Глава 10

Глава 10

Допросы захваченных рыцарей. – Различные виды пыток. – Причины признательных показаний. – Какие признания были сделаны. – Тамплиеры предстали перед папой. – Их заявления. – Папская комиссия. – Де Моле предстает перед ней. – Понсар де Гизи. – Защитники ордена. – Обвинительный акт. – Главные защитники. – Свидетели против ордена. – Пятьдесят четыре тамплиера приговорены к сожжению на костре в Париже. – Знаменитая речь Аймерика де Виллар-ле-Дюка. – Тамплиеры сожжены на кострах в других городах. – Дальнейшие расследования. – Идол, которому поклонялись тамплиеры. – Жан де Полинкур. – Питер де ла Палу

Обязанности по ведению процесса против общества были возложены Филиппом без согласования с папой и не дожидаясь его согласия на Имберта, который не стал терять времени и приступил к действиям. Он написал всем инквизиторам своего ордена, приказав начать процесс против тамплиеров, как он сам уже поступил. А удостоверившись в правдивости обвинений, передавать их через монахов-миноритов (монахи одного из четырех религиозных орденов: августинцы, кармелиты, доминиканцы и францисканцы. – Пер.) либо членов других орденов так, чтобы никто не мог помешать процессу, а признательные показания как можно скорее высылать королю и ему лично. Они не должны были быть жестокими с узниками, но при необходимости могли использовать пытки. 19 октября, то есть шесть дней спустя после ареста тамплиеров, Имберт начал допросы в парижском Тампле. 140 пленников было допрошено, и к этому моменту обещаниями, а также при помощи пыток было в избытке добыто признательных показаний. 36 рыцарей умерло под пытками, которые применялись, чтобы узнать от них правду. Рьяный Имберт после этого направился в Байе, Мец, Тул и Вердун. Во всех этих городах проводились допросы и теми же методами выбивались признания. Во всех письменных протоколах тем не менее очень щепетильно записывалось, что свидетели говорили без какого-либо принуждения.

Поскольку, к счастью читателей, они могут и не быть близко знакомы с мягкими и добрыми способами, использовавшимися братством святого Доминика для выявления правды, ниже представлены некоторые из них, которые позволят получить определенное представление о ценности вымученных показаний.

Иногда испытуемого раздевали донага, руки завязывали за спиной, к ногам прикрепляли тяжелый груз, а веревку, к которой были привязаны руки, перебрасывали через блок. По сигналу его поднимали вверх, где он висел на вывернутых руках. Затем внезапно веревку резко отпускали, но прежде, чем несчастный при падении достигал пола, ее стопорили, вызывая тем самым шоковую боль во всем теле подвешенного. В качестве другого способа пытки ноги человека прикреплялись к специальному приспособлению так, чтобы он не мог ими пошевелить. Затем стопы чем-нибудь расцарапывали и подносили к пламени. Между пламенем и ступнями время от времени помещалась доска и снова убиралась, для увеличения боли интервалы, когда доска убиралась, увеличивались. Ступни испытуемого иногда зажимали в железную колодку, которую палач сжимал по своему усмотрению, вызывая мучительную боль. Очень мягким способом, которым могли побаловать лишь тех, кто не был в состоянии пережить вышеописанные пытки, было помещение между пальцами круглых прутьев, после чего пальцы сжимались до тех пор, пока в них не ломались кости. Зачастую у тамплиеров были выдернуты зубы, обожжены конечности, ко всем частям тела подвешивались грузы, и при всем этом они давали показания «не под принуждением».

То, что понималось под показанием, или признанием, было утвердительным ответом на вопросы, которые задавались. Обычно инквизиторы предполагали вину подозреваемого, и никакие свидетели в защиту не выслушивались. Не было смысла доказывать абсурдность и необоснованность обвинений, поскольку это лишь поставило бы под сомнение разум и суждение того, кто их слышал. Всегда давались обещания, что при полном и искреннем признании с преступником будут обращаться мягко. Более того, обвиняемый всегда содержался в одиночной камере, не было никого, кто мог бы утешить и поддержать его, он чувствовал, что весь мир отрешился от него, убежденность в своей невиновности не имеет никакого смысла, его единственная надежда – это милость его судьи. Необходимо вспомнить, что тамплиеры были схвачены перед самым началом зимы, а в этот сезон темницы Средневековья были настолько безрадостными, что невозможно описать. Им не предоставлялось даже самое необходимое для жизни, их лишили одеяния ордена и не позволяли находить утешение в религии, поскольку их считали еретиками. Кроме того, им демонстрировали настоящее или подложное письмо магистра, в котором он признавал преступления ордена и призывал их поступить так же. Ярые сторонники религиозного или политического течения поддерживаются сознанием своей правоты, они выдерживают лишения и пытки, полагаясь на благосклонность Всевышнего либо же на восхваление и оценку благодарных и восторженных потомков. Но большинство тамплиеров были далеко не такими личностями, – они были малообразованными рыцарями, которые длительное время жили в роскоши и с удовольствием носили маску высокомерия. Они знали, что очень многие их не любят и что их былое могущество утеряно. Стоит ли удивляться, что дезориентированные отсутствием какой бы то ни было надежды, многие из них с готовностью признали все выдвинутые против их ордена обвинения? И не следует ли еще больше восхищаться стойкостью тех, кто, не поддавшись безнадежности ситуации и не дрогнув под угрозами и пытками, испустил последний дух, но не признал ложь?

В Париже признавшиеся рыцари подтвердили отречение от Христа (это был пункт, который инквизиторы более всего стремились установить), однако в неуверенной и противоречивой форме, поскольку от того, что говорилось на одном допросе, отказывались на последующих, либо оно дополнялось или, наоборот, сокращалось в подробностях. Также было признано, что в их капитулах существовало поклонение идолу. В Ниме в ноябре 1307 года сорок пять рыцарей признали вину ордена. Потом они отказались от этих показаний, но в 1311 году пытки заставили их вернуться к первоначальным признаниям. В Труа двое рыцарей признали все, что от них потребовали. В Пон-де-эль-Арк призналось семеро. Они и еще шестеро других были снова допрошены в Кане, все они прекратили давать показания, обратившись к милости церкви и со слезами на глазах умоляя избавить их от пыток. Те, кого допрашивали в Каркасоне, все дали письменные показания о поклонении идолам, но некоторые из них затем отказались от этого утверждения и умерли, отстаивая невиновность ордена. Шесть тамплиеров в Бигорре[95] и семь в Кагоре тоже признались, но некоторые впоследствии отказались от своих слов.

Филипп и его приспешники были на этом этапе реализации своего плана, когда папа начал выражать некоторое сомнение относительно правомерности происходящего. Король незамедлительно ответил, упрекнув его в равнодушии к делу защиты религии. Монарх заверил, что епископы, которые были его (короля) помощниками в управлении церковными делами, были наиболее подходящими людьми для осуществления этого процесса, поскольку они хорошо знакомы с местными условиями, а также добавил, что ни он сам, ни они не имеют возможности исполнять пожелания папы. «Он действовал, – написал Филипп, – как слуга Господа и лишь Всевышнему отдает отчет». Климент не отважился чинить препятствия богоугодным делам столь рьяных служителей Господа. Он отменил буллу, подготовленную по этому поводу, и ограничился лишь требованием, чтобы каждый епископ-инквизитор утверждался местным собором, а допрос руководителей ордена должен был быть предоставлен ему самому. Филипп после этого снизошел до передачи узников папским судьям и выдачи имущества ордена в доход Святой земли. Духовенство отказалось взять на свое попечение узников, а собственность ордена стала управляться королем и папой совместно.

В начале 1308 года, как утверждается[96], магистр тамплиеров, прецептор Кипра, ревизор во Франции, а также верховные приоры Аквитании и Нормандии предстали перед папой в Шиноне, где они добровольно и без применения к ним пыток подтвердили правдивость чудовищных преступлений, в которых обвинялся орден. Они отреклись от своих заблуждений, и кардиналы обращались к королю с прошением об их помиловании.

Франсуа Ренуар[97], неизвестно, правда, на основании каких источников, категорично отрицает, что магистр и его соратники когда-либо доставлялись к папе. Он пишет, что в августе произошло следующее: они направлялись в Пуатье, чтобы быть допрошенными лично понтификом. Однако под предлогом того, что кто-то из них был болен, их задержали в Шиноне, вместо того чтобы доставить в Пуатье, где находился папа. В итоге их препроводили обратно в Париж. Дата этого события историком не указывается, но, как представляется, это произошло следующей осенью.

Процесс против тамплиеров настолько демонстративно шел вразрез с интересами папы римского, что Филипп считал необходимым держать его под непрестанным контролем. Собрав в мае 1308 года генеральные штаты в Туре и получив от них декларацию, подтверждающую его право карать отъявленных еретиков, не запрашивая согласие папы римского, и в которой он призывался к решительным действиям против тамплиеров, он самолично направился с ней в Пуатье и представил ее Клименту. В период переговоров, проходивших в то время, папа попытался сбежать из Бордо, но его багаж и казна были задержаны по приказу короля у городских ворот, и Климент фактически остался пленником.

Пока верховный понтифик находился таким образом в его власти, Филипп, который все еще был в Пуатье, чтобы избавить того от каких-либо угрызений совести, привел и допросил в присутствии Климента 29 и 30 июня, а также 1 июля семьдесят двух тамплиеров, из тех, кто сознался. Как и следовало ожидать, основная их часть повторила свои прежние признания в неверии, идолопоклонничестве и распутстве, существовавших в ордене. Исходя из этого, со всей очевидностью представляется, что пытки были задействованы, чтобы добиться данных ранее показаний.

Пьер де Брое заявил, что его раздели и подвергли пыткам, но он ничего не сказал. Он также добавил, что все, кто его пытал, были пьяны.

Гиломе де Хеймса не пытали, но целый месяц держали в одиночной камере на хлебе и воде, прежде чем он дал признательные показания.

Жерар де Сент-Маршель, который сознался в отречении от Христа и в том, что плевал рядом с крестом, заявил, что его жестоко пытали, сначала он стыдился признать эти факты, хотя они и были правдой.

Деоде Жафе подвергался пыткам, но он был вдохновлен Богом и Девой Марией, и именно они, а не муки заставили его признаться. Он подтвердил все преступления, приписывавшиеся ордену. Рассказывая об идоле, он поведал: «Я был один в комнате с человеком, который принимал меня, он вытащил из ящика голову или идола, у которого, как мне показалось, было три лица, и сказал:

– Ты должен поклоняться ему как своему Спасителю и покровителю ордена Храма.

Затем мы опустились на колени и выкрикнули:

– Да здравствует тот, кто спасет мою душу! – И я поклонялся ему».

Тем не менее Жафе впоследствии отказался от своих показаний и выступил в качестве одного из защитников ордена.

Итер де Рошфор, хотя и сказал, что признается, неоднократно подвергался пыткам в стремлении выжать из него больше. Он заявил, что после того, как был принят незаконным образом, он сознался в этом патриарху Иерусалима, который, услышав о такой нечестивости, горько расплакался. Как весьма справедливо отметил Ф. Ренуар, патриарх, который вряд ли испытывал дружественные чувства к тамплиерам, скорее всего, не ограничился бы пролитием нескольких бессмысленных слез, дойди до его ушей сведения о подобной ереси.

Пьер де Кондер признался, увидев дыбу.

Раймона де Стефани жесточайшим образом пытали в Каркасоне. Когда его спросили, почему он тогда не сказал правду, он ответил: «Потому, что я не мог вспомнить, но я умолял сенешаля позволить мне посоветоваться с моими собратьями, и, когда я пообщался с ними, я вспомнил».

Как можно доверять подобным показаниям, большинство которых впоследствии были взяты назад? И все же именно они позволили папе заявить, что он совершенно убежден в виновности ордена и оправдывает суровые меры, которые были им одобрены в его отношении. Филипп, следует отметить, все это время находился в Пуатье: узники допрашивались в присутствии кардиналов, и только те, которые не отказались от своих дыбой вымученных признаний, представали перед собранием знати, духовенства и других людей, собравшихся по этому поводу[98].

Климент и Филипп теперь организовали созыв Вселенского собора в Вене, чтобы объявить о роспуске ордена. Папа также учредил комиссию, которая должна была в Париже собрать юридические материалы против него, и 1 августа он уполномочил епископов и своих делегатов начать расследование. 12 августа в булле Faciens misericordiam («Творя милосердие». – Пер.), дав сначала описание вины ордена, он призвал монархов и прелатов по всему христианскому миру помочь ему в проведении расследования этого дела.

Назначенная папой комиссия состояла из архиепископа Нарбона, епископов Байе, Мене и Лиможа, архидьякона Руа и нотариуса Святого престола Мэтью Неапольского, архидьякона Трента Жана Манту, архидьякона Магелона Жана Монло и настоятеля кафедрального собора в Эксе. Последний не смог принять участие в ней из-за занятости. К исполнению своих обязанностей комиссия приступила 7 августа 1309 года и приказала, чтобы братство Храма было вызвано к ним на суд в первый рабочий день после праздника святого Мартина в ноябре. Судебные слушания должны были быть обнародованы в присутствии народа и духовенства в соборах, церквах и школах, в основных обителях ордена и в тюрьмах, где содержались рыцари. Поскольку никто не являлся, выписывались новые повестки в суд. В конце концов комиссия попросила епископа Парижа самому посетить тюрьму, в которой пребывали магистр и руководители ордена, и уведомить их. Выполнив это, он указал, чтобы такие уведомления были осуществлены по всей его епархии.

Следующее событие, которое произошло в этот период времени, наглядно демонстрирует, что королевскими вельможами чинились препятствия тем, кто был настроен защищать орден. Члены комиссии узнали, что комендант Шатле арестовал и заключил в тюрьму нескольких человек, которые, как предполагалось, пришли защищать орден. Комендант, представ перед ними, заявил, что по приказу королевских министров арестовал семь человек, которые, согласно доносу, были тамплиерами, переодетыми в мирское облачение и пришедшими в Париж с деньгами в целях раздобыть адвокатов и защитников для обвиняемых. Он признался, что пытал их, но сам усомнился в том, что те являются тамплиерами.

В среду 26 ноября состоялось заседание комиссии, и магистр Храма де Моле предстал перед ней. Его спросили, будет ли он защищать орден или говорить от своего имени. В ответ он выразил недоумение оттого, в какой спешке церковь рассматривает это дело, в то время как вынесение приговора в отношении императора Фредерика затянулось на 32 года. И хотя у него нет ни достаточных знаний, ни таланта, чтобы защищать орден, он счел бы низким в своих собственных глазах и в глазах своих товарищей, если бы не стал этого делать. Однако, будучи узником короля и папы, не имея денег, он попросил помощи и совета.

Члены комиссии пожелали ему еще раз подумать над своим предложением, а также над теми признаниями, которые он сделал относительно себя самого и ордена. Тем не менее они согласились дать ему время и, чтобы он не чувствовал себя несведущим в том, что ему предъявляется, зачитали на его родном языке документы, в которых содержались их полномочия.

Пока зачитывались грамоты, цитировавшие его признания, сделанные перед кардиналами в Шиноне, он постоянно крестился и демонстрировал прочие знаки негодования и изумления, а также сказал, что, если бы это не касалось столь почтенных персон, как посланники папы, он выразился бы совершенно иначе. Они ответили, что собрались здесь не для того, чтобы выслушивать возражения. На это магистр отметил, что не собирался возражать, а лишь желал, чтобы в этом деле они не действовали как сарацины или монголо-татары, которые отрубали голову и разрывали пополам того, кого находили виновным.

Два обстоятельства достойны быть отмеченными в расследовании данной комиссии. Во-первых, Уильям Плазиан присутствовал на ее собраниях, причем, как однозначно заявили члены комиссии, не будучи ими приглашенным. Во-вторых, признательные показания, которые вменялись де Моле и которые, как он отчетливо дал понять, являлись подложными, были включены в буллу «Творя милосердие», которая датируется 12 августа. Между тем праздник Успения, то есть 16 августа (вероятно, ошибка автора, праздник Успения Богородицы в католической и некоторых других церквах отмечается 15 августа. – Пер.), указан в качестве дня, когда эти признания были сделаны. В этом документе утверждалось, что руководители ордена раскаялись и прощены, и все же из вышесказанного видно, что с магистром обращались как с непримиримым еретиком.

На следующий день (27 ноября) перед комиссией появился приор Пайена Понсар де Гизи. Когда его спросили, будет ли он защищать орден, его ответом было: «Да, вмененное нам отречение от Христа, плевки на крест, совершение самых мерзких преступлений и прочие подобные обвинения – все лживы. Если я сам и другие рыцари сделали признания в присутствии епископа в Париже или в каком-либо ином месте, то мы пошли против истины – мы поддались страху, угрозам и насилию. Нас пытали приор Монтфокона Флексиан де Безир и монах Уильям Робер, наши враги. Несколько из узников договорились между собой сделать эти признания, чтобы избежать смерти, потому что под пытками погибли 36 рыцарей в Париже и еще многие в других городах. Что касается меня, то я готов защищать орден от своего собственного имени и от имени тех, кто вместе со мной примет участие в этом судебном процессе, если мне выделят из имущества ордена столько средств, сколько будет необходимо для покрытия расходов. Я прошу предоставить мне возможность посоветоваться со священниками ордена Рено Орлеанским и Питером Болонским». Его спросили, подвергался ли он пыткам. Он ответил, что да, в течение трех месяцев, прежде чем он сделал признание.

В другой день снова привели магистра. Он потребовал, чтобы его отвели к папе, он взывал к мужеству и милосердию тамплиеров, к их рвению в улучшении убранства церквей, как фактам, подтверждающим их набожность, а также подтвердил свое собственное исповедание христианской веры. Присутствовавший при этом Ногаре отметил, что в летописях святого Дениса указывалось, что магистр ордена предоставил жилище Саладину и что султан приписывал появление у них неправедных богатств тайным злодеяниям и нечестивости. Де Моле заявил, что никогда не слышал подобной клеветы, и привел в качестве примера рассудительности и добропорядочности предыдущего магистра случай, когда он сам и несколько других юношей уговаривали его нарушить перемирие. Де Моле в завершение умолял канцлера и членов комиссии оказать ему милость служения мессы и дать возможность быть посещенным своим капелланом.

После того как были отданы приказания, чтобы всех тамплиеров, желающих встать на защиту ордена, сопроводили в Париж, их, усиленно охраняя, доставили туда. Комиссия тогда вновь продолжила свои заседания. По мере того как узники один за другим представали перед ней, они, за редким исключением, заявляли о своей готовности защищать орден.

– До смерти! – кричали одни.

– До конца! – заявляли другие.

А один добавил:

– Потому что я хочу спасти свою душу.

Бертран де Сент-Пол заявил, что он никогда не признавал и не признает вину ордена, поскольку это неправда, и он верит, что Господь совершил бы чудо, если бы Тело Христово поднесли к тем, кто сознался, и к тем, кто отказался сделать это. Семеро из тех, кто допрашивался в присутствии папы и сознался, теперь утверждали, что они солгали, и отказались от сказанного. Жан де Важеле настаивал, что тогда он не делал никаких признаний. «Меня пытали так сильно и так долго держали над огнем, – рассказал Бернар де Вадо, – что мясо на моих пятках полностью обгорело, и появились эти две кости» (он показал их).

В процессе допросов один тамплиер по имени Лорен де Буни продемонстрировал письмо с печатями Филиппа де Вое и Жана де Жанвили, людей, поставленных папой и королем над узниками, которое адресовалось тамплиерам, содержащимся в Сенсе, и в котором им предлагалось признать, что от них требовалось, и утверждалось, что папа приказал отправлять на костер тех, кто будет упорствовать. Филипп де Вое, будучи допрошенным, показал, что не уверен, отсылал ли такое письмо и что его печать часто находилась в руках секретаря. Он всегда рекомендовал узникам говорить правду. Жанвили не допрашивали, равно как и Жана Карпини, который доставил это письмо. Де Буни был одним из первых, кого впоследствии приговорили к сожжению на костре. Вполне естественно предположить, что письмо было уловкой со стороны короля и его вельмож.

После того как магистра вновь предъявили комиссии и он опять попросил аудиенции у папы, ему пообещали написать понтифику об этом, но доказательств того, что это было выполнено, нет.

28 марта все тамплиеры, которые проявили желание защищать орден, были собраны в саду епископского сада. Их количество составило 546 человек. Магистра среди них не было. Пункты обвинения им были зачитаны на латыни. Затем члены комиссии приказали, чтобы то же самое зачитали на общепринятом наречии, но рыцари сообща закричали, что этого достаточно, что они не желают слышать на нормальном языке подобную мерзость, которая сплошь лжива и недостойна упоминания. Они вновь пожаловались, что их лишили религиозных одеяний и всех церковных символов, а также высказали пожелание, чтобы сюда позвали магистра и других руководителей ордена. Однако эти вполне обоснованные требования выполнены не были. Напрасно магистр требовал, чтобы его отвели к членам ордена, напрасно рыцари запрашивали позволения быть удостоенными присутствием магистра. Ни то ни другое не отвечало интересам или пожеланиям короля.

Вскоре число собранных в Париже рыцарей достигло почти 900 человек. Члены комиссии изъявили желание, чтобы те назначили представителей, которые бы отвечали за защиту, но тамплиеры отказались сделать это. Некоторые сослались на то, что не могут сделать это без согласия своего руководителя, другие настаивали, что самолично будут защищать орден. В итоге, после множества споров и пересудов, семьдесят пять тамплиеров были выбраны для защиты ордена, а священники ордена Рено де Пруно и Питер Болонский и рыцари Уильям де Шабоне и Бертран де Сартиж были назначены присутствовать при опросе свидетелей.

Обвинительное заключение против тамплиеров, написанное от имени папы, включало в себя следующее. В момент вступления в орден от них требовалось отречься от Бога, Христа, Девы Марии и прочее; в частности, необходимо было заявить, что Христос не был Сыном Божьим, а всего лишь лжепророком, который был распят за собственные преступления, а не во искупление грехов человечества. Они плевали и топтали распятие, и особенно в Страстную пятницу. Они поклонялись коту, который иногда появлялся на их капитулах. Их священники, отправляя церковные службы, не произносили слов освящения. Они верили, что их магистр способен избавить их от грехов. При вступлении им говорилось, что они вольны предаваться любому распутству. У них были идолы во всех провинциях, некоторые с тремя лицами, некоторые с одним. Они поклонялись этим идолам на своих капитулах, верили, что они способны спасти их, полагали, что они приносят богатство ордену и плодородие землям. Они прикасались к ним веревками, которые затем обвязывали вокруг собственных тел. Те, кто в момент приема не соглашались с этими правилами, лишались жизни или заключались в тюрьму. Все это, как заявлялось, происходило в соответствии со статутами ордена. Это был общепринятый и древний обычай, и другого способа вступления в орден не было. Обвинительный акт утверждал также, что тамплиеры не останавливались ни перед чем ради обогащения ордена[99].

Тамплиеры, в свою очередь, стали доказывать, что все эти инсинуации ложны, и если кто-то из них признался в них, то сделал это из-за угроз и насилия, – тридцать шесть человек не пережили пыток в Париже и еще многие в других местах. Нормы законов были нарушены в их отношении. В целях того, чтобы добыть от них лживые показания, им демонстрировались письма короля, в которых заявлялось, что ордену вынесен окончательный приговор, а жизнь, свобода и денежное содержание предлагается тем, кто даст ложные показания. «Все эти факты, – заявили они, – настолько общеизвестны и приобрели столь дурную славу, что нет смысла и поводов опровергать их». Основные пункты обвинения были не чем иным, как ложью и абсурдом, а в булле не содержалось ничего, кроме ужасных, отвратительных и несправедливых наговоров. Их орден невиновен, и если изучить статуты, то выяснится, что они были одними и теми же для всех тамплиеров во всех странах. Они исповедовали веру католической церкви, родители приводили в орден своих детей, братья братьев, своих племянников, потому что он был чист и свят. Захваченные в плен к неверным тамплиеры скорее умирали, чем отрекались от своей веры. Они заявили о своей готовности доказывать свою невиновность всеми возможными путями и перед любым человеком, кроме короля и папы, потребовали, чтобы они могли лично предстать перед верховным советом, и настаивали, чтобы те, кто вышел из ордена и дал показания против него, должны были быть взяты под стражу до тех пор, пока не подтвердится ложность или правдивость их утверждений, и чтобы ни один мирянин не мог присутствовать на допросах и запугивать обвиняемых. Они утверждали, что рыцари подвергались таким пыткам, что не столько удивляли сделанные ими самооговоры, сколько заслуживало восхищения мужество тех, кто продолжал отстаивать правду. Опросите, просили они, тех, кто присутствовал при последних минутах жизни рыцарей, умерших в тюрьме, пусть их признания будут раскрыты, и станет ясно, верны ли обвинения. Не странно ли, вопрошали они в заключение, что большим доверием пользуется ложь тех, кто сломался под пытками и обещаниями, чем клятвенные заверения тех, кто, защищая истину, погиб, приняв мученичество, и существенного большинства рыцарей, которые подвергались и все еще подвергаются мучениям, не идя на сделки с совестью?

11 апреля 1310 года начались слушания свидетелей, обвиняющих орден. Был найден всего лишь 21 человек, из которых двое не принадлежали к ордену, а прочие были главным образом теми, кто настаивал на своих показаниях перед папой. Как и следовало ожидать, все преступления, которые вменялись ордену в папской булле, вновь были повторены этими людьми. Однако комиссия успела продвинуться лишь до опроса 13-го свидетеля, когда нетерпение короля проявилось в варварском и противозаконном поступке, который, вероятно, уже давно вынашивался.

Архиепископ Сенса, викарным епископом которого был епископ Парижа, умер незадолго до Пасхи 1309 года, и папа оставил за собой право назначить преемника. Филипп написал ему, потребовав назначить Филиппа де Марини, епископа Кэмбре, и брата Энкиранда, его премьер-министра, на эту должность, заверяя, что его юный возраст вовсе не является препятствием, а, наоборот, данное назначение докажет, насколько не по годам он развит. Папа хоть и крайне неохотно, но был вынужден дать согласие, и в апреле 1310 года Марини получил должность. Для перехода к действиям время теперь уже не тратилось. В воскресенье 10 мая четыре защитника ордена узнали, что провинциальный совет Сенса собрался в Париже, чтобы самостоятельно вести процесс против рыцарей. Они забили тревогу и обратились в комиссию, которая, хотя и не заседала по воскресеньям, собралась в этот день, и Питер Болонский проинформировал их о том, что выяснилось. Он попросил, чтобы ему позволили зачитать воззвание, которое он написал. В этом ему отказали, но было сказано, что, если он хочет передать бумаги в защиту ордена, они их примут. Он тут же выложил письменный документ, заявив о той угрозе, которая угрожает узникам, призывая Святой престол и умоляя комиссию остановить действия архиепископа и его помощников. После этого защитники ордена удалились, и дальнейшее рассмотрение этого вопроса было отложено на вечер, когда они вновь появились и передали обращение к архиепископу Сенса, содержащее прошение к папе. Члены комиссии тем не менее отказались вмешиваться в настоящее дело.

Следует отметить, что защитники ордена, пользуясь этим случаем, умоляли комиссию назначить одного или нескольких из своих нотариусов подготовить заключение в их защиту, поскольку они не могли нанять нотариуса, который согласился бы работать на них, возможно из-за страха вызвать неудовольствие короля либо же из-за отсутствия средств у обвиняемых.

В понедельник и вторник были заслушаны еще двое свидетелей. Один из них по имени Хумбер де Пюи заявил, что после отказа признать преступления, вмененные в вину ордену, его, по приказу Жана де Жанвили, трижды пытали и тридцать шесть недель держали на хлебе и воде в подвале башни.

Занимаясь этим вопросом, члены комиссии, к своему негодованию, узнали, что совет собирался приговорить к сожжению на костре 54 рыцарей из тех, кто выступил в защиту ордена. Они постоянно посылали своих нотариусов и одного из надзирателей тюрьмы, где содержались тамплиеры, чтобы уговорить архиепископа действовать с осторожностью, поскольку имелись серьезные основания усомниться в правдивости обвинений. Также они разъясняли, что свидетели были настолько запуганы тем, что услышали о намерениях совета, что не в состоянии давать показания, о чем также говорилось в прошении тамплиеров, адресованном папе.

Архиепископа, который платил за свое избрание требовательному кредитору, не могли остановить подобные доводы. Он старался как можно быстрее завершить дознание. В понедельник он вызвал нескольких осуществлявших защиту ордена рыцарей в совет, и сам снова их допросил. Те, кто ранее признал вину, а потом отказался от своих показаний и продолжал настаивать на этом теперь, были объявлены закоренелыми еретиками и переданы мирской власти для сжигания на костре. Те, кто не признался и не собирался признавать вину, были приговорены к тюремному заключению как непримиримые тамплиеры, а те, кто продолжал подтверждать чудовищные преступления, легшие в основу обвинений ордена, были выпущены на свободу как примирившиеся.

Следующим утром пятьдесят четыре тамплиера, признанные непримирившимися, были выведены из тюрьмы, посажены в телеги и привезены к месту казни, где они увидели сложенные дрова и палачей, стоящих с зажженными факелами. Присутствовал и представитель суда, который обещал свободу и королевское расположение тем, кто откажется от своих показаний или признает вину ордена. Друзья и родственники несчастных жертв столпились вокруг них в слезах и молитвах, упрашивая их сделать признания, которые от них требуются, и спасти свою жизнь. Напрасно. Мужественные рыцари, которые, сломленные муками пыток и опустошенные одиночеством и лишениями, признали правдой самые абсурдные обвинения, теперь, видя, что их мучениям в некоторой степени наступает конец, не стали ложью покупать себе жизнь, чтобы провести ее остаток в бесчестии и позоре. В один голос они вновь заявили о своей невиновности и невиновности ордена. Они призвали Всевышнего, Пресвятую Деву Марию и всех святых помочь и поддержать их, пропели отпевальные песни и умерли под слезы и причитания присутствующих.

Осужденные на основании неопровержимых доказательств преступники, как известно, умирают, заявляя о своей невиновности, однако это происходит, когда у них нет ни малейшей надежды на спасение. Здесь были предложены жизнь и свобода, и жертв умоляли принять их те, кого они больше всего любили. Не следует ли предположить, что люди, которые устояли перед всеми этими соблазнами, были искренними и говорили правду и их поддерживала уверенность в том, что их как мучеников примет Господь, в которого они свято верили в соответствии с учением христианской религии?

В среду Аймерик де Виллар-ле-Дюк, мужчина 50 лет, предстал перед комиссией. Он был мертвенно-бледен и казался запуганным до крайности. После того как ему были объявлены пункты, по которым он должен был давать показания, он торжественно заявил о своем страстном стремлении говорить только правду. Затем, ударив себя в грудь сжатыми кулаками, он опустился на колени и, протянув руки к алтарю, произнес следующие памятные слова:

– Я продолжаю утверждать, что грехи, вменяемые тамплиерам, совершенно лживые, хотя я сам и признал некоторые из них, не в силах вытерпеть пытки, которым, по приказу Ги де Марсиле и Гуго де Сели, королевских рыцарей, я был подвергнут. Я видел 54 рыцарей, которых везли на телегах, чтобы сжечь на костре за то, что они не согласились признать то, что от них требовалось. Я слышал, что их сожгли, и я сомневаюсь, смог ли я, как они, сохранить свое достоинство и мужественно вынести ужас костра. Полагаю, если бы мне стали угрожать этим, я бы дал показания под присягой членам комиссии или любому другому лицу, которое бы меня допрашивало, что все эти грехи, приписываемые ордену, правда. Я убил бы даже Господа, если бы того от меня потребовали.

После этого он стал искренне умолять членов комиссии и нотариусов, которые там присутствовали, не раскрывать вырвавшиеся у него слова перед королевскими чиновниками и надзирателями, если только они и его не хотят отправить на костер.

Не достаточно ли этих простых честных слов и искренности, с которой прозвучала в них истина, для того, чтобы перевесить в нас чашу сомнений против всех признаний, выбитых пытками, обещаниями или угрозами и дать представление об их ценности?

Члены комиссии, которые на протяжении всего времени рассмотрения этого дела продемонстрировали, что руководствуются чувством гуманизма и справедливости, заявили, что накануне вечером один из свидетелей пришел к ним и стал умолять сохранить его показания в тайне по причине опасности, которой он подвергнется, если они станут известны. Рассудив, что будет несправедливым заслушивать свидетеля в данном запуганном состоянии, они, посовещавшись, решили отсрочить свое заседание на более поздний период.

Таким образом, видно, что даже папская комиссия не могла защитить свидетелей, которые были честны и достаточно смелы, чтобы отстаивать невиновность ордена. Поэтому вопрос справедливости здесь совершенно не рассматривался, Филиппу нужна была виновность ордена в самых немыслимых преступлениях, и смерть ждала тех свидетелей, кто не давал желаемых им показаний. Между тем его сподручные весьма активно старались манипулировать узниками. Угрозами и обещаниями им удалось сделать так, чтобы 44 из них отказались от своих намерений защищать орден.

21 мая встретились члены комиссии. В отсутствие архиепископа Нарбона и архидьякона Трена они объявили свою деятельность приостановленной на текущий момент и перенесли следующее заседание на 3 ноября.

В этот промежуток времени действия совета Сенса были копированы в других провинциях. Архиепископ Реймса созвал совет в Сенли, и по его приговору девять тамплиеров были отправлены на костер. Другой совет был проведен архиепископом Руа в Пон-де-эль-Арк, было сожжено несколько тамплиеров. Епископ Каркасона председательствовал на совете, который передал множество жертв в руки светским властям. 18 августа архиепископ Сенса провел второй совет и сжег четырех рыцарей. Герцог Лоррейн Тибол, близкий друг короля Филиппа, погубил множество тамплиеров и захватил собственность ордена.

3 ноября трое членов папской комиссии встретились в Париже, чтобы спросить, желает ли кто-нибудь защищать орден тамплиеров. Поскольку никто не появился, они перенесли заседание на 27 декабря. Возобновив работу, они вызвали Уильяма де Шамбоне и Бертрана де Сартижи, чтобы те присутствовали при допросе свидетелей. Эти рыцари потребовали присутствия Рено де Пруи и Питера Болонского, но им сообщили, что эти священники торжественно и добровольно отказались от защиты ордена, вернувшись к своим прежним показаниям. Кроме того, последний бежал из тюрьмы и исчез, и ему невозможно было доверить защиту ордена, поскольку его лишили сана на совете в Сенсе. Рыцари повторили свой отказ от участия и удалились. Члены комиссии продолжили допросы свидетелей до 26 мая 1311 года.

Общее число лиц, представших перед комиссией, составило 231 человек, и основная их часть была прислуживающими братьями. Из них почти две трети признали правдивость основных обвинений, выдвинутых против ордена. Отречение от Христа и плевки на крест признавались практически всеми, однако многие говорили, что плевали рядом, а не на крест и что они отрекались от Господа лишь устами, но не своим сердцем.

Относительно лика, которому якобы поклонялись тамплиеры, показания были даны лишь немногими, хотя это и было важно доказать для подтверждения обвинения в ереси. Одни говорили, что он был похож на лицо человека с длинной белой бородой, другие, что он больше походил на женский и что утверждалось, будто он принадлежит одной из 11 тысяч девственниц. Один свидетель рассказал следующую историю, которую он услышал от рыцаря-мирянина в Лимиссо на Кипре.

Один дворянин страстно полюбил девушку. Не будучи, однако, в силах превозмочь ее неприязнь к нему, он, после того как она умерла, выкопал ее тело из могилы и отрезал голову, а когда он этим занимался, то услышал голос, прокричавший: «Будь осторожен с ней, кто ни взглянет на нее – погибнет». Он поступил, как было молвлено, и впервые испытал ее действие на Гриссоне, арабском племени, которое проживало на Кипре и в соседней стране. Когда бы он ни доставал голову и ни обращал ее в сторону одного из их городов, стены его немедленно рушились. Затем он с этой головой направился в Константинополь, решив разрушить и этот город. По дороге его служанка из любопытства открыла короб, в котором была голова. Тут же они попали в сильнейший ураган, корабль развалился на куски, и почти все, кто находился на борту, погибли. Даже рыба исчезла в этой части моря.

Такую же историю слышал еще один из свидетелей. По одной из восточных легенд, с его слов, в древние времена, до того как были созданы два рыцарских ордена, случалось, что в водовороте, который называли Сателия, поднималась некая голова, появление которой несло огромную опасность оказавшимся поблизости судам. Можно предположить, хотя, как представляется, свидетели об этом и не говорили, что тамплиеры мечтали заполучить эту опасную голову.

Следует отметить, что свидетели, дававшие такие показания, выискивались и отбирались королевскими чиновниками по всей Франции из числа тех, кто признал свою вину перед прелатами и местными советами и кто, испугавшись угроз или поверив обещаниям, продолжал настаивать на своих словах. Состояние запуганности, в котором они находились, проявлялось в их манере держаться, в речи и действиях. Многие из них начинали со слов, что они скажут то же самое, что говорили тому-то епископу или тому-то совету. И все же даже среди них находились достаточно смелые люди, решавшиеся отказаться от своих показаний и заявлявшие, что они были выбиты из них пытками, и утверждавшие невиновность ордена. Другие отказывались от своих признаний перед членами комиссии, но вскоре после этого, видимо под влиянием угроз или пыток со стороны королевских чиновников, возвращались и вновь меняли показания в обратную сторону.

Пример Жана де Полинкура, тридцать седьмого свидетеля, в этом плане очень показателен. Он начал как обычно, заявив, что подтверждает показания, данные епископу Амьена, относительно отречения от Христа и прочего. Члены комиссии, заметив его бледность и встревоженность, попросили говорить правду и тем самым спасти свою душу и не настаивать на своих показаниях, если они не были искренними, заверив, что ни они, ни их нотариусы ничего никому не расскажут об услышанном. После некоторой паузы он ответил:

– Тогда я заявляю, во спасение своей души и силою данной мной клятвы, что в момент, когда меня принимали в орден, я не отрекался от Господа, не плевал на крест и не совершал никаких иных непристойностей, равно как никто от меня этого не требовал. Это правда, что я сделал признание перед инквизиторами, но это произошло под угрозой смерти и потому, что Жиле де Ротанжи со слезами на глазах заявил мне и многим другим, кто был со мной в тюрьме в Монро, что мы заплатим за это своей жизнью, если своими признаниями не поможем уничтожить орден. Я поддался уговорам и потом решил исповедаться перед епископом Амьена. Он направил меня к монаху-доминиканцу. Я покаялся в этой лжи и получил прощение при условии, что больше не буду давать лживых показаний по этому делу. Я говорю вам правду, я уверяю вас в этом, и будь что будет, спасение своей души я предпочитаю телу.

Ничто не может иметь более явный отпечаток правдивости, чем такое заявление, тем не менее тремя днями позже свидетель вернулся, отказался от всего сказанного, рассказал о коте, который появлялся на капитуле, и стал утверждать, что, если бы орден не распустили, он вышел бы из него. Не подвергся ли он хорошей обработке, словесной и физической, в промежутке?

Показания Питера де ла Палу, бакалавра теологии ордена проповедников, и 201 свидетеля содержали следующие примечательные слова:

– Я присутствовал на нескольких допросах тамплиеров, некоторые из которых признали большинство из того, что содержится в пунктах обвинения, а другие целиком и полностью все отвергали. По многим причинам мне кажется, что гораздо большего доверия заслуживают те, кто отрицал, чем те, кто признался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.