Выводы главы

Выводы главы

Выше было показано, что к моменту встречи с В. Г. Чертковым философская доктрина Л. Н. Толстого уже полностью сформировалась и включала в себя несколько принципиально важных для Л. Н. Толстого положений, которые кратко можно представить следующим образом:

а) тотальное отрицание церковного учения и мистической составляющей христианства вообще;

б) построение новой доктрины, которой Л. Н. Толстой попытался придать статус «истинного христианства» и ядро которой составляет достаточно произвольная интерпретация Нагорной проповеди, облеченная в форму учения о «непротивлении»; при этом важно, что писатель не открывает для себя истины христианской веры, а толкует Евангелие в нужном для себя ключе, фактически создает свою собственную религию и ее учителя;

в) призыв к построению Небесного Царства на земле, которое носит достаточно неопределенный характер и связано не с насильственными преобразованиями, а с духовным перерождением личности;

г) ярко выраженная социальная окраска.

Неизвестно, какое в дальнейшем распространение получили бы взгляды Л. Н. Толстого, если бы не встреча в октябре 1883 г. с В. Г. Чертковым. Именно В. Г. Черткову принадлежит исключительная, можно сказать, ключевая роль в формировании нового «имиджа» Л. Н. Толстого как выразителя общественного мнения России и Европы в борьбе с «произволом самодержавия» и «церковным гнетом».

Однако проведенное исследование показало, что не В. Г. Чертков повлиял решительно на Л. Н. Толстого в процессе формирования антицерковной позиции последнего: в момент встречи мировоззрение В. Г. Черткова не носило ярко выраженного адогматического характера, так как формировалось под влиянием взглядов евангеликов. Только в результате двухлетнего общения с писателем и переписки с ним Чертков отказывается от своих взглядов на Личность Христа, от веры в Его Божественное достоинство, Его Воскресение, смысл Его искупительного подвига. Об этом убедительно свидетельствует переписка 1884–1885 гг. В этом смысле вряд ли прав А. Фодор, утверждая, что еще до встречи с Толстым у Черткова имелись какие-то определенные планы, связанные с желанием конъюнктурного использования личности писателя и его имени.

Только став полным идейным союзником Толстого, а затем и лидером нового издательства «Посредник», В. Г. Чертков постепенно приступает к одной из главных задач своей жизни – формированию своеобразной монополии на личность Л. Н. Толстого. Именно Чертков придал доктрине писателя протестный характер, превратил ее в мощный инструмент политической и антицерковной борьбы.

Эта монополия распространялась, таким образом, на трансляцию идей Толстого всему читающему миру, издание его произведений, хранение рукописей при жизни писателя и право распоряжаться ими после его смерти.

Своей особой ролью В. Г. Чертков пользовался очень эффективно благодаря связям при русском дворе, в кругах английской аристократии и в среде английских религиозных деятелей, близких к сектантам, а также благодаря тесным контактам с социал-демократами.

Эффект деятельности В. Г. Черткова становится понятен в большей степени «извне», а не «изнутри»: именно благодаря ему Л. Н. Толстой становится «единственным человеком в России, которого царь со всей своей «командой» не смеет коснуться», и из всемирно известного писателя превращается во всемирный пиар-феномен: «Никакой другой писатель столь определенно не претендовал на престиж в равной степени в своей беллетристике, как и в философских трактатах»[952].

Окончательный контроль над личностью писателя В. Г. Чертков получил после подписания Л. Н. Толстым своего завещания и специальной записки, которая формальную наследницу, А. Л. Толстую, превращала в фиктивного правопреемника, а Черткова делала реальным наследником всей интеллектуальной собственности писателя. Версия появления этого завещания, изложенная в поздних произведениях В. Г. Черткова, является сознательным и хорошо продуманным вымыслом.

Представляется, что суть трагедии В. Г. Черткова заключается в «ставрогинской» оторванности от своих родных корней, органической почвы, оторванности аристократа, дерзнувшего идти своим путем и населившего родную землю своими «эманациями» – толстовцами, которым Россия, ее история и культура были, в сущности, чужды, сколь бы старательно они ни рядились в крестьянские одежды.

В. Г. Чертков – своеобразный ключ к пониманию толстовства, но не Толстого: при противопоставлении этих двух людей, во все время своей дружбы подчеркивающих духовную близость, сразу бросается в глаза разница в масштабе личности, душевной глубине. В. Н. Ильин в своей книге о Толстом высказал предположение, что острота религиозных переживаний писателя и их внешнее выражение не соответствовали в жизни Л. Н. Толстого друг другу[953], но, к сожалению, именно В. Г. Чертков способствовал тому, что «богоискательский» мотив в творчестве писателя, сомнения и вопросы постепенно стали уступать место безапелляционно-агрессивному сопротивлению «режиму».

Однако представление о Толстом, которое возникло у его современников к началу XX в., было глубоко обманчивым. Духовные поиски писателя, которые были облечены в форму «доктрины», субъективно для него самого не привели к какому-либо определенному жизненно значимому результату. Об этом ярко свидетельствуют материалы дневников Л. Н. Толстого последних десяти лет жизни – острота поднимаемых в них вопросов, растерянность, стремление найти приемлемый для себя выход к концу жизни писателя только усиливаются. Это проницательно заметил В. В. Розанов, так квалифицируя веру Л. Н. Толстого: «…что я верю в какого-то Бога, это я чувствую; но в какого Бога я верю – вот что темно для меня»[954]. Но вокруг Л. Н. Толстого уже существует «полоса отчуждения» – можно сделать вывод, что задолго до астаповских дней 1910 г. существовало плотное кольцо около Толстого, которое представляло собой хорошо организованный контроль с четко отлаженной системой слежения.

Деятельность В. Г. Черткова – фактор субъективный в вопросе о генезисе толстовства: очевидно, учение Л. Н. Толстого возникло без его участия и уже было реальностью жизни Л. Н. Толстого к моменту их встречи. Поэтому, уяснив роль В. Г. Черткова в распространении этого учения, можно перейти к важнейшему вопросу данной работы, а именно церковной и государственной реакции на деятельность писателя.