Рождение, брак и смерть

Рождение, брак и смерть

Майя вступали в брак в раннем возрасте: мальчики, как правило, в восемнадцать лет, девочки – в четырнадцать. Сразу после ритуальных торжеств в ознаменование достижения зрелости – четырнадцать лет для мальчиков и двенадцать для девочек – родители начинали задумываться о партнерах для своих детей. Как отмечалось ранее, их выбор был ограничен запретами на брак с лицами, носившими то же родовое имя. Поскольку, как свидетельствуют ранние испанские хроники, во времена завоевания испанцами на всем Юкатане насчитывалось всего лишь порядка 250 семей, носивших имена по отцовской линии, ограничения эти порой сводили на нет многие матримониальные планы.

Как и большинству важных обрядов майя, торжествам по случаю достижения зрелого возраста предшествовал период (в данном случае трехдневный) поста и сексуального воздержания для родителей и других участников церемонии. С большой долей вероятности можно предположить, что эти торжества являлись важным событием для всей общины, и родители всех детей в складчину брали на себя все расходы. Отдельными группами мальчики и девочки в сопровождении родителей и участников торжества собирались на выбранном для этого случая дворе – по мнению одних авторов, во дворе местного храма, по мнению других – во дворе крестного отца. Там, на ковре из листьев, сидели четверо старейшин клана – по одному на каждом углу квадратной площадки – и держали в руках концы веревок, ограждавших по периметру этот квадрат. Внутри стояли дети, обратив свои взоры на жреца, сидящего, скрестив ноги, рядом с жаровней.

Каждый ребенок по очереди подходил к жрецу, который вручал ему из стоящих рядом с ним блюд пригоршню маисовой муки и несколько щепок копалового дерева. И то и другое ребенку полагалось бросить в жаровню. Затем, согласно некоторым вариантам проведения церемонии, ребенок приглашался исповедаться в своих грехах и самим этим поступком заслуживал их отпущения. Жрец читал лекцию об обязанностях зрелого человека, а четверо старейшин, державших веревки, давали детям пространные наставления на ту же тему. После этого жрец совершал помазание каждого ребенка чистой водой, и с детей торжественно снимали детские амулеты. Ими были белая бусинка, закрепленная при рождении на темени мальчика, и небольшая ракушка, которую также при рождении привязывали на талию девочке.

На этом церемония заканчивалась, жрец передавал жаровню и веревки помощнику, который относил их на окраину деревни и там оставлял. Майя верили, что вместе с этими предметами он уносит изгнанных из детей демонов. Со двора выметали листья и раскладывали циновку с тем, чтобы какой-нибудь из демонов, решивших вернуться назад, не узнал этого места. Общая пирушка, как можно предположить, завершала праздник.

После этого родители детей начинали думать об их браке. Для того чтобы брачный союз был удачным, они прибегали к услугам профессионального сводника, носящего на языке майя название «ат атанзахоб». Он должен был не только определить подходящих друг другу партнеров, но и сделать ряд сложных астрологических расчетов. Предстояло изучить гороскопы мальчика и девочки и убедиться, что они подходят друг другу, после чего следовало тщательно выбрать благоприятный день для свадьбы. Родители невесты извлекали определенную выгоду из этой сделки. Они получали от отца жениха приданое, главным образом одежду, а зять должен был жить с ними и помогать в домашнем хозяйстве в течение пяти – семи лет после женитьбы. Молодые жили в небольшой хижине рядом с домом отца невесты.

В выбранный в качестве благоприятного для торжества день обе семьи собирались в доме родителей невесты. Там жрец читал над женихом и невестой молитвы и благословлял их. Он также сообщал о брачных условиях, делая особый упор на причитающихся денежных суммах и продолжительности сроков работы жениха на своего будущего тестя. Происходил обмен подарками, и все рассаживались пировать и веселиться. На следующий день работа продолжалась как обычно, у молодоженов не было медового месяца.

Институт брака у майя, несомненно, существовал ради воспроизведения потомства. Майя любили большие семьи. Подобное отношение было, видимо, подсознательным, ибо уровень детской смертности был высок, да и смертность среди взрослых также была значительной. В двадцати милях от восточного побережья Юкатана на острове Козумел находится храм богини луны Иш Чель, которая также была богиней беременности. Беременные женщины на каноэ совершали паломничества на остров и просили помощи при родах. Страдающие бесплодием женщины также отправлялись туда, молились и оставляли подношения, прося даровать им возможность иметь детей. По-видимому, майя верили, что половые сношения во время беременности не только допустимы, но и необходимы, на том основании, что женщине для развития плода требуются регулярные поступления мужской семенной жидкости. Они также считали, что время зачатия ребенка существенным образом влияет на его будущую жизнь. Определенных неблагоприятных дней следовало избегать. При составлении гороскопа ребенка жрецы учитывали дату зачатия и дату рождения.

Британский археолог Эрик Томпсон приводит цитату из летописи XVII века с описанием существовавшего у майя интересного ритуала при рождении ребенка:

«Под звуки молитв о здоровье и благополучии ребенка его пуповину подготовленным специально для этого случая ножом из обсидиана (который после совершения обряда бросали в реку) обрезали над выкрашенным в разные цвета початком маиса. Окровавленный початок коптили, в положенное время из него извлекали зерна и сажали их якобы от имени ребенка. Собранный урожай высаживали вновь, а полученный после этого увеличившийся урожай, часть которого отдавали жрецу, служил для поддержания ребенка, пока тот, повзрослев, не сможет сажать самостоятельно. Считалось, что таким образом он добывал себе пищу не только в поте лица своего, но и проливая кровь».

Через несколько дней после рождения голову ребенка стягивали специальным приспособлением, которое, как отмечалось выше, должно было придать его черепу считавшуюся красивой плоскую форму. К этому приспособлению привязывали шарик из смолы, который постоянно висел перед глазами ребенка, способствуя развитию у него косоглазия, также считавшегося признаком красоты. Кроме того, в младенчестве ребенку прокалывали мочки ушей, нос и губы, где впоследствии предстояло носить украшения.

Фогт описывает связанные с рождением обычаи, существующие в наше время в Зинакантане. Роды принимает повивальная бабка, при родах присутствуют муж и некоторые из его родственников. Во время родов и после них все, кроме матери, пьют ром. Пуповину (которую отрубают мачете) и плаценту заворачивают в тряпку и закапывают во внутреннем дворике дома. Сразу после того, как повивальная бабка оботрет ребенка сухой тряпкой, она моет матери волосы.

Вскоре после рождения ребенка начинают знакомить с орудиями труда, которыми он будет пользоваться в жизни. Мальчика заставляют стискивать в кулачке сажальный кол, мотыгу, серп и другие орудия; девочке дают «мано», орудие, использующееся для помола маиса, и части ткацкого станка. После родов мать три раза с интервалом в два дня парится в бане. В баню ее сопровождает повивальная бабка, которая растирает ее тело миртовыми и лавровыми листьями. Помимо этого в течение четырех или пяти дней после родов никому не положено уделять внимания ни матери, ни ребенку. Это, по-видимому, делается для того, чтобы не привлечь к новорожденному злых духов. Мать также завязывает на запястьях и лодыжках младенца веревки, чтобы душа не покинула тело ребенка.

У живших в классический период майя обряд, аналогичный существующему сегодня у жителей Зинакантана, использовался для ознакомления ребенка с предстоящими ему в жизни видами деятельности. Знакомить ребенка с различными орудиями труда и другими предметами полагалось «крестному отцу». На столе раскладывали девять предметов. Крестный отец, держа ребенка у бедра, обходил вокруг стола девять раз, каждый раз показывая ребенку новый предмет. Подобную процедуру с девочкой проделывала «крестная мать».

В положенное время ребенку давали имя. Жрец с особой тщательностью выбирал благоприятный для этой церемонии день, ибо именам придавалось огромное значение, считалось, что они обладают магической силой. У каждого майя было четыре имени. Одно, соответствующее даваемому у нас при крещении имени, являлось его личным именем, которым его нарекали на церемонии. Вторым было родовое имя семьи его отца. Затем следовало родовое имя семьи матери, а чаще комбинация из родовых имен семей матери и отца. И наконец, ему давали прозвище, под которым он, как правило, и был известен. Это прозвище употреблялось очень часто, личное же имя должно было, как считалось, сохранять свою первоначальную силу, и потому его знали всего несколько человек и им редко пользовались. Мужские личные имена начинались с «Ах», а женские – с «Иш». При вступлении в брак брали новое имя, состоявшее из отдельных частей имен мужа и жены.

Смерть вселяла ужас в майя. Они рассматривали ее как переселение души из привычной для нее обстановки туда… куда никому не известно. Для души было уготовано большое количество разновидностей рая и ада, но ее истинное состояние в них было не ясно. Майя, как и большинство первобытных людей, старались придерживаться известных им фактов, не рискуя вникать в непознанное. Епископ де Ланда, первый христианский епископ на Юкатане, описал их «огромный и всепоглощающий страх смерти; все их богослужения проводились лишь с единственной целью расположить к себе богов, чтобы те даровали им здоровье и жизнь… когда кто-то умирал, они днем молча проливали слезы, а ночами рыдали в голос». По мнению фон Хагена, майя считали смерть антиобщественным явлением, чем-то вроде социального осквернения. Это можно объяснить тесными связями, существовавшими между отдельными членами общества майя. Практически все делалось сообща. И потому смерть лишала общество его работоспособного члена, и остающимся приходилось брать на себя выполнение его работы.

Умирающий обычно исповедовался жрецу, помогая тем самым рассеять связанные со смертью злые чары. На пользование орудиями труда и другими вещами умершего накладывался запрет, их либо хоронили вместе с ним, либо уничтожали. Перед похоронами покойнику в рот клали нефритовые бусины или подобные им предметы, которые должны были служить умершему деньгами в загробном мире. В могилу также помещали горшки с едой и напитками. Несомненно в первую очередь сострадание к умершему побуждало родственников делать это с тем, чтобы покойный ни в чем не испытывал недостатка в новой жизни, но не последнюю роль тут играло и желание обезопасить себя от появления призрака умершего, если тому будет чего-то не хватать.

Приготовления к погребению представителей знати были более тщательными по той простой причине, что у них было больше имущества. Вместе с ними хоронили их драгоценности и украшения, богатую одежду, оружие, столовую утварь, большое количество еды, любимую собаку и, кроме того, свиту рабов, каждый из которых имел орудия труда своего ремесла, с тем чтобы он мог продолжать служить своему хозяину в будущей жизни, так же как и на земле.

Представителей знати часто кремировали, простых же людей обычно закапывали под полом их хижин. После нескольких произведенных таким образом погребений живущие в ней покидали хижину и она считалась семейной гробницей.

Считалось, что в загробной жизни умершим не суждено быть вознагражденными за испытанные в этой жизни лишения. Они не вознаграждались и не наказывались в зависимости от того, какую жизнь они вели. Они продолжали ту же жизнь, что и на этом свете. Крестьянин продолжал трудиться как крестьянин, человек благородного происхождения оставался человеком благородного происхождения, а раб – рабом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.