Глава первая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая

Создатель мой Господь, персть от земли прием мя, живоносным дуновением вдушив оживи, и почте на земли начальствующа видимыми всеми, и Ангелом купножителя. Сатана же льстивый, сосуд змия употребив, снедию прельсти, и Божия славы разлучи, и преисподнейшей смерти предаде в землю, но яко Владыка и Благоутробен, паки воззови. Неделя сыропустная, стихира на Господи воззвах

Человек из рук Божиих вышел как венец творения. Будучи Божиим созданием, хотя и взятый от персти, но оживленный Божественным дуновением, он вместе со всеми остальными творениями был наделен первозданной добротой и благолепием. И если все вообще по создании было добро зело, то тем более это нужно сказать о венце творения — человеке. Изукрасивший всю природу должен был наделить его этими качествами в превосходнейшей мере, как царя земных всех созданий (Неделя сыропустная, стихира на хвалитех 1–я). И подлинно, человек был почтен многообразными дарами от своего Творца. Он был наделен красотою ума, облечен Божией славой, но главное отличие его заключалось в том, что он был почтен еще образом Божественным. Он являлся как бы некоей царской драхмой, носящей на себе изображение своего Владыки. Это величайшее преимущество человека пред всеми остальными тварями — ношение в себе образа своего Творца и Владыки — заключалось главным образом в бессмертии и свободе, которыми он был наделен. Ему было даровано нескончаемое веселие, он был присносущною славою бессмертия облечен (Неделя сыропустная, стихира на хвалитех 1–я). Будучи жителем всеблаженного рая, который и насажден был ради человека, и наследником присносущного Царствия и сладости, имея от Бога повеление наслаждатися красных и сладких, и немимотекущих плодов (Неделя сыропустная, тропарь 1–й песни канона), он, кроме того, мог пользоваться еще плодами древа жизни, того древа, питаясь от которого, человек оставался бы даже по телу безболезнен и бессмертен.

Другим отличительным свойством человека была свобода. Человек был облечен в сотканную Самим Богом порфиру самовластия (см.: вторник седмицы ваий, вечер, на стиховне самогласен), так что он свободно мог избирать благое или злое, утвердиться в добре или же идти по пути греха. «Бе же убо мощно Богу и безгрешна сего сотворити»(Неделя сырная, синаксарий). Но тогда какое достоинство человека было бы в том, что он шел бы или, вернее, был бы влеком с необходимостью по пути добродетели? Нет, Господь желал, чтобы совершенство человека зависело от его собственного изволения. Поэтому первый человек «посреде тли и нетления создан бысть, да еже изберет произволением, оно и притяжет» (Неделя сырная, синаксарий). И дальнейшее поведение человека показало, что он обладал свободною волею в полной мере.

Наибольшим же благом из всех, которыми наделил человека Творец, было пребывание с Богом и непосредственное лицезрение Его. Для испытания человека, для того, чтобы он не забывал, что и над ним есть Владыка, ему дана была заповедь, преслушание которой должно было повлечь тяжелые последствия. Но человек, Божественное повеление преслушав советом врага… едину заповедь преступих Владычню (Неделя сырная, стихира на Господи, воззвах и на стиховне Слава), в этом показал свое непослушание верховной воле Творца и Владыки, свое злое самовластие, свою непокорность. И это преслушание воли Божией повлекло за собой то тяжелое наказание, которое было предуказано Творцом при самом даровании заповеди. Тотчас по нарушении заповеди лишился человек прежнего блаженства, обнажился Божией славы (ср.: Неделя сырная, ексапостиларий). Прежде наслаждавшийся непосредственным лицезрением Божиим, лицом к лицу беседовавший с Богом, теперь отвержен от лица Его как преслушник Его воли. Это отпадение от Всеблагого повлекло за собой все те тяжелые страдания, наследником которых человек теперь стал. Прежде наслаждавшийся всеми благами рая, теперь изгнан… от райския сладости… и осудися делати землю, от нея же взят бысть сам, потом же многим ясти хлеб свой (Неделя сырная, седален). Иногда царь сый земных всех созданий Божиих, ныне пленник явихся от единаго беззаконнаго совета; и иногда славою безсмертия облечен сый, умерщвления кожу яко смертный окаянно обношу (Неделя сырная, стихира на хва — литех). Едемское невоздержание Адама принесло смерть не ему только одному, а всем человекам. Изгнанный из рая сладости человек, по словам преподобного аввы Дорофея, «отпал от естественного состояния и впал в противоестественное, и пребывал уже в грехе, в славолюбии, в любви к наслаждениям века сего и в прочих страстях и был обладаем ими, ибо сам сделался рабом их чрез преступление»[19]. И чем дальше шло время, тем все больше укреплялись люди во зле, тем все больше и больше грех пропитывал всю природу их. Человек, созданный для богообщения, закосневал в грехах своих, все дальше и дальше удалялся от Бога и предавался во власть того совета, коего послушался некогда в лице праотца. Завлеченный в тяжелый плен греха и страстей, ставший данником врага, наследником смерти и тления, несчастный человек своими силами не мог бы освободиться от этого плена и выйти на прежнюю свободу. Нужна была высшая Божественная помощь. И Всеблагий Творец, актом любви Которого было самое создание человека, не мог оставить Свое творение во власти тления и смерти, не хотел Своему созданию погибели, но восхотел сему спастися и в познание истины прийти (Неделя сырная, Слава на стиховне).

Превечным советом, по плану Божественного домостроительства, было предопределено спасти падшего из рабства диаволу, снова извести его на свободу славы чад Божиих. Для этой цели было предопределено снисшествие на землю Сына Божия, принятие Им плоти человеческой, Его обитание с людьми, затем страдания, крестная смерть и Воскресение. Человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы получить благодатную силу преодолевать грехи, укрепляться в жизни по Богу. Равным образом и для освобождения из рабства диаволу необходимо было, чтобы кто?либо более сильный связал забравшего к себе в плен Божиих творений. И по исполнении времен исшел во спасение людей Своих и родился от Девы Еммануил Господь (ср.: четверг 1–й седмицы, 4–я песнь иного канона, Богородичен), боголепно восприяв нищету, облекшись в тленную плоть человеческую. Он этого человека, удалившегося некогда от Бога, Своим Богочеловечеством к Себе присвояет и освящает его. Мене ради по мне быв (среда 5–й седмицы, стихира 70 (О — широкое — А.), на Господи, воззвах), сделавшись Человеком ради человека, Он изволил умрети ради спасения Своих созданий. Он предался волею, привел Себя убийцам, судилищу предстал, распят был и поруган, прободен был, пострадал плотию — и все это Господь милостивно потерпел ради освобождения Адама и Евы, ради спасения их грешных сынов. Послушный воле Отца, Он вкушением оцета разрешил древнее вкушение (ср.: Великая Суббота, непорочны, ст. 163), бывшее свидетельством непослушания, непокорности воле Божией нашего праотца. Пришедший послужить обнищавшему Адаму, коего образом добровольно облекся богатый Божеством Создатель, Он, бесстрастный по Своей Божеской природе, Сам восхотел положить Свою душу (за Адама). И Голгофская жертва Христа Спасителя послужила на обновление земного, на воссоздание человеческого состава (ср.: четверг 3–й седмицы, стихира на Господи, воззвах). Смерть на Кресте Богочеловека Христа была победой над супостатом, разрушила его царство, отомстила падение древнего Адама и воскресила последнего. Своими страданиями и Воскресением Христос Спаситель связал ад и умертвил смерть, а всему миру даровал воскресение. Теперь обновляется естество человеческое, как бы заново творятся Отцем земнородные в лице Богочеловека Христа, тленное прелагается, изменяется в нетленное, и человек снова возводится в прежнее достоинство чад Божиих, снова получает бессмертие и утраченный было образ Божий. Теперь отнележе крестное таинство содеяся, и демонское угасе мучительство богоразумием, небесная на земли добродетель жительствует (пяток сырный, утро, на стиховне самогласен). И источником жизни теперь является не древо, сущее посреде рая, а Древо, водруженное на Лобном, и, как красный плод его, Сам повешенный на нем смерти низложитель Христос.

Единственно по Своему милосердию смиривший Себя и приблизившийся к Своим падшим сынам ради освобождения рода человеческого, ради спасения Адама на землю сшел и на земле не обрет сего, даже до ада снизшел ищяй (ср.: Великая Суббота, непорочны, ст. 25). Своим упокоением во Гроб Христос Спаситель привлекает к Себе всех, а восстанием из Гроба воздвизается человеческий род из глубины падения. Теперь люди являются уже сынами благодати. Растерзав оружием Креста греховное рукописание, Христос уяснил человека бесстрастием и соделал его соседателем Отцу (ср.: вторник 5–й седмицы, вечер, стихира на стиховне), то есть возвратил ему утраченное было благо — быть в непосредственном общении с Богом. Но как в раю человеку была дарована свобода, дабы от его собственного изволения зависело его совершенство, так и теперь людям оставлено то же великое благо свободы. Господь и ко спасению не влечет насильно, ибо насильно дарованное, навязанное благо не будет уже благом. Возьмите простеца крестьянина, против его желания неожиданно поставленного в условия жизни представителей высшего общества, введенного в великосветское собрание. Это новое положение не только не будет отрадным для него, а, наоборот, будет большой тяжестью. Он будет чувствовать себя неловко и неспокойно, одно желание будет у него — поскорее уйти из этой непривычной и тяжелой обстановки. Так и небесные блага, будучи навязаны против желания человеку, не думавшему о них и не приготовленному к ним, будут только большой тяжестью и мукой. Потому?то и говорят святые отцы, что Господу легко было сотворить человека без него, но невозможно без него самого спасти его. Великие блага, возвращенные нам Крестом и Воскресением Сына Божия, усвояются нами лишь в том случае, когда мы сами желаем их получить, если мы, свободно творя волю Божию, алчем и жаждем этих благ, к ним стремимся, идя по пути, указанному Христом, сами себя очищаем от всякой скверны, сами себя уготовляем к исходу, всецельно в руки Божии предаем душу и тело свое. Усвоенные банею крещения (ср.: вторник 3–й седмицы, 2–я песнь канона) Христу, мы должны свободно, как бы браком, сочетаться с Божественным повелением, с законом Божиим, как в браке, давши обет верности заветам Христа Спасителя даже до гроба.

Но увы! Грех проник всю природу человеческую, помышление сердца человеческого — зло от юности его (Быт.8:21). Богатотворными даровании украсився от крещения, паче нищету злых возлюбих, и чуждь бых добродетелей окаянный аз (среда 5–й седмицы, утро, 8–я песнь канона). А зная слабости нашей природы, не дремлет и враг человека. Как древле в раю, изощряется он всеми силами, чтобы снова сделать своими данниками, снова взять к себе в плен тех, кого освободил Христос Спаситель. Зная, что только по свободному произволению людей усвояются ими блага, приобретенные Кровию Богочеловека, древний обольститель старается и теперь прельстить человека тленными и мимотекущими благами чувственными, старается направить его свободу в противоположную сторону от нетленных благ небесных. В тайне ловя по вся дни вселукавый, ищет мя пояти и снедь сотворити (вторник 5–й седмицы, 8–я песнь канона). Он направляет свое вражеское оружие, дабы уязвить человека, впустить в него яд греха и тления. Он на пути к добродетели строит всякие препятствия, дабы человек, запнувшись о прилоги змеиные, разбившись демонскою лютостью, не избежал его сетей, не вышел на свободу чад Божиих. Коварный враг знает, что человек не прельстится очевидным злом. Поэтому он всегда прикрывает его чем?либо хорошим, смешивая зло с добром. «Не имел бы и силы порок, — говорит святой Григорий Нисский, — не прикрашенный ничем хорошим, привлекающим обольщаемого к пожеланию. А ныне смешана несколько природа зла, внутри имеет пагубу, как скрытый некий обман, а по наружности показывает обольстительное некое представление добра… Подлинно доброе по природе своей просто и однолично, чуждо всякой двойственности и сочетания с противоположным, а злое разнообразно и прикровенно, иным чем?то признается и иным оказывается на опыте; и ведение его, то есть дознание на опыте, делается началом и причиною смерти и тления»[20]. Злоба льстивого запинателя ослепляет очи души человека; он весь омрачается прелестьми борца (четверг 1–й седмицы, стихира на Господи, воззвах).

И стремится вселукавый враг обнажити падшего, ослепленного человека, отнять у него все его богатства, или, вернее, его самого побуждает бросить Богом дарованные блага, забыть, пренебречь указанными Христом средствами приближаться к Небу, к Богу. И ослепленный человек сам идет навстречу врагу. Рожденный в грехах, он к язвам первородного греха прибавляет язвы своих собственных падений. Подобно тому, как и древле в раю, человек противится Божией воле, не желает подчиняться ей. Рассудив своим непостоянным умом, что он может обойтись без опеки Творца своего, гордый человек выплевывает Его отеческие удила, направлявшие его только ко благу и удерживавшие от зла. Получивши через крещение право обитать в стране безгрешия и жизни, он в этой благодатной стране сеет грязь, серпом жнет колосья лености, и связавши в снопы плоды дел своих, расстилает их не на гумне покаяния. Как исступленный не хочет помнить, что он имеет достоинства сына Благого Отца, но сам себя лишает славы, богатство зле иждив благодати (среда 3–й седмицы, утро, самогласен на стиховне), расточая его своими грехолюбивыми произволениями, обнажившись по своему безумию от всего, что дал ему Отец, он оставляет высоту добродетели, к которой зовет его и направляет Христос, и снисходит в глубины греховные по своей собственной воле, не желая разуметь стези спасительные Христовы (ср.: вторник 4–й седмицы, 9–я песнь канона). Как дикий конь, вырвавшийся на свободу, предавшись вольным стремлениям сластей, человек оставляет спасительные пути и направляется по гибельным дорогам, ведущим прямо в ад, куда и устремляется он, тьму глубокую имея окрест сласти, и страстей поползновения, и бурю искушений (среда 5–й седмицы, 9–я песнь канона).

Покинув отчий дом, сам удалившийся от Отца, он, как блудный сын, отходит в страну злобы и там в удалении от Бога, лишенный Божественной пищи, он становится ласкателем (тунеядцем, приживальщиком) у скверного гражданина, который и посылает его, ведущего распутный образ жизни, на свое душетленное село, где он пасется вместе со скотами, работая сластям (ср.: среда 3–й седмицы, утро, стихира на стиховне). Поработивши достоинство свое страстям, человек подлинно становится скотом, живет в скотских помышлениях греха, скотское любит житие. Душа его обрастает греховными помышлениями ума и оледеневает разнообразием страстей, так что становится нечувствительною к призывам Божией благодати, не замечая по причине греха Божиих чудес (ср.: вторник 5–й седмицы, 8–я песнь канона). Его уши оглохли к слышанию голоса Божия. Связанный, как бы оковами, безмерною злобою, богатый страстями и сластями, как богач, он, подобно нищете Лазаря, беден добродетелями. Его ум уранен, тело расслаблено, дух болезнует, очи отягощены от беззаконий, и он не может воззреть и видеть высоту небесную. Прельщенный прелестью горького греха, немощный и расслабленный им, принявший в душу смертоносную язву, сокрушенный и оскверненный многими грехами, помраченный смрадом их, он спит на одре сластей тяжелым болезненным сном, часто даже не подавая признаков жизни, как бы полумертвый. Он и не замечает, какая жестокая буря обуревает его окаянную душу, страстей треволнения готовы потопить ее, грех влечет ее во всеконечную пагубу, и она готова совсем погрузиться в глубокую пучину сластей, а через то, конечно, последует и ее удаление от Бога. Так человек, по своему свободному изволению удаляясь как бы из Иерусалима от Божественных заповедей и достигши страстей Иерихонских, привлеченный сюда бесчестною славою житейских попечений, подпадает, как разбойникам, — помыслам [21], и они совлекают с него одежду благодатного сыноположения. И остается он, покрытый язвами и как бы бездыханный, лежать на житейском пути. Но как бы ни был грешен человек, сколь велики и многочисленны ни были бы греховные раны его, он все же остается образом неизреченной Божией славы. Его богоподобная душа по самому существу своему стремится к Богу.

Созданная для наслаждения неземною красотой небесной, но удалившаяся от этой единственной и абсолютной красоты, душа тоскует по ней и, не имея возможности наслаждаться ею, старается заменить ее хотя бы красотою земной. Отсюда стремление человека к изящному, его увлечение прекрасным, его преклонение пред искусством. Но вся эта условная красота, если не соединяется с мыслью о красоте абсолютной, не только не дает удовлетворения тоскующей душе человека, а, наоборот, приносит ему лишь еще большее разочарование, еще больше усиливает его тоску, ибо земная, по большей части греховная, страстная красота не может утолить духовный голод человека, и пища скотов не может насытить его богоподобной души. Как бы глубок не был греховный сон человека, его душа все же не может совсем позабыть о своем божественном происхождении, об утраченных благах. Да, это так, что после падения «человека, каким создал его Бог, не стало более в мире»[22]. Но, с другой стороны, «несправедливо иные, введенные в обман лжеучением, утверждают, что человек решительно умер и вовсе не может делать ничего доброго»[23]. Сколь сильная буря страстей ни обуревала бы его, как велики ни были бы его падения, каким тяжелым камнем он ни был бы отягчен, в глубине души его все же теплится божественная искра. Хотя он и сыновства погреших, блудно пожив и забвением Божиих даров иждив богатство (вторник 3–й седмицы, вечер, на стиховне), но все же он причастен образа Божия. Внутренний законодатель — совесть, сколь сильно ни заражена она греховными язвами, все же время от времени — то в виде непонятной тоски и неудовлетворенности благами мира, то в виде укоров за недобрые, греховные поступки — обличает его, старается пробудить от греховного сна, напомнить ему о его высоком назначении как сына Божия, как купленного дорогою ценой — излиянием Крови Христовой. И переживает человек страшную душевную раздвоенность. Земные блага не дают ему полного удовлетворения. Внутренний голос совести, попечительные увещания матери Церкви побуждают его стремиться к благам духовным и просить о защите Крестом его — страстьми преклонена, враги запинаема, обычаем лукавым влекома (понедельник 4–й седмицы, 8–я песнь канона). Но с другой стороны, его греховная природа, козни врага и собственная злая воля задерживают его в плену греха. И лежит он поверженный, покрытый смердящими струпами и недоумевает (ср.: среда 5–й седмицы, утро, стихира на стиховне). Буря грехов, окружающая его, смущает его сердце. Он хотя продолжает пребывать в злом обычае, но боится и трепещет, зная, что смертию не прекратится его бытие. Он люто недоумевает и скорбит, желая выбраться из пучины грехов, желая оставить сытость страстей и напитать свой ум, алчущий всякого блага, и в то же время не переставая грешить и нарушать Божественные повеления.

Где же выход из того положения, в котором находится теперь человек, созданный по образу Божию, искупленный Кровию Христовой, предназначенный для жизни святой и праведной, для наслаждения небесной красотой и богообщением и в то же время не перестающий грешить и падать, удаляясь от Бога и удаляя Его от себя своими грехами?