, что океан приносил к берегам Европы странные чужеродные предметы. Во времена Колумба Мартин Винсент, один из капитанов на службе у короля Португалии, подобрал на мысе Сент-Винсент фрагмент деревянной резьбы, похожий кусок прибило к берегам острова Мадейра, где его обнаружил Педро Корреа, родственник великого мореплавателя. Население Азорских островов рассказывало, что когда с запада дул ветер, то на берег выбрасывало бамбук и палки с надписями на неизвестном языке. В песках острова Флорес однажды обнаружили останки двух человек с широкими лицами и чертами весьма отличными от европейцев. В другой раз к берегу прибило два каноэ, в которых находились люди странного вида. В 1682 году каноэ из Гренландии появилось у берегов острова Эдей (Оркнейские острова), а в церкви Бурры долгое время хранилась эскимосская лодка, которую некогда вынесло на берег. На побережье Гебридских островов часто находят орехи, из которых рыбаки делают табакерки или носят их в качестве амулетов. Мартин, который писал о Западных островах в 1703 году, называет их моллука. Это плоды Mimosa scandens, которые к нашим берегам приносит Гольфстрим. Большие деревянные обломки, имеющие странную форму, также прибивает к этим берегам, и островитяне строят из них свои хижины.

В 1508 году французское судно повстречало неподалеку от английского побережья лодку с американскими индейцами, как нам сообщает Бембо в своей истории Венеции. Другие примеры упоминают комментаторы удивительного фрагмента Корнелия Непота, который способствовал развитию в Средние века идеи о возможности северо-западного пути в Индию. Гумбольдт в своих заметках относительно этого фрагмента пишет: «Помпоний Мела, который жил во время относительно близкое ко времени Корнелия Непота, рассказывает[109], что Метелл Целер, будучи проконсулом Галлии, получил в качестве подарка от короля бойев, или боетов[110], нескольких человек, принесенных бурей из индийских морей к берегам Германии. Здесь нет необходимости обсуждать, являлся ли этот Метелл Целер тем самым претором Рима в год консульства Цицерона, а затем консулом совместно с Африканом, или был ли тот германский король Ариовистом, побежденным Юлием Цезарем. С определенностью можно сказать только, что из цепочки идей, которые привели Помпония Мелу к упоминанию этого факта как бесспорного, можно сделать вывод, что в его время в Риме были уверены, что эти смуглые люди, присланные из Германии в Галлию, пересекли океан, который омывал Восточную и Северную Азию».

Каноэ, человеческие останки, деревянные фрагменты и орехи, которые океан выносит на западное побережье Европы, могли послужить источником веры в то, что за заходящим солнцем существует земля, которую обозначали как Меропиду, землю Кроноса, остров Огигия, Атлантиду, Острова Блаженных или Сад Гесперид. Страбон ясно указывает, что единственным препятствием на пути на запад от Иберии в Индию является ширина Атлантического океана, но что «в том умеренном поясе, где мы проживаем, особенно поблизости от параллели, проходящей через Афины и пересекающей Атлантический океан, могут существовать два обитаемых мира, а возможно, даже больше, чем два».[111]

Это куда более ясное предсказание о существовании Америки, чем неопределенные слова Сенеки. Аристотель принял идею о существовании нового континента на Западе и описал его, опираясь на рассказы карфагенян, как плодородную землю, покрытую лесами и орошаемую водой, которая находится напротив Геркулесовых столбов (Гибралтарского пролива). Диодор пишет, что ее открыли финикийцы, и добавляет, что в той стране есть высокие горы, а климат не слишком изменчив. При этом он пытается провести различия между ней и Элизиумом Гомера, Островами Блаженных Пиндара и Садом Гесперид. Карфагеняне начали основывать там колонии, но это было запрещено законом, поскольку существовало опасение, что изначальная территория Карфагена опустеет и жители переселятся в новую, лучшую страну. Плутарх помещает гомеровский остров Огигия в пяти днях плавания от Бриттии и добавляет, что в пяти тысячах стадий от него находится большой континент. Он простирается далеко на север, а люди, которые населяют эту огромную страну, считают старый мир маленьким островом. Такое же замечание делает и Феопомп, излагая свой географический миф о Меропиде.

Не стоит разбирать здесь древние теории об Атлантиде, поскольку их подробно изложил Гумбольдт в своей работе по географии Нового Света. Поэтому мы перейдем к кельтам и к тому месту, которое Америка занимала в их мифологии.

Как утверждает Прокопий Кесарийский, Бриттия лежит в 200 стадиях от побережья, между Британией и Фулой, напротив устья Рейна, и ее населяют англы, фриссоны и бриттоны.[112]

Под Британией он подразумевает современную Бретань, а Бриттия – это Англия. Цец рассказывает, что на океанском побережье напротив Британии живут рыбаки, покоренные франками, но освобожденные от выплаты дани из-за их рода занятий, которое состоит в перевозке душ на другой берег. Прокопий также излагает эту историю, и сэр Вальтер Скотт передает ее в своем «Графе Роберте Парижском». Агеласт говорит: «Я прочел в том чудесном зерцале, что отражает времена отцов, труды ученого Прокопия о том, что в море за Галлией, почти напротив нее, находится призрачная земля, всегда скрытая облаками и бурями, которая известна соседствующим с ней народам как место, куда отправляются души после смерти. На одной стороне пролива живет несколько странного рода людей, рыбаков, которым дарованы определенные привилегии за то, что, будучи живыми, они выполняют обязанности языческого Харона и перевозят души усопших на остров, который становится обиталищем последних после смерти. В ночи этих рыбаков попеременно вызывают, чтобы они исполнили свое дело, благодаря которому у них есть разрешение жить на этом странном берегу. В дверь того, чья очередь исполнить эту единственную службу пришла на сей раз, раздается стук, который производит не рука смертного, и шепот, подобный угасающему ветерку, призывает рыбака сделать его работу. Он спешит на берег к своей лодке и едва только садится в нее, как ощущает, что ее корпус заметно погружается в воду – это означает, что в ней уже сидит мертвец. Никого не видно, и, хотя слышны голоса, невозможно разобрать, о чем они говорят – как будто кто-то разговаривает во сне». Согласно мнению господина де ла Вильмарке, место, откуда отчаливала лодка с призрачным грузом, находилось поблизости от мыса Рац, рядом с Бухтой Душ на крайнем западе Финистера. Пустынные равнины этого мыса напротив острова Сент с его озером Кледен, вокруг которого каждую ночь танцуют скелеты утонувших моряков, расположенным неподалеку от Плогофа, и болотами, усеянными памятниками друидов, делают этот пейзаж подходящим для того, чтобы здесь собирались души перед своим призрачным путешествием. Также в этих краях поблизости от Ланниона находятся развалины древнего города, отождествленного с ??????? Страбона.

«На большом острове Бриттия, – продолжает Прокопий, – люди в древние времена построили длинную стену, отделив значительную часть земли. К востоку от этой стены хороший климат и обильные урожаи, но к западу от нее они, напротив, таковы, что никто не может прожить там и часа; это прибежище змей и других рептилий. Если кто-нибудь попадает на ту сторону, то сразу умирает, отравленный ядовитыми испарениями». Это суеверие как бы служило второй, дополнительной, стеной страны мертвых, сохраняющей абсолютную уединенность душ. Прокопий отмечает, что данное представление было широко распространено, и ему рассказывали об этом многие.

Клавдиан тоже слышал эту легенду, но спутал ее с иным миром Одиссея. «На дальнем побережье Галлии есть место, защищенное от приливов и отливов Океана, где Одиссей, совершив кровопролитие, привлек призраков. Там слышались стоны, и огни мерцали среди теней. Жители того места видели бледные, как статуи, фигуры и бродивших мертвецов». Согласно Плинию, Филемон называл Северный Океан «морем мертвых».

В древней балладе о Ланселоте Озерном Дева из Астолата просит после смерти положить ее тело, одетое в богатое платье, в лодку и позволить той уплыть вслед за ветром. Это следы того самого древнего представления о путешествии за море в мир мертвых.

И пусть поставят одр смертный мой,

Где к Ланселоту от любви я умерла,

Украшенный по-королевски щедро,

С моим остывшим телом бездыханным,

Одетым в самые роскошные одежды,

На ту повозку, что к реке его доставит,

Чтоб в лодку опустить его, затянутую черным.[113]

Могильщик в «Гамлете» поет о мертвеце:

…перевезла на корабле в страну,

Как будто я не был таким.[114]

Когда король Артур получил свою смертельную рану, сэр Бедивер принес его на берег.

«И когда они подошли к воде, то увидели у самого берега маленькую лодку, в которой сидели прекрасные дамы, и среди них – королеву, и у всех них на голове были черные капюшоны. Они начали плакать и стенать, когда увидели короля Артура.

– Положи меня в эту лодку, – произнес король, и он осторожно сделал это.

Три королевы приняли его с глубокой скорбью. Эти три королевы сели рядом, на колени одной из них король Артур положил голову.

И тогда эта королева сказала:

– Ах, дорогой брат, почему же ты медлил вдали от меня? Увы! Эта рана на твоей голове чересчур остудилась.

Они стали грести прочь от берега, и сэр Бедивер вскричал:

– О, господин мой Артур! Что будет со мною теперь, когда ты покидаешь меня здесь одного среди моих врагов?

– Утешься, – произнес Артур, – и сделай все, что можешь, ибо на меня уже не в чем полагаться. Я уезжаю в долину Авалона, чтобы залечить свою тяжелую рану. И если ты более никогда не услышишь обо мне, молись за мою душу!

Королевы и дамы плакали и стенали так, что было горестно их слушать. И когда лодка скрылась из глаз сэра Бедивера, он заплакал и вошел в лес».[115]

Этот чудесный Авалон,

Где не бывает града, снега и дождя,

И ветер не взвывает громко,

А есть счастливые долины и сады,

Что к морю летнему подходят,

является кельтским Островом Блаженных. Цец и Прокопий пытаются определить его местоположение и приходят к выводу, что это Британия. Но в этом они ошиблись, так же как и те, кто надеялся найти Авалон в Гластонбери. Авалон – это Остров яблок, название, напоминающее о Саде Гесперид, находящемся далеко в западных морях, в центре которого стоит дерево с золотыми яблоками. Затем нам говорят, что на далеком острове Огигия спокойно спит Кронос, охраняемый Бриареем, пока не настанет время ему проснуться. Это греческая форма мифа об Артуре, который излечивается на Авалоне от своей тяжелой раны. Едва ли нужно говорить, что Артур из романа является на самом деле полубогом, в которого верили задолго до появления исторического Артура. Плутарх утверждает, что Огигия лежит на западе за заходящим солнцем. Согласно древнему стихотворению, опубликованному господином Вильмарке, это место восхитительной красоты. Юноши и девушки танцуют там, взявшись за руки, на покрытой росой траве, ветви зеленых деревьев отягощают яблоки, а золотое солнце опускается и поднимается за лесами. Журчащий ручей течет из источника в центре острова, души пьют из него и получают новую жизнь с глотком этой воды. В той стране царят радость, стихи и песни. Это земля изобилия, где вечно продолжается золотой век. Коровы дают так много молока, что им наполняют пруды. Там также есть стеклянный дворец, парящий в воздухе, который принимает в своих прозрачных стенах души блаженных умерших. Это тот самый стеклянный дом, куда путешествовали Меррдин Эмрис и девять его бардов. О нем упоминает Талиесин в своем стихотворении «Добыча бездны», где он говорит, что бесстрашие Артура не удержать в стеклянном здании. Существуют лишь три рода людей, которые не получают туда доступ: портные (о них говорят, что один человек другой профессии стоит девятерых портных), которые проводят дни сидя и руки которых, несмотря на труд, остаются белыми, колдуны и ростовщики.

Согласно общераспространенному мнению, этот отдаленный остров гораздо прекраснее рая. Слухи о его великолепии так волновали умы людей Средневековья, что западная страна превратилась в предмет сатиры и острот. Ее прозвали «страной с молочными реками и кисельными берегами» («Кокейн»).

В английском стихотворении, «написанном, предположительно, в конце XIII века», которое, как замечает господин Райт («Чистилище Святого Патрика»), «было весьма небрежно напечатано Хикесом с рукописи, ныне хранящейся в Британском музее», эта страна описывается как находящаяся далеко за морем к западу от Испании. В современном изложении оно таково:

Хотя Рай и прекрасен,

Кокейн еще лучше.

Что есть в Раю?

Трава, цветы и зеленые листья,

Радость и удовольствия.

Там нет мяса, а есть лишь плоды,

Нет зала, жилища и даже скамьи,

И для утоления жажды – только вода.

В раю живут только два человека, Енох и Илия. А вот Кокейн наполнен счастливыми мужчинами и женщинами. Страны, подобной этой, нет больше нигде на земле. Там всегда царит день и никогда не наступает ночь, не бывает ссор и раздоров, никто не умирает, никогда не идет град, снег и дождь, не слышно грома и рева ветров:

Есть там и прекрасное аббатство,

Где живут разные монахи,

Там есть и жилища, и залы,

Стены их построены из теста,

Из мяса возведены и из рыбы.

Из всего самого вкусного.

Пироги покрывают крыши

Церкви, монастыря, жилищ и зала.

Гвозди – кровяные колбасы.

Мясо для принцев и королей.

Монастырь построен из сдобы и специй, а над всем этим весело поют птицы, готовые зажаренными влететь в голодные рты.

Французское стихотворение об этой стране описывает ее как кулинарный рай, что и отразилось в ее названии. По улицам ходят жареные гуси, течет река вина, все женщины там прекрасны, и каждый месяц человек получает новое платье. Там есть источник вечной молодости, который восстанавливает силы и цветущий вид каждого, кто в нем искупается, даже если до этого он был старым и безобразным.

Несмотря на то что большинство бурлесков Средних веков могли смеяться над этой загадочной западной страной блаженных душ, она прочно заняла свое место в умах людей. Довольно любопытно, что, так же как Прокопий путает Британию с Авалоном, у немецких крестьян есть своя «земля ангелов», которую они по созвучию идентифицируют с Англией, куда, как они считают, увозят души умерших[116]. Согласно тевтонской мифологии, которая в этом пункте похожа на кельтскую, в этой стране есть стеклянная гора. В подобном же виде славяне представляют рай для душ. В нем находится огромный сад с яблонями, в центре которого возвышается стеклянная гора с золотым чертогом на вершине. В древности при погребении они клали рядом с телом медвежьи когти, чтобы помочь покойному забраться на эту хрустальную гору.

Эта загадочная западная страна в Ирландии называлась Тир-на-Ог, то есть Страна юности, она отождествлялась с городом дворцов и церквей, затопленным Атлантическим океаном или находящимся на дне озера.

Господин де Латокнэ в своем описании поездки по Ирландии, процитированном Крофтоном Крокером, говорит: «Древнегреческие авторы, и в особенности Платон, записали древнее предание. Они рассказывают, что огромный остров, или даже большой континент, находившийся к западу от Европы, поглотило море. Более чем вероятно, что жители Коннемара никогда не слышали о Платоне и вообще о греках, и тем не менее у них есть такое же древнее предание. «Наша земля снова появится когда-нибудь», – говорят старики молодому поколению, когда приводят их в определенный день года на вершину горы и указывают в море. Рыбаки на побережьях также ссылаются на то, что видели города и деревни на дне под водой. Описания этой вымышленной страны являются столь же яркими и преувеличенными, как и описания земли обетованной: там текут молочные ручьи, реки плещут вином, и, несомненно, там есть потоки виски и портера».

Тема подводных городов, которые появляются над волнами на рассвете Пасхального воскресенья или которые можно увидеть при лунном свете в безмолвной глубине, слишком обширна, чтобы рассматривать ее здесь, она могла бы стать предметом отдельного труда. Каждый из мифов древности связан с другими легендами, и очень трудно выделить для исследования только один, не касаясь при этом других, соединенных с ним, и не пытаясь их анализировать. Так в христианстве один символ неразрывно связан с другим, объясняя все остальные и логично продолжая те, что ему предшествовали, поэтому вырезание одного догмата разрушит целостность и единство веры. Так же и с мифами древности: один миф связан с другим и не может быть отделен без разрушения гармонии волшебного цикла.

Однако ограничимся двумя пунктами – призрачной страной на Западе и путешествием в нее.

Вашингтон Ирвинг пишет: «Те, кто читал историю Канар, могут припомнить чудеса, которые рассказывают об этом загадочном острове. Иногда его можно было увидеть с берега далеко на западе. По всей видимости, он был столь же реален, как и сами Канары, и даже более прекрасен. Экспедиции отплывали от Канарских островов, чтобы обследовать эту землю обетованную. Некоторое время его позолоченные солнцем горные вершины и длинные темные очертания мысов были четко видны, но по мере того, как путешественники приближались, и горная вершина, и мыс постепенно растворялись в воздухе, и оставалось только голубое небо над синей водой.

Поэтому этот загадочный остров был назван древними географами Aprositus, то есть «недостижимый». Жители Канар рассказывают об этом острове, который они назвали именем Святого Брендана, следующую сказку. В начале XV века в Лиссабоне появился старый капитан. Шторм раз занес его неведомо куда, и он сумел пристать к берегам далекого острова. Там капитан увидел прекрасные города, где жили христиане. Жители острова поведали ему, что являются потомками той группы верующих, которая отплыла из Испании, когда страну завоевали мусульмане. Они спросили, как обстояли дела сейчас на их родине, и глубоко опечалились, когда узнали, что мусульмане все еще господствуют в Гранаде. Старого капитана по возвращении на корабль настиг шторм, который кружил его по морю, и он никогда больше не видел неизвестного острова. Эта странная история вызвала немалое волнение в Португалии и Испании. Те, кто был сведущ в истории, вспомнили, как читали, что в VIII веке, во времена завоевания Испании, семь епископов во главе семи групп изгнанников пересекли огромный океан и приплыли к далеким берегам, где они смогли основать семь христианских городов и исповедовать свою веру в безопасности. Судьба этих скитальцев до того времени оставалась загадкой и стерлась из памяти, но рассказ старого капитана воскресил забытую историю. Набожные и восторженные люди решили, что этот остров, так случайно найденный, был тем самым местом спасения, куда скитавшиеся епископы привели свою паству по воле Божественного Провидения. Однако никто не занялся этим делом хотя бы вполовину так же ревностно, как дон Фернандо де Альма, молодой, романтически настроенный дворянин, занимавший высокое положение при дворе португальского короля и обладавший мягким сангвиническим оптимистическим характером. Остров Семи Городов становится отныне постоянным предметом его мыслей днем и его снов ночью, он решает снарядить экспедицию и отправиться на поиски святого острова. Король снабдил его документом, согласно которому он становился губернатором страны, которую откроет, с единственным условием – он возьмет на себя все расходы и заплатит десятую долю прибыли в казну. Дон Фернандо отправился с двумя кораблями к Канарским островам – в то время это была область морских открытий и романтики и самая дальняя точка известного мира (Колумб еще не пересек океан). Едва суда достигли этой широты, как их разделил ужасный шторм. Множество дней каравелла дона Фернандо скиталась по воле стихий, а команда пребывала в отчаянии. Но однажды шторм утих, океан успокоился, тучи, затянувшие небо, разошлись, и измученные бурей моряки увидели прекрасный остров, покрытый горами, чьи вершины появились из темноты, словно по волшебству. Каравелла легла в дрейф напротив устья реки, на берегах которой на расстоянии около лиги раскинулся величественный город с высокими стенами, башнями и укрепленным замком. Спустя некоторое время на реке появилась шестнадцативесельная лодка и стала приближаться к кораблю. Под шелковым балдахином на корме сидел богато одетый дворянин, над головой которого развевался флаг со святым символом креста. Когда лодка достигла каравеллы, кавалер поднялся на борт и на старом кастильском наречии поприветствовал странников на Острове Семи Городов. Дон Фернандо с трудом мог поверить в то, что это не сон. Он назвал свое имя и цель путешествия. Великий камергер – таков был титул дворянина – уверил его, что, как только он представит свои документы, его тут же признают губернатором Семи Городов. День близился к закату, лодка была готова доставить его на землю и конечно же привезла бы назад. Дон Фернандо спустился в нее вслед за Великим камергером, и они отправились на берег. Все носило отпечаток прошлых времен, как если бы мир вернулся назад на несколько столетий; и это было неудивительно, ведь Остров Семи Городов был отрезан от остальной части суши веками. На берегу дон Фернандо провел приятный вечер в замке, а ночью он с неохотой вновь сел в лодку, чтобы вернуться на корабль. Лодка вышла в море, но каравеллы не было видно. Гребцы продолжали свой труд, их монотонная песня производила убаюкивающее впечатление. Дремота охватила дона Фернандо: предметы стали расплываться перед его глазами, и он потерял сознание. Придя в себя, он обнаружил, что находится в странной каюте в окружении незнакомцев. Где он? На борту португальского судна из Лиссабона. Как он сюда попал? Его бесчувственное тело было найдено на обломке, дрейфующем в океане. Судно прибыло в бухту Тагус и стало на якорь перед знаменитой столицей. Счастливый дон Фернандо сошел на берег и поспешил в отчий дом. Дверь ему открыл незнакомый привратник, который ничего не знал о нем и его семье: люди с таким именем многие годы не жили здесь. Тогда он разыскал дом своей невесты, донны Серафины. Он увидел ее на балконе и протянул к ней руки с возгласом восторга. Она взглянула на него с негодованием и поспешно удалилась. Он позвонил у двери, когда привратник открыл ему, кинулся к хорошо знакомой комнате и бросился к ногам Серафины. Она в ужасе попятилась и нашла спасение в объятиях молодого кавалера.

– Что это значит, сеньор? – вскричал последний.

– Какое право вы имеете задавать мне этот вопрос? – воскликнул дон Фернандо в бешенстве.

– Право жениха!

– О, Серафина! И это твоя верность? – произнес он с мукой в голосе.

– Серафина! Кого вы называете Серафиной, сеньор? Эту сеньору зовут Мария.

– Как?! – вскричал дон Фернандо. – Разве это не Серафина Альварес, та самая, чей портрет улыбается мне со стены?

– Пресвятая Дева! – произнесла молодая дама, взглянув на портрет. – Он говорит о моей прапрабабке!

С португальской легендой, которая была очаровательно пересказана Вашингтоном Ирвингом, мы должны сравнить приключения Порсенны, царя России, изложенные в шестом томе «Поэтического собрания» Додсли. Западный ветер унес Порсенну к отдаленным землям, где было очень красиво и всегда цвели цветы. Там он встретил принцессу, с которой приятно провел несколько недель. Однако, желая вернуться в свое царство, он простился с ней, пообещав вернуться через три месяца.

«Три месяца! Три месяца одной! – вскричала дева. —

Знай же, три столетья миновали,

Пока у ног моих любимый Феникс».

Как эхо повторил он: «Три столетья…

Три сотни лет прошли, пока я здесь?»

Когда он вернулся в Россию, его настигло всепобеждающее время и он умер. Почти такая же легенда есть в Ирландии.

Таким же образом Ожье Датчанин обнаружил, что провел в Авалоне много времени. Однажды его конь Папиллон увлек его по дороге света в таинственную Яблочную долину, где он спешился у источника, вокруг которого росли кусты, покрытые благоухающими цветами. Возле него стояла прекрасная дева, которая протянула Ожье золотую корону, увитую цветами. Он надел ее и в тот же миг забыл о своем прошлом, о битвах и любви к славе. Карл Великий и его рыцари стали в его памяти просто сном. Он видел только Моргану и желал лишь одного – провести вечность у ее ног. Однажды корона соскользнула с его головы и упала в источник, к нему тут же вернулась память, а мысли о его друзьях, родных и воинской доблести нарушили его безмятежность. Ожье попросил Моргану позволить ему вернуться на землю, и она согласилась. Он обнаружил, что за несколько часов, проведенных им в Авалоне, прошло двести лет. Карла Великого, Роланда и Оливера больше нет, на троне Франции сидит Гуго Капет, а династия Карла Великого сошла на нет. Ожье не обрел покоя во Франции и вернулся в Авалон, чтобы не покидать более фею Моргану.

В португальской легенде Остров Семи Городов, несомненно, является страной душ древних кельтов, населявших Иберийский полуостров. В ней сохранились такие древние символы, как лодка, которая доставляет души на берег, великолепные пейзажи и прекрасный замок, но значение мифа было утрачено. Поэтому была сочинена история об испанской колонии, находящейся далеко в Западных морях, где нашли спасение беглецы, с которыми дон Фернандо встретился на призрачном острове.

Вера в существование этой страны была очень сильна в Ирландии в XI веке. Это ясно из того факта, что она вошла в народную мифологию скандинавов под названием Великая Ирландия. Вплоть до сокрушения скандинавского королевства на востоке Эрина в великой битве при Клонтарфе (1114) скандинавы много почерпнули из контактов с ирландцами, по этой причине у них появились ирландские имена, например Найал и Кормак, и ирландские суеверия. Название, которое они использовали для Острова Блаженных, находящегося в западных морях, было или Великая Ирландия, поскольку там говорили на гойдельском языке (это была колония душ кельтов), или Страна белых людей, потому что ее жители носили белые одежды. В средневековом видении рыцаря Овейна, которое является просто фрагментом кельтской мифологии в христианском облачении, рай был окружен светлой стеной, «белой и сверкающей, подобно стеклу», что напоминает о стеклянном дворце в Авалоне, а его обитатели «носили светлые одежды». Пятнадцать из них встретились ему в начале путешествия, и все они носили белые одеяния.

Следующая выдержка из исландских хроник упоминает об этой таинственной земле.

«Мар из Холума женился на Торкатле, их сыном был Ари. Шторм занес его к Стране белых людей, которую некоторые называют Великой Ирландией. Она находится в Западном море поблизости от Винланда[117]. Сказано, что она находится в шести днях пути от Ирландии, если плыть строго на запад. Ари так и не смог выбраться оттуда. Там он принял крещение. Храфн, который плавал в Лимерик, был первым, кто рассказал об этом. Он провел много времени в Лимерике, в Ирландии».

Это отрывок из «Книги о заселении земель», труда XII века. Беспокойный исландец, Бьёрн Боец Широкого Залива, покинул свой дом. Спустя долгое время, примерно в 1000 году уроженец того же острова по имени Гудлейв, занимавшийся торговлей между Исландией и Дублином, был захвачен ужасным штормом, пришедшим с востока, который отнес его далеко в Западные моря, где он прежде не бывал. Здесь он нашел землю, достаточно густо населенную, жители которой говорили на ирландском языке. Его команда предстала перед судом обитателей тех мест, которые собирались поступить с ними жестоко. Однако тут подъехал высокий человек, окруженный отрядом воинов, перед которым все население преклонило колени. Этот человек заговорил с Гудлейвом на северном наречии и спросил, откуда тот пришел. Узнав, что он из Исландии, он задал ему вопросы о людях, живущих в непосредственной близости от Широкого Залива, а потом дал ему кольцо и меч, чтобы он передал их дома друзьям. Затем он попросил его немедленно вернуться в Исландию и предупредить его родичей, чтобы они не искали его в этой новой стране. Гудлейв снова вышел в море и, благополучно достигнув Исландии, рассказал о своих приключениях, придя к выводу, что человек, которого он встретил, был Бьёрном Бойцом Широкого Залива.[118]

Другой исландец привез из Винланда двоих детей, которые рассказали, что неподалеку от их дома находится страна, где люди носят развевающиеся белые одежды и поют церковные псалмы. Северные ученые пытались отождествить эту Страну белых людей с Флоридой, где, как они полагают, располагалась валлийская колония, основанная Мадоком в 1169 году. У меня почти нет сомнений, что это просто исландская версия ирландского суеверия, относящегося к Острову Душ, который находится за заходящим солнцем.

…На корабле своем хрустальном,

Куда уехал Мерлин с бардами своими,

Тот самый старый Мерлин, тайн владыка.

Возможно, что ковчег его был полон жизни,

И он повиновался господину.

Они достигли в нем Страны умерших,

Где, может, обретут они бессмертье,

Испив до дна блаженства воздух,

Что над Флатиннисом несет источник вечный,

Все ароматы смешивая, дабы

Создать тот ветер, что вечернею порою

Поет мелодию свою скитальцу.[119]

Флат Иннис – это гаэльское название западного рая. Макферсон в своем введении к «Истории Великобритании» рассказывает легенду, которая совпадает с теми, что были распространены среди кельтских народов. В давние времена в Скерре жил прославленный друид. Он сидел на берегу, обратившись лицом на запад, глаза его следили за заходящим солнцем, и он проклинал жестокие волны, что стоят между ним и далеким Зеленым Островом. Однажды, когда он, задумавшись, сидел на камне, в море поднялся шторм. Туча, под которой бушевали пенные волны, неожиданно опустилась на бухту, и из ее темных глубин показалась лодка с белыми парусами, наполненными ветром, и рядами блестящих весел, но без гребцов. Она, похоже, двигалась сама собой. Ужас охватил друида, и тут он услышал голос: «Поднимайся, и ты увидишь Зеленый Остров, где живут те, кто ушел!» Тогда он сел в лодку. В то же мгновение ветер изменился, туча окутала его со всех сторон, и в этом облаке лодка отплыла. Семь дней промелькнули над ним в тумане, а на восьмой волны взыграли, лодку окутала тьма, которая все больше сгущалась вокруг друида, а затем он услышал крик: «Остров! Остров!» Тучи рассеялись, волны успокоились, ветер стих, и лодку окружил ослепительный свет. Перед ним лежал Остров Мертвых, испускавший золотое сияние. Склоны его холмов покрывала зелень и прекрасные деревья, вершины гор окутывали прозрачные яркие облака, с них струились чистые потоки, чье журчание было подобно переливам арфы, которые исчезали в голубых заливах. Долины были открыты океану, листья деревьев, разбросанных по зеленым склонам, едва колыхались от легкого ветерка, все было тихим и ярким. Чистое осеннее солнце сияло с небес над полями. Оно не спешило на запад, чтобы упокоиться там, и не поднималось на востоке, а висело, словно золотой светильник, всегда озаряя Остров Блаженных.

Здесь в сверкающих залах жили души умерших, всегда цветущие и прекрасные, смеющиеся и веселые.

Удивительно, как живучи в людской памяти древние мифологические представления о смерти. Эта кельтская легенда о «Земле за морем», куда переносятся души после смерти, вошла в народную религию Англии. Гимн из коллекции Союза Воскресной Школы основан на этой древней друидической доктрине:

А встретимся ли мы на берегу том,

Где перестанут бесноваться волны,

Где душу никогда не потревожит

Печаль, в том вечности краю?

Достигнем после плаванья сквозь бури,

Благословенной гавани той, чтобы

Могли в ней бросить якорь и увидеть

Небесные блаженства берега?

И встретим ли мы тех, кого любили

И кто был вырван из объятий наших,

Услышим ли их голоса мы снова

И лица их узрим опять воочию?

Таков и гимн из коллекции графини Хантингтон:

Я судно на воду спущу, оставив землю,

Где грех царит, что души усыпляет.

Я для тебя все с радостью покину,

Чтоб к небесам уплыть с тобою.

Так приходи же, ветер, и неси

С собою бурю благодати вечной,

Чтобы вести корабль мой отсюда

На небо, где мое отныне место.

Где я ту гавань обрету, в которой

Забуду мир и все его грехи навеки.

Я могу процитировать стихотворение «Последнее путешествие», которое основано на гаэльской легенде, рассказанной Макферсоном:

Вперед! Туда! Сквозь шторм и волны,

Оставив все тревоги жизни,

Покинув дом и одр мой смертный,

Я поплыву к Земле блаженных.

Пусть темнота меня смущает

И подо мною катят волны,

Но сострадание, я знаю,

Поддержит душу на плаву

В смятенье тягостном моем.

Меня влекут потоки ливня

В угрюмый темный океан,

Где мой корабль одиноко

По водам темным заскользит.

О, как пугают рев и грохот!

Но все ж вперед, скорей навстречу

Блаженства берега сиянью!

О, капитан великий, славный,

Сидящий в белом одеянии

И победивший смерть и ад,

Ты Путь, и Истина, и Свет!

Поговори со тьмой ужасной

И попроси утихнуть волны,

Ведь, слышишь, ангелы взывают

Сейчас к душе моей с небес.

Теперь все сожаленья канут,

Печаль уйдет, и я навеки

Останусь здесь и буду песню

С детьми о счастье распевать.

Мне представляется крайне интересным проследить связи современного протестантизма с древними мифологиями, из которых он возник. В ранний период Отцы Церкви заблуждались, считая древние ереси «поддельными» формами христианства, ибо они являются самостоятельными религиями, лишь слегка окрашенными христианством. Я уверен, что мы сделали ошибку такого же рода, рассматривая религиозный раскол в Англии в христианском ключе, учитывая то, с какой силой он проявился в малонаселенных местностях Корнуолла, Уэльса и восточных болотистых областях Йоркшира, где сильны кельтские элементы. Это абсолютно другое явление: его основой и движущей силой являются древние британские верования, постепенно перешедшие в христианство.

В соборе Святого Петра в Риме находится статуя Юпитера, лишенная своей молнии, которую заменили символические ключи. Таким же образом большинство религиозных верований низших сословий, которые мы считаем по существу христианскими, являются древними языческими, только с замененными христианскими символами. Это измененная история о хитрости Иакова: голос является голосом старшего брата, а руки и одежда принадлежат младшему.

Я уже приводил веру в ангельскую музыку, которая зовет за собой душу в качестве примера сохранившихся языческих представлений в народной протестантской мифологии.

Другой пример нашел воплощение в доктрине, согласно которой души умерших превращаются в ангелов. В иудаизме и христианстве ангелы и люди являются совершенно разными созданиями, сотворенными из разных материй. И иудей, и католик со столь же малой вероятностью могли смешать представления о них, как поверить в переселение душ. Но религия диссентеров отличается. Согласно представлениям друидов, души умерших охраняют живых. Ту же идею разделяли древние индийцы, которые почитали духов предков, питри, потому что они наблюдали за ними и оберегали их. Гимн «Я хочу быть ангелом», столь популярный в диссентерских школах, основан на древнем арийском мифе и поэтому представляет большой интерес, но никак не является христианским.

Еще один принцип, который противоречит христианскому вероучению, хотя и вытеснил его в народных верованиях, – это переселение души в рай сразу после того, как она покидает тело.

Апостолы учат нас о воскресении тела. Если мы прочтем Деяния святых Апостолов и их Послания внимательно, то удивимся, какое большое значение придается этой доктрине. Они разошлись по земле, чтобы проповедовать, во-первых, воскресение Христа, а во-вторых, следующее за этим воскресение христиан. «Ибо, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна… Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших… Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут»[120]. Это ключевой момент в учении апостолов, он проходит через весь Новый Завет и находит отражение в трудах Отцов Церкви. Он занимает свое законное место в символе веры, и Церковь никогда не переставала весьма твердо настаивать на нем.

Но представление о душе, которая возносится на небеса, и о ее счастливом существовании после смерти не находит отражения в Библии или в богослужении любого направления церкви – греческого, римского или англиканского. Это было верование наших кельтских предков, и оно сохранилось в английском протестантизме, чтобы лишить доктрину воскресения ее власти в умах людей. И опять же у кельтов включение в священный внутренний цикл просветленных в точности соответствовало доктрине перехода, проповедуемой диссентерами. К ней относятся, согласно бардам, такие понятия, как «второе рождение» и «обновление», которые по сей день используют методисты, чтобы описать таинственный процесс перехода.

Однако вернемся к предмету настоящей статьи. Вот только один факт: я слышал о том, что некоего человека в Кливленде похоронили два года назад со свечой, пенни и бутылкой вина. Свеча должна была освещать ему путь, пенни он должен был отдать перевозчику, а вино должно было поддержать его силы, пока он путешествует на небо. Мне об этом рассказали сельские жители, которые посетили похороны. Это выглядит так, как будто плавание в иной мир является не просто фигурой речи, а реальностью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.