Удивительный святой подвиг знатнаго человека.

Удивительный святой подвиг знатнаго человека.

В то время, когда верующие отовсюду изгонялись из земли Индусов, защитники же язычества усиливались; самый воздух постоянно осквернялся запахом крови и тука постоянно сожигаемых жертвенных животных, один царский сатрап, отличавшийся от других благородством души, величием и благочестием, вообще бывший совершеннее других и по благородству души, и по красоте тела, услышав об этом нечестивом приказании, отказался от суетной, стяжанной на земле славы и роскоши, и присоединился к монашествующим. Удалившись в пустынныя места, он постами, бдением и изучением Св. Писания освободил свою душу от страстей, освятив ее отсутствием их.

Тогда царь, любя и очень уважая его, услышав это, весьма огорчился потерею друга и воспламенился еще большею ненавистью к монашеству. Он послал во все стороны розыскивать его, велев, как передают, ни одного камня не оставить на месте. После продолжительнаго времени отправленные на розыски, узнав, что он живет в пустыне, нашли его, схватили и представили пред троном царя. Увидев его в бедном и грубом рубище, его, одетаго когда-то в богатыя одежды, отказавшагося от былой роскоши и удобств — бедствующим, измученным суровой жизнью в подвижничестве и носящим явные признаки этой пустынной жизни, Авенир в одно время исполнился и печали, и гнева. Тоном, звучащим тем и другим, сказал ему: "О, безумец! о, сумасшедший! Чего ради променял ты почести на позор и блестящую славу на этот жалкий вид? Архисатрап, представитель моего государства и моей славы, ты сделал себя посмешищем для детей; ты предал совершенному забвению жалкое скитание предпочел неге и наслаждению приятнейшей жизнью"?

Выслушав это, Божий человек ответил Авениру приятным, спокойным, ровным голосом: "Царь, если ты хочешь потребовать с меня отчет, то удали врагов из своего судилища, тогда я дам тебе ответ на все, о чем ты ни пожелаешь узнать, в их же присутствии я не стану говорить с тобой ничего, и ты казни меня без ответа, накажи меня, делай, что тебе угодно, ибо мир для меня распят, и я для мира (Гал. 6, 14)".

Тогда царь спросил: "Каких это врагов ты велишь мне удалить?"

"Гнев и страсти,— говорит блаженный.— Сначала они были даны нам Создателем в полезные деятели нашей природы. Это назначение они сохраняют и теперь у живущих не плотскою, но духовной жизнью. Для вас же, которые всецело живете плотью без всякой духовной жизни, они сделались врагами. Ибо, если в вас действует страсть, то вы ищете удовольствий, если же они прекращаются, то влекут за собой гнев. Оставь на сегодня это. Пусть разсудок и справедливость выступят вперед, когда ты будешь судить мои речи. Поэтому, если ты оставишь гнев и страсти, и на место их выступят разсудок и справедливость, то я откровенно скажу тебе все".

Авенир сказал: "Я уступаю твоей просьбе, удаляю гнев и страсти и выдвину вперед разсудок и справедливость. Говори же впредь безбоязненно со мною, откуда у тебя это заблуждение предпочитать пустыя надежды очевидному, осязательному"? На это пустынник ответил: "Царь, если ты желаешь знать начало всего того, что заставило меня пренебречь временным и всецело предаться надеждам на вечное, то выслушай меня: в давнопрошедшие дни, будучи еще совершенно молодым, я услышал одно прекрасное, спасительное изречение, значение котораго засело в самую глубину моего существа, как будто какоенибудь Божественное семя; память о нем сохранилась навсегда неотлучно в моем сердце, так что это семя пустило в нем ростки и корень, и ты видишь, какие плоды принесло во мне. Значение этого изречения было приблизительно следующее: безумные имеют обыкновение пренебрегать действительным, смотреть на него, как на недействительное, а недействительное любить и домогаться, как действительнаго. Не отведавший сладости действительнаго не можеть иметь вернаго понятия о недействительном. Если же он не знает его, то как ему презирать его? Действительным называется вечное, неизменное, недействительным — здешняя земная жизнь, роскошь и ложное счастье, к которым, увы, и твое, царь, сердце приковано. Значение изречения непрестанно безпокоило мою душу и побудило моего руководителя — ум — к избранию лучшаго. Однако заблуждение, имевшее, тем не менее, власть надо мной, вело борьбу с силою моего разсудка и делало для меня жизнь в окружавшей меня обстановке настоящей пыткой. Оно держало меня как бы своим пленником, подобно железным оковам в тюрьме. Когда доброжелательность к нам Бога Спасителя нашего соблаговолила избавить меня от этого тяжелаго пленения, дала силу моему уму победить силу заблуждения и открыла мне глаза, дабы я мог отличать добро от зла, тогда я понял, что все окружающее нас — суета, томление духа, как выразился премудрый Соломон в одной из своих книг (Еккл. 1, 14), понял преимущество духовной жизни. С моего сердца спало покрывало моего неведения и разсеялся мрак души моей, в который погружали ее телесныя страсти. Я познал то, для чего я родился, познал, что исполнением заповедей Божиих мне должно сделаться достойным пред Создателем. И вот с тех пор, оставив все, я последовал Его воле, и благодарю Бога, что чрез ходатайство Господа нашего Иисуса Христа, Он избавил меня от этой тины, от этого ужаснаго, гибельнаго мрака, господствующаго в сем мир, и указал мне краткий, легкий путь, которым я могу повести образ жизни Ангелов. Отыскав поспешно этот путь, я избрал себе дорогу тесную и трудную, оставив совершенно суету здешней жизни, ея общество и временное богатство; и никто не заставит меня назвать чтолибо прекрасным в сравнении с тем, что действительно прекрасно, от котораго ты, царь, отторгнут и далек. Поэтому и мы далеки от тебя, вследствие того, что ты и себя ввергаешь в очевидное и явное беззаконие, и нас заставляешь подвергаться подобной опасности. Пока мы испытывались только в борьбе с мирским, мы никогда ни в чем не отступали от своих обязанностей, и ты сам подтвердишь, что нас нельзя было обвинить ни в легкомыслии, ни в небрежном исполнении своих обязанностей. Когда же ты настоял на том, чтобы лишить нас венца всего прекраснаго и этим нанести Богу столь ужасное оскорбление; когда ты напоминаешь о почестях, честолюбии, то я могу вполне справедливо сказать, что ты не имеешь понятия о прекрасном, ставя на одну ступень благочестие в отношении Бога с людской любовью к славе, проходящей с быстротою весенних вод и цветов. Как мы можем поддерживать ее, а не напротив, отрицать и дружбу, и любовь, и почтение со стороны детей, и другое, (если только есть что-нибудь выше этого), видя, как ты оскорбляешь имя Божие, дающее тебе и жизнь, и дыхание; как ты оскорбляешь Господа нашего Иисуса Христа, Который, будучи всемогущ, вечен, как и Отец, утвердил словом небо и землю, сотворил человека, удостоил его безсмертия и поставил царем земных существ, устроив ему жилищем прекраснейший рай. Когда же человек, обманутый завистью диавола и, увы, увлеченный удовольствием, лишился всего этого и, прежде достойный зависти, он, вследствие своих бедствий, стал достойным сострадания и слез, тогда наш Творец, наш Создатель сжалился над ним — Своим творением. Не переставая быть Богом, чем был всегда, Он сделался Человеком, приняв все человеческое, кроме греха, и Своим добровольным страданием и крестной смертью сокрушил диавола, позавидовавшаго нашему роду человеческому. Спасши нас от тяжкаго пленения, Он возвратил нам, по Своему милосердию, прежнюю свободу. Лишившись ея чрез свое непослушание, мы получили ее опять, благодаря Его любви к людям, и даже были удостоены Им еще большей чести. Ты же, отвергнув пострадавшаго так ради нас Господа, удостоившаго нас таких благ, издеваясь над Его Крестом, предавшись всецело гибельным страстям и позорно провозглашая богами постыдных идолов, не только удалил себя от небесных благ, но, удаляя от них всех, повинующихся твоим приказаниям, ты и их души подвергнул опасности. Так знай, что я не послушаюсь тебя и не возьму с тебя пример в такой неблагодарности к Богу, если ты даже отдашь меня на съедение диким зверям или велишь убить или сжечь, что в твоей власти. Я не боюсь смерти и не дорожу земными благами, призирая их суетность и немощь. Что полезнаго, прочнаго и постояннаго во всем земном? Да и не только одно это: сколько оно доставляет несчастья, горя, сколько безконечных забот!

Со всякой земной радостью и наслаждениями соединена печаль и сокрушение; земное богатство — нищета; земная высота —крайнее унижение. Но кто пересчитаеть все его зло? На это наш богослов указал не многами словами: весь мир лежит во зле (1 Иоан. 5, 19). Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его; а исполняющий волю Божию, пребывает во век (1 Иоан. 2; 15, 17). Отыскивая это добро, я оставил все и присоединился к имеющим то же желание и почитающим Того же Бога, между которыми нет ни спора, ни зависти, ни горя, ни забот, но все идут одним путем. Цель их — занять места, уготованныя Отцом для любящих Его. В них я приобрел родителей, братьев, родственников, друзей; своих же прежних друзей и братьев я избегал; поселился в пустыне, ожидая Бога, Который бы спас меня от малодушия и бурных страстей".

Когда Божий человек все это высказал, царь дрожал от гнева и хотел было тотчас же жестоко оскорбить святаго, но не решился и отложил выполнение своего намерения, боясь его известности и знатности. Взвесив все это, он сказал: "Несчастный! обсудив свою погибель, гонимый к ней, по-видимому, самою судьбою, ты навострил свой ум и язык сообразно с этим и наговорил здесь такого неяснаго вздора, свойственнаго безумному, что если бы я в начале твоей речи не обещал тебе не гневаться, то предал бы теперь твое тело огню. Но так как ты обезопасил себя, предупредив меня, то я теперь сношу твою дерзость ради моей прежней дружбы с тобою. Теперь же уходи с моих глаз и впредь мне не попадайся, если не хочешь своей гибели".

Тогда Божий человек оставил царя и удалился в пустыню. Печалясь о том, что не пострадал за веру и мучаясь каждый день этим сознанием, он вел борьбу с властью, господствующей над мраком мира сего, с духом зла, как выражается Апостол Павел.

После свидания со своим бывшим другом, царь стал еще более ненавидеть монашеския общества и воздвигать на них гонения, стал еще более оказывать почести ревнителям языческой веры и служителям идолов.