Подготовка тела монарха

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Подготовка тела монарха

Одновременно с работой над церемониалом и сбором необходимых для него вещей особой заботой была подготовка тела монарха к похоронам. Тело усопшего императора обмывали камердинеры, на него надевали белый шлафрок, укладывали в Почивальной комнате на кровати, принадлежавшей покойному, и покрывали царским покровом, взятым из придворной церкви.[481] Из той же церкви приносили аналой с бархатной малиновой пеленой, и начиналось чтение Евангелия придворными священниками в траурном облачении по очереди с двумя диаконами при каждом. Около кровати устанавливали четыре большие горящие свечи в траурных подсвечниках, их также брали из придворного собора. Панихиды отправляли по утрам и вечерам придворные священники соборно.

После смерти императрицы забота о ее теле обычно возлагалась на новую императрицу, а обмывать и одевать его должны были камер-юнгферы и фрейлины. Когда Екатерина II испустила последнее дыхание, то уже императрица Мария Федоровна «наложила на нее крест, а по кончине вступила в распоряжение порученного ее попечению тела».[482] Она присутствовала «при омытии онаго» и сама помогала одевать его в белый атласный шлафрок.

При теле устанавливалось дежурство денно и нощно, порядок и список дежурных определялся свыше.[483] В Почивальной комнате находились: один генерал-адъютант, один флигель-адъютант, два камергера и два камер-юнкера.

На третий день кончины тело переносили для бальзамирования в специально назначенные для этого комнаты. Бальзамирование оплачивалось Печальной комиссией по счету, представленному после процедуры придворным аптекарем. Например, бальзамирование тела покойной императрицы Марии Федоровны в 1828 г. стоило 4 тыс. руб. ассигнациями.[484]

Екатерина II у тела императрицы Елизаветы Петровны. Немецкая гравюра XVIII в.

Бальзамирование проводилось различными способами, иногда весьма удачно. Например, можно предположить хорошую работу специалистов при погребении императрицы Анны Иоанновны, которую хоронили на 68-й день после смерти, особенно учитывая тот факт, что тело было выставлено в ее Летнем дворце для прощания в открытом гробу даже в последнюю неделю. О хорошей сохранности тела императрицы Елизаветы Петровны оставил воспоминания П. Н. Трубецкой, записавший в дневнике 5 февраля 1762 г.: «Любопытства достойнаго вещь, что тело до сих пор, почитай, никакого тления подвержено не было кроме уст, и то только что почернели. У рук концы пальцев ссохлись, как у мощей, протчее тело натуральной белизны и мягкости, только что холодно, в суставах везде сгибалось и ничего не окостело…»[485] Очевидно, хорошая сохранность тела была обеспечена действиями по консервации его, т. е. бальзамирования.

При бальзамировании предполагается изъятие внутренних органов, а к императорским останкам отношение было соответствующее, поэтому царские органы закладывались в отдельные сосуды: сердце – в серебряную урну, представлявшую вазу со спиртом, закрытую крышкой, которую запаивали, а прочее, так называемую «утробу», – в дубовый ящик, внутри выложенный свинцом с запирающейся выдвижной крышкой. И урна, и ящик обшивались черным сукном и перевязывались серебряным шнуром. Оба сосуда с царскими внутренностями оставались в комнате бальзамирования до своего особого погребения под присмотром часового.[486]

Одеяния усопших монархов

После произведенной консервации усопшего облачали в погребальное платье. Во времена Петра I от таких церемониальных одеяний как становый кафтан, бармы и пр. отказались в пользу более утилитарного европейского платья. Петра I первым из российских правителей хоронили в красном камзоле, жилете и ботфортах. Его внука Петра II, скончавшегося в Москве 19 января 1730 г., сначала одели в белые одежды по русской традиции, а потом облачили в «богатейший кафтан с Андреевской лентой через плечо».[487]

На набальзамированное тело императора в XIX в. надевали генеральский мундир. Первым императором, похороненным в мундире, стал Петр III, правда, это был офицерский мундир голштинского драгуна,[488] но такой выбор одежды, явно неподходящей для российского императора, умершего, согласно официальной версии, естественной смертью, был определен конкретной ситуацией. Очевидно, новой императрице Екатерине II в ее желании снизить церемониал до степени обыкновенных похорон простого человека хотелось подчеркнуть и его «иностранное» положение.

Однако в дальнейшем военная униформа, вернее генеральский мундир – стала обязательной погребальной одеждой российских самодержцев. На императоров накладывали орденские знаки. Конечно, император был вправе оставить последнюю волю, оговорив и то, как он хотел бы выглядеть в момент своего последнего официального «выхода». Например, император Александр II был одет в мундир Преображенского полка, шефом которого с момента его создания традиционно считался государь, но на груди у него не было знаков отличия. Незадолго до смерти он говорил М. Палеологу: «Когда я появлюсь перед Всевышним, я не хочу иметь вида цирковой обезьяны. Не время тогда будет разыгрывать величественные комедии».[489] Желание усопшего было выполнено. По посмертному изображению монарха в гробу можно судить о том, что на груди его лежат часы и нет никаких воинских знаков.

Великим князьям полагался военный мундир в зависимости от звания усопшего. На женщин надевали парадное, обычно светлое платье. В этом отношении «основным», т. е. образцовым для подобных случаев, стал церемониал погребения цесаревны Анны Петровны, составленный графом Ф. Санти в 1728 г.: «…тело покойной одето в серебряное глазетовое платье с длинным шлейфом, вокруг обшитое золотым флером, сверху надета лента ордена Св. Екатерины, но без креста».[490] За неимением достойных примеров для составления ритуала и в связи с тем, что он не отыскал церемониалов погребения малолетних дочерей Петра I, в составлении которых мог принимать участие их отец, граф Санти вынужден был руководствоваться примерами иностранных

Император Павел I на смертном одре. Гравюра XIX в.

государств, в первую очередь австрийского и французского, «как славнейших дворов», всегда являвшихся ориентирами в организации придворной жизни в России с начала XVIII в. Императрица Елизавета Петровна была одета в «богатое парчовое платье с золотыми травами по серебряной земле»,[491] что в переводе на современный язык означает: платье было из серебряной парчи с вытканными на ней золотыми нитями узорами. Екатерина II была «облачена в русское платье из серебряной парчи с золотой бахромой с поэндишпаном и длинным шлейфом».[492] Императрица Мария Федоровна сама одела свекровь с помощью комнатных девиц и камердинеров, помогавших ей несколько раз поднимать тело для надевания платья.[493] На императрице Елизавете Алексеевне было «платье белое, русское, глазетовое, гарнировано (украшено. – М. Л.) питинетом (кружевом. – М. Л.) с серебром, сверху орден Андрея Первозванного – звезда и лента»,[494] на руках – белые лайковые перчатки, на ногах – белые атласные башмаки. В подобном русском платье из серебряного глазета с длинным шлейфом хоронили императрицу Марию Федоровну в 1828 г.[495]

Одетое и набальзамированное тело укладывали на парадный одр или кровать, служившую монарху при жизни, обитую малиновым бархатом и серебряным флером, подбитым золотым газом и с такими же вензелями покойного, и относили в Почивальную, где продолжалось дежурство и чтение Евангелия.

Следующим актом похоронного действа было перенесение тела в Тронную комнату, для чего там снимали трон, и, после утверждения новым императором церемониала, в назначенный день и час вся царская фамилия собиралась в спальне, где уже находился Санкт-Петербургский митрополит с членами Святейшего синода, придворным духовенством и певчими. Всем раздавались свечи. Пожалуй, самым важным моментом данной церемонии было возложение на главу усопшего монарха специальной погребальной короны, что выводило действо на уровень акта, сходного с коронованием и значительно отличало императорские похороны от погребения любого из его подданных. Верховный маршал подносил на золотой глазетовой подушке новому монарху специально изготовленную корону, которую его величество надевал на голову усопшего родителя или родственника.

Погребальные короны

Придворному ювелиру заказывали после смерти монарха две серебряные вызолоченные короны по форме императорской, одну – для возложения на главу усопшего государя, а другую – для несения в Печальном кортеже. Вопреки распространенной версии об использовании только драгоценных металлов и камней в XIX в., короны делали из серебра и золотили, они были простыми, «без каменьев, внутри. малиновые бархатные шапки, подбитые атласом»,[496] впрочем, и Большая Императорская корона также имела внутреннюю малиновую бархатную шапочку. Этот венец предназначался для надевания на голову усопшего монарха, и в нем правителя хоронили.

Специальные похоронные венцы надевали на голову усопших. В этом деле могли возникнуть и некие затруднения, как это случилось, например, после смерти императрицы Елизаветы Петровны.[497] Вначале ее голову украшала корона с многочисленными бриллиантами, но потом ее сменила специально сделанная траурная золотая корона, в которой императрицу и похоронили. Работа над погребальным венцом была поручена ювелиру Георгу Фридриху Экарту, но его постигла неудача: его корона оказалась мала, потому что голова покойной императрицы распухла, и надеть на нее украшение оказалось невозможно. Данным обстоятельством воспользовался соперник Экарта ювелир Жереми Позье, сделавший погребальную корону на винтах и сам с помощью щипчиков расширивший нижний обруч до необходимого размера, осуществив, таким образом, пригонку короны прямо на голове усопшей. Несмотря на то что отреставрированная бриллиантовая корона Экарта все же занимала свое место среди регалий Елизаветы Петровны, возложенная на специальный табурет рядом с ее гробом, оплошность Экарта позволила Позье потеснить конкурента.

Во время подготовки к совместным похоронам Екатерины II и Петра III уже 17 ноября 1796 г. «художники Теремины» (братья Пьер-Этьен и Франсуа-Клод Термен) подали счет за изготовление двух императорских золотых корон,[498] скорее всего, ювелиры Термен делали короны для украшения головы усопших в гробу. На голову Екатерины II и Петра III по церемониалу, утвержденному императором Павлом Петровичем, возлагали Императорскую корону, которую перевозил А. Б. Куракин из Зимнего дворца в Александро-Невский монастырь и обратно. Павлом I было дано особое указание относительно возложения короны на голову Екатерины II: «Когда Castrum Doloris и траурная зала будут готовы, то по приказу их императорских величеств тело камергеры положат в гроб, ее императорское величество наложит на тело усопшей корону, тело будет перенесено в Печальную залу и поставлено будет на Castrum Doloris».[499]25 ноября назначенные чины собрались в комнату перед кабинетом императора для принятия короны, которую нес вице-канцлер князь А. Б. Куракин с ассистентами. Торжественная процессия перевезла корону в Александро-Невский монастырь.[500] Император вошел в царские врата, взял с престола приготовленную корону, возложил на себя и потом, подойдя к останкам родителя своего, снял с главы своей корону и при возглашении вечной памяти положил ее на гроб почившего императора. Церемония происходила утром, а в 12 часов пополуночи того же дня назначено было перенесение короны для надевания на голову Екатерины с такой же церемонией, как возлагали ее на гроб Петра III те же особы.[501] Это была «регалия», однако существовала и погребальная корона, которую императрица Мария Федоровна возлагала на главу усопшей императрицы.[502]

Считается, что возложением Большой Императорской короны на гроб Петра III, император Павел I, серьезно относившийся к вопросам церемониала, в траурных мероприятиях, посвященных его матери Екатерине II, соединил условно и коронационные торжества по отношению к своему отцу: возложив корону на гроб своего отца, он компенсировал лакуну – недостающий элемент в государственных ритуалах, – не осуществленную коронацию Петра III. После того как были соблюдены все формальности, император Павел Петрович восстановил справедливость: во-первых, он соединил семью – отца и мать, во-вторых, он перезахоронил тело отца согласно статусу покойного и сложившейся традиции в усыпальнице Российских императоров Петропавловском соборе. Трудно сказать, насколько утверждение о посмертной коронации Петра III верно, ибо возложение короны на голову монарха и возложение второй короны на гроб усопшего вполне соответствует российской и международной практике королевских, царских и императорских похорон того времени. Для определения статуса монарха требуется присяга, принимаемая его подданными, и день ее принятия является отправной точкой для отсчета времени его правления. Собственно коронация как театрализованное государственное действо является великим представлением театра власти, но ничего не добавляет к титулу правителя. Однако наличие нескольких корон, причудливо применяющихся в церемониях, когда каждое движение, каждая деталь не случайны, а наполнены глубинным смыслом, заставляет задуматься об особенности данного церемониала.

Ювелир Пьер-Этьен Термен делал погребальную корону и для самого императора Павла I.[503] Корону на голову отца возложил 16 марта 1801 г. Александр I при переносе тела убитого императора в Тронную залу из Опочивальной.[504]

Л. Кузнецова в своей монографии, посвященной ювелирам, работавшим по Высочайшему заказу, в главе о погребальных коронах для Екатерины II, Петра III и Павла I пишет: «Трудно утверждать с уверенностью, уцелели ли эти погребальные венцы, когда после 1917 г. вскрывались в Петропавловском соборе гробницы членов рода Романовых».[505] В том, что происходило в Петропавловском соборе после его закрытия в 1919 г. в течение нескольких следующих лет, существует масса неясностей, но о вскрытии захоронений Павла I, Екатерины II и других императоров говорить не приходится. Множество слухов и мифов окружает эту тему, однако автор данной работы считает, что, скорее всего, вскрытий царских захоронений в послереволюционное время не происходило, в противном случае в руках исследователей рано или поздно оказались бы документы, подтверждающие сей факт, однако таких документов не имеется. Известные вскрытия склепов, производившиеся в Петропавловском соборе, были обусловленными конкретными причинами и исследователям известны.

В случае с императрицей Елизаветой Алексеевной, умершей вдали от столицы, погребальная корона была отправлена навстречу кортежу. Архиепископ Тульский и Белевский Дамаскин возложил корону, привезенную действительным тайным советником А. М. Гедеоновым, на голову императрицы, дамы «способствовали к укреплению оной».[506] В связи с решением запаять свинцовый гроб из-за жары 9 июня 1826 г. кортеж остановился в женском монастыре Святого Духа под Новгородом. Так как свинцовый гроб находился в деревянном гробу, открыли оба гроба, сняли с лица маску, переменили атласную наволочку с подушки и ароматную подушку в гробе, привели в порядок головной убор усопшей. Духовник Алексей Федотов возложил золотую корону на голову Елизаветы Алексеевны, ее укрепили, и гроб запаяли.[507] После смерти императрицы Марии Федоровны (1828 г.) погребальную корону на ее голову возложила ее невестка императрица Александра Федоровна.[508]

И.-В. Кейбель в 1855 г. выполнил погребальную корону для Николая I, но та не подошла по размеру, и ее вернули ювелиру для изготовления орденов и медалей.[509] При похоронах императора Александра II, согласно его пожеланию, погребальная корона не использовалась.[510]

Погребальная корона (для несения на гробе) императрицы Марии Федоровны

Кроме погребальной короны, надеваемой на главу усопшего монарха, другая корона украшала гроб покойного императора или императрицы в основном во время Печального шествия, являвшегося апофеозом всего растянутого во времени прощания с покойным самодержцем. Эта корона могла быть использована и в последующих подобных ситуациях. Так, корона, изготовленная для похорон императрицы Марии Федоровны (1828 г.), впоследствии применялась в погребении императриц Александры Федоровны (1860 г.) и Марии Александровны (1880 г.).[511] Похороны Марии Александровны стали последними похоронами императрицы в Российской империи.

Церемониал перенесения тела в Тронную комнату

Когда погребальная корона (во второй половине XIX в. от нее отказались) была надета, после Литии и при чтении «Святый Боже» генерал-адъютанты покойного (во второй половине XIX в. – великие князья) поднимали парадный одр и переносили в Тронную, где его ставили на ступени под балдахином, головой к государственному гербу. Около одра придворные псаломщики устанавливали свечи в подсвечниках. Процессию открывали священники, за телом следовали члены семьи и ближайшее окружение. После панихиды у ног покойного устанавливали два аналоя, на одном из которых лежал образ, на другом – Евангелие. Между аналоями стоял столик с кутьей. Царское тело покрывали порфирой. Дежурство тела монарха, начатое в Почивальной, продолжалось и в Тронной комнате. Так было во второй половине XVIII и в XIX вв.

Однако жизнь могла вносить свои коррективы в формирование придворного церемониала. После смерти юного Петра II в Москве в 1730 г. тело первоначально было выставлено в его собственных апартаментах в Слободском дворце на богатой кровати на возвышении, покрытом персидскими коврами с золотом, и туда уже был допущен народ для прощания, а из Опочивальной тело было перенесено в Печальную залу, минуя Тронную.[512] О порядке перенесения в Тронную и Печальные залы императрицы Анны Иоанновны сведений по материалам Экспедиции церемониальных дел не сохранилось.[513]

Образцовым церемониалом, благодаря трепетному отношению к вопросам этикета императора Павла Петровича, служили похороны Екатерины II. Хотя тело императрицы медицинскими чинами было найдено «столь переменяющимся», что показалось «приличным» сократить время выставления его, медикам приказали произвести осмотр тела и поспешно сделать, что «к сему случаю принадлежит»,[514] о чем необходимо донести в Печальную комиссию. Останки, уже одетые в парадное погребальное одеяние, были украшены знаками орденов Св. Андрея Первозванного, святого Георгия и святого Владимира – через плечо, а Св. Александра Невского – на шею. Все орденские знаки, так же как и платье, императрица Мария Федоровна лично надела на свою свекровь.[515]

Тело Екатерины II оставалось в Опочивальне до 15 ноября, при нем находилась невестка покойной, помимо нее полное дежурство несли фрейлины и придворные кавалеры. Каждый день проходила служба по обряду православной церкви. 15 ноября состоялось перенесение усопшей императрицы в Тронную комнату на парадную кровать, установленную на специальном троне (возвышении), в переносе участвовали восемь камергеров. Кровать была драпирована малиновым бархатом с посеребренным флером с золотой бахромой и кистями. В головах был вышит золотом Российский императорский герб, по бокам кровати – вензель Екатерины II.[516]

Земная жизнь императора Павла Петровича закончилась в его новой резиденции Михайловском замке, ставшем и местом прощания с его телом. Павел I был перенесен в Тронную комнату Михайловского замка 16 марта 1801 г., т. е. на пятый день смерти.

В случаях, когда императоры умирали вдали от столицы, перенос тела из Опочивальной комнаты в Тронную не производился по понятным причинам. Так было при похоронах императоров Александра I (1825 г., место смерти – Таганрог) и Александра III (1894 г., место смерти – Ливадия); императриц Елизаветы Алексеевны (1826 г., место смерти – Белев) и Александры Федоровны, скончавшейся в 1860 г. хоть и недалеко от Санкт-Петербурга, в Царском Селе, но все же не в столице.

До середины XIX в. гроб с покойным императором стоял в Тронной зале обычно девять дней, здесь же начинался доступ публики к поклонению. Так, например, для прощания с императрицей Екатериной II допускаемы были ежедневно все желающие обоего пола, кроме крестьян. Особо оговаривался порядок прощания представителям обоих полов: женщинам предписывалось подходить к телу справа, мужчинам – слева. За соблюдением порядка внимательно наблюдали церемониймейстеры, а также митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Гавриил и гофмаршал. Допуск к руке осуществлялся с 9.00 до 13.00 и с 15.00 до 20.00.[517]

Даже в случае с императором Павлом Петровичем, когда потребовалось большое умение специалистов для сокрытия следов, оставленных на его теле убийцами, народ для прощания был допущен. Время «допущения к поклонению» точно такое же, как и в предыдущем случае: с 9.00 до 13.00, затем делался перерыв до 15.00, когда начинался вечерний допуск, продолжавшийся до 20.00.[518] Но проходившие мимо гроба императора не могли видеть многого: только подошвы его ботфорт и поля огромной треуголки, надвинутой на лицо покойного. Задерживаться у гроба не разрешалось.[519]

Супругу Павла Петровича императрицу Марию Федоровну переносили из Опочивальной в Тронную комнату, ибо церемониал соблюдался со всеми тонкостями и при погребении императриц-соправительниц, 28 ноября 1828 г., на пятый день после смерти, при церемонии присутствовали император, императрица и все придворные кавалеры и дамы. При духовной церемонии восемь камергеров при помощи четырех камер-юнкеров, поддерживавших шлейф, в сопровождении их величеств и знатных особ перенесли тело с парадной кроватью в Тронную комнату и поставили на приготовленное возвышение, обычно именуемое в подобных случаях троном. Почетный караул состоял из синих кирасир,[520] гренадер дворцовой роты, в ногах находились четверо камер-пажей. Внутри Тронной Малиновой комнаты, обитой по случаю траура черным сукном, находился караул кавалергардов, а перед Фонариком[521] дежурили кирасиры. На следующий день попускались к руке для прощания всякого чина люди с 11.00 до 14.00 и с 15.00 до 19.00.[522]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.