Жизнь как сон

Жизнь как сон

Евреи, да и не только они, хорошо знают, что значит жить в диаспоре. Жизнь у себя дома, на родине, и жизнь на чужбине принципиально отличны между собой. В первую очередь потому, что жизнь в изгнании неестественна, она преисполнена трудностей и проблем. Однако именно там человек может обрести подлинную свободу, неожиданно для самого себя.

Для людей нормально жить на родине. Их мышление, политическая активность, поведение в повседневной жизни — словом, вся их разнообразная деятельность там — естественны и являются само собой разумеющимися. Но, парадоксальным образом, свободный человек в своей стране оказывается в двойном плену: он ограничен не только границами своей родины, но и теми стандартами, которые задает ему нормальный ход повседневной жизни.

Жизнь в диаспоре ненормальна, ее можно уподобить сну. В основе любого сна лежат элементы реального мира — человеку не приснится то, с чем он так или иначе не сталкивался наяву, — однако связи между ними вполне могут выходить за рамки возможного. Так, во сне человек может с легкостью совладать с тем, с что ему не под силу, проявлять качества, недоступные ему когда он бодрствует.

Разумеется, есть немало вещей, которых остаются недосягаемыми для изгнанников, но все же в этом состоянии люди могут создавать на основе естественных для них реалий новые комбинации, которых не встретишь в "нормальном" мире. Пребывая за пределами родной страны, ощущая свою чужеродность окружающему обществу, мы поневоле увязаем в этом мире, где причудливо переплетены мечты и реальность. Изгнание способствует творчеству; немало людей, живи они на родине, никогда не развили бы в себе творческих способностей, скованные по рукам и ногам нормами и ограничениями своей страны.

В качестве примера можно привести судьбу Наполеона: останься он на Корсике, он не стал бы императором Франции. Прадед Пушкина — что бы он делал у себя на родине? Зато в далекой России он стал армейским генералом, придворным, а его потомок — знаменитым поэтом.

В этом сне наяву люди не теряют, однако, свободу выбора: они могут направить свои новые возможности на добро или же обратить их во зло. Человек в изгнании может опуститься: достойная женщина — стать проституткой, честный мужчина — присоединиться к преступному миру. Часто такие люди не понимают, что с ними произошло; кажется, что кошмарный сон выбросил их за пределы приличного общества.

Не только отдельные личности, но и целые народы, пребывая в изгнании, могут достигать того, чего не были бы способны добиться на родине. Там, в своем отечестве, живут философы, ученые, рабочие, крестьяне, разбойники и полицейские. В нормальной стране только 10 % населения обладают интеллектуальным уровнем выше среднего и могут рассматриваться как носители культуры. Остальные — потребители, которые находятся на среднем уровне или ниже его и не испытывают никакого желания выйти за пределы знакомой им с детства среды. Но в изгнании люди вынуждены действовать неестественным образом, не так, как они вели бы себя на родине.

Я сравниваю жизнь в диаспоре со сном, поскольку она включает в себя множество иррациональных факторов. На чужбине люди могут изменить самих себя и достичь целей, о которых они и не мечтали бы, пребывая в своей стране. Когда в таком положении находится не один человек, но целый народ, как произошло с евреями, то, парадоксальным образом, исключение становится нормой. Неестественный образ жизни евреев в диаспоре сделал их гораздо более одухотворенным народом, чем те, нормальные, которые не покидали свою землю.

За время сна люди обычно видят несколько различных сновидений. Так и народ не может переживать один и тот же сон в течение двух тысяч лет, особенно если его представители живут в столь разных обществах, как Вавилония и Египет, средневековая Испания и капиталистическая Германия, мятущаяся Россия и раздобревшие Соединенные Штаты Америки. Но ни в одном из этих обществ еврейский народ не переставал грезить наяву.

Еврейская "жизнь во сне" пошла на пользу всему миру. В среде нашего народа было множество талантливых людей, но основные достижения евреев не измеряются числом получателей Нобелевской премии и не сводятся даже к Священному Писанию. Речь идет о генерировании идей в самых разных сферах: религиозной, общественной, культурной и научной.

Разные народы, оказавшись в изгнании, не грезят об одном и том же. Их сны отличаются. К примеру, цыгане были кочевым народом в течение последних пятнадцати столетий. Для них главное — не принадлежать никакой стране, не быть связанными никакими границами; в этом они вполне преуспели. Но лишь очень немногим из них удалось стать писателями или учеными. Они не стали избранным народом, потому что не хотели этого. Известный физический и экономический закон, гласящий, что из ничего не создашь нечто, применим и к человеческой жизни в целом: для того, чтобы стать избранным народом, нужно заплатить свою цену, но они не были к этому готовы.

В некоторых странах евреи грезили о единении с окружающими их народами, мечтали влиться в их культуру, перенять их мировоззрение. К примеру, так было в Германии XVIII–XIX веков, когда евреи стремились стать большими немцами, чем сами немцы, превосходя в патриотизме и в овладении местной культурой коренных жителей страны. На протяжении краткого периода евреи являли собой наиболее активную творческую прослойку Германии. Гитлер вернул евреев к реальности.

Интересно отметить, что в этих потугах еврейской диаспоры в Германии отражалась типичная "логика сновидений": евреи хотели быть одновременно и такими же, как немцы, и все-таки иными. Так и спящему может присниться, что он стал животным, — во сне, превращаясь в монстра, не перестаешь быть человеком.

Сегодня перед евреями в Стране Израиля стоит иная, хотя в чем-то схожая проблема. Что происходит, когда человек или народ возвращаются из изгнания? С одной стороны, восстанавливается естественный порядок вещей, с другой, многое из того, что во сне мнилось легко достижимым, оказывается невозможным наяву.

Разумеется, можно предаться грезам и на родной земле, пример тому — кибуц. Кибуцы создавались в соответствии с идеями Ганди и Толстого о важности физического труда и превосходстве его над интеллектуальной деятельностью, а также на основе марксистской коммунистической утопии: "от каждого по возможностям, каждому — по потребностям". Было время, когда стать членом кибуца было так же сложно, как вступить в элитарный клуб. Там можно было встретить сапожников — докторов философии; цвет еврейской интеллигенции страны Израиля работал в поле или доил коров.

Это не было нормальным существованием. Но сегодняшнее израильское общество, в которое входят, в том числе, дети и внуки этих людей, выглядит совсем иначе. В течение двух тысяч лет изгнания мы видели сны, да и первые десятилетия воссоздания нашей страны мы были подобны спящим. Теперь, однако, начался процесс пробуждения. И мы становимся нормальным народом. Каков же результат?

Евреи диаспоры находятся "в первых рядах" практически во всех сферах интеллектуальной жизни. Не случайно за последние пятьдесят лет из числа нескольких миллионов евреев диаспоры вышли свыше девяноста лауреатов Нобелевской премии. Иная ситуация с Нобелевскими премиями в Израиле, что неудивительно: в своем государстве евреям приходится заниматься не только интеллектуальным трудом, но и быть крестьянами, водителями такси, продавцами и дворниками, так что количество незаурядных людей в нем стремится к норме.

Герой одного из рассказов Томаса Манна — молодой писатель, который пишет о себе. Он горд тем, что отличается от других, однако постоянно и мучительно мечтает быть таким же, как все. Эта неоднозначность была присуща сионистскому движению с момента его возникновения. Ставя своей целью превратить евреев в "нормальный" народ, оно не утратило высокой мечты быть светочем для народов мира, оставаться не такими, как все. Кем же мы, евреи, можем быть? Кем мы хотим стать? Это и есть тот вопрос, который ныне поставила перед нами — каждым в отдельности и всем народом — история.